Читать онлайн «Этруски. Предсказатели будущего». Страница 25

Фуфлунс, соответствующий греческому Дионису, был великим богом города Популония, названного как раз в его честь. Фуфлунс изображается с жезлом и связан с Семелой и Ариадной. Этот бог винограда и плюща, как и в Греции, служил персонификацией веселья и избытка жизненных сил и очень рано стал отождествляться с Вакхом из Великой Греции, который привел в Тоскану свои мистерии и свиту буйных вакхантов. Танцоры и танцовщицы, вертящиеся на фресках из Тарквиний под звуки флейты в садах со множеством увитых плющом беседок, возможно, входили в вакхические братства и были почитателями бога, совершившего много чудесных метаморфоз, – могущественного тосканского Фуфлунса. Но на этот вопрос до сих пор нет однозначного ответа.

Турмс, этрусский Гермес, считался – особенно в Тоскане – богом, связанным с погребальными ритуалами. Он сопровождал души мертвых в Аид. Особенно сильно его культ был распространен в Ареццо. На этрусских зеркалах позднего периода он появляется под римским именем Меркурий. Сетлансу, богу огня, поклонялись в Перудже. Этрурия всегда оставалась разделенной, и многочисленные боги были тесно связаны с конкретным городом или святилищем. Здесь никогда не было единого пантеона для всей провинции, как в римской Италии. Еще одним богом огня считался Велханс, также метавший молнии. Он обладал чертами греческого Гефеста и римского Вулкана. В Популонии, промышленном городе, разбогатевшем благодаря выплавке и обработке металлов, чеканили монеты с изображением Велханса, покровителя кузнецов. Одним из самых почитаемых богов Этрурии был Геркле, у греков – Геракл. Здесь он символизировал силу и воинскую доблесть, но являлся также могущественным богом воды, источников и моря. Его непревзойденная храбрость позволила ему восторжествовать над силами подземного мира. Этрусские путешественники просили у него покровительства и избирали его вождем в своих бесчисленных полувоенных экспедициях.

Некоторые таинственные существа символизировали неумолимое шествие судьбы. В Вольсиниях в стену храма, посвященного Нортии, богине удачи, ежегодно вбивали гвоздь как символ неостановимого хода времени. Каждый народ и каждый человек имеет свой срок, отмеренный судьбой. Этрусскому народу была дарована жизнь в течение десяти веков; Риму – двенадцать веков, о чем поведали двенадцать грифов, которых видел Ромул при основании города. Конец каждого века, служивший также линией раздела между поколениями, отмечался небесными знамениями.

Рис. 30. Бронзовое зеркало. Аполлон и Артемида III в. до н. э. Лувр, Париж.

Естественный интерес у нас вызывает чисто этрусское божество Вольтумна – только в святилище этого божества на территории Вольсиний проходили панэтрусские совещания и праздники. Судя по всему, Вольтумна попал в Рим в обличье юного бога растительности Вертумна. Статуя Вертумна стояла в этрусском квартале Рима – vicus tuscus, – и Проперций слышал, как бог говорил устами своей статуи: «Я, туск из Тусков, не жалею, что посреди войн покинул свою вольсинийскую родину». Рим всегда радушно принимал богов тех народов, которые собирался искоренить. Чтобы обеспечить поражение врагов, римский сенат тактично приглашал покровительствовавших им богов перебраться на жительство в город. Римские легионеры не боялись вражеских воинов, которых покинули боги, и, преданно поклоняясь этим богам, могли поставить противника на колени.

Рис. 31. Небольшая терракотовая погребальная урна со скульптурой покойного на смертном ложе. Конец VI в. до н. э. Лувр, Париж.

Этрусков никогда не оставляла в покое мысль об участи мертвых и о другом мире. Такая постоянная забота ставит этрусков на особое место среди народов древнего Запада и любопытным образом связывает их с восточными странами, откуда они и пришли, согласно преданиям. Если в Греции и Риме погребальный культ всегда был очень важен, то в Этрурии забота о мертвых стала для живых настоящей манией. Этрусские гробницы сооружались в форме этрусских жилищ, но с особой тщательностью, прочностью и щедростью. После погребения вход в гробницу заваливали камнями или огромной глыбой, дабы не повадились в нее ходить алчные люди и злые духи. Рядом с покойником клали его оружие, рядом с покойницей – ее украшения, чтобы мертвые спокойно обитали в своем последнем жилище и не беспокоили живых. Древние народы всегда опасались тех мертвецов, которые из-за недостатка заботы начинали вредить живым.

