Читать онлайн «Жрецы и Жертвы Холокоста». Страница 34

Ну как же нынешним еврейским