Тусские аристократы строили гробницы, предназначенные для членов одной семьи (фото 13, 14). Большие курганы в Черветери представляют собой усыпальницы для знатных семей города. Этрусские кладбища, планировку которых в наши дни помогает восстановить аэрофотография, не были доступны ни для потомков мореплавателей-завоевателей, ни для потомков вымерших и порабощенных племен. Эти мрачные города мертвых и после смерти отражают аристократический образ жизни народа, гордящегося своим происхождением.

Представления этрусков о подходящем жилье для мертвых всегда были очень смутными (рис. 2, 23, 24). Живут ли покойники в просторных подземных камерах или же они встречаются в подземном мире, который является несовершенным отражением верхнего мира? Похоже, этруски не ощущали необходимости рационально примирить эти две противоположные точки зрения. Вино возлияний и кровь жертв должны были порадовать мертвецов в могилах, но эти животворящие вещества доходили до них и тогда, когда они спускались в огромную пещеру в центре Земли, образующую всеобщий Аид, и встречались там с другими тенями.

Во все эпохи переход в мир иной всегда представлялся и воображался как путешествие. Бесчисленные сцены отправления в путь, изображенные на погребальных урнах и саркофагах, – в путь пешком, на лошади, в экипажах или в лодках, – символизируют путешествие покойных в преисподнюю (рис. 1). Загробный мир изображался по-разному в разные периоды. На тарквинийских фресках древнейшего периода мертвые ведут в ином мире жизнь, полную удовольствий и радости. В атмосфере Элизиума проходят пиры под звуки флейт; пирующие видят вокруг себя изящных танцоров и женщин, захваченных магическим ритмом танца (фото 24). В духах, которые отводят покойных в тот мир, откуда те не вернутся, нет ничего ужасного, всюду царят спокойствие и гармония.

В IV в. до н. э. настроение этих поразительных картин постепенно меняется. Боги, правящие нижним миром, теперь сидят на троне посреди своего мрачного царства, и мы можем прочесть их имена – Аита или Эита (искажение греческого Аида) и Ферсипнаи – Персефона на этрусский манер. Голова Аиты покрыта волчьей шкурой, так как для этрусков волк был животным, по своей природе связанным с загробным миром. В правой руке бог держит скипетр, вокруг которого обвивается змея. Персефона также держит царский скипетр, а на ее светлых волосах золотой венец.

Темой изображенных сцен по-прежнему является пир. Но его атмосфера становится все более мрачной. Гении и демоны – очевидно, слуги бога преисподней – уже не имеют спокойного и гармоничного облика. Их лица злобны и устрашающи (фото 54, 55). Важное место в погребальной живописи позднего периода занимает демон, имя которого позаимствовано у Харона, греческого лодочника. Он совсем не похож на миролюбивого греческого паромщика, который без устали перевозит толпы теней через воды Стикса. У этрусского Харуна – искаженное лицо, крючковатый нос и синеватое тело, своим оттенком напоминающее о разложении. Он вооружен дубинкой, которой наносит, как бы испытывая жестокое удовольствие, смертельные удары. Наряду с ним присутствуют и другие демонические фигуры не менее отталкивающего вида. У Тухульхи конские уши, клюв грифа, а в руках он держит разъяренных змей. В одной из самых поздних гробниц на кладбище в Тарквинии – в гробнице Тифона, построенной не раньше чем во II в. до н. э., а порой датируемой даже первыми годами до нашей эры, – на настенных фресках появляется толпа молодых людей. Эту жалкую, запуганную толпу ведет гений со змеями в волосах и с факелом в руке. Позади него маячит ужасная фигура Харуна.

Таким образом, на закате Этрурии мы находим выражение страха и даже ужаса в предчувствии бедствий и мучений преисподней. С уничтожением Этрурии ее жители лишились своих благостных представлений о спокойной и лучезарной загробной жизни. Ими завладел ужас перед адскими мучениями, и греческое влияние становится едва различимым. Итак, вплоть до начала христианской эры Римом владели мрачные представления о смерти. Возможно, этим отчасти объясняются восторженные возгласы таких римских поэтов, как Лукреций, которые радуются освобождению человека от бессмысленного страха перед воображаемым и нереальным миром.

Большая этрусская выставка, в 1955 г. вызвавшая интерес и любопытство в широких кругах Парижа, Милана, Гааги и Цюриха (где она открылась), привлекла внимание любителей, а также критиков и историков искусства к проблеме значения этрусского искусства и его места в древнем средиземноморском искусстве в целом. Публику, похоже, главным образом поражало обилие сокровищ, выставленных в тот раз впервые. Некоторые ювелирные изделия этрусков своей изысканностью, богатством украшений и утонченностью композиции превосходят самые восхитительные шедевры современного искусства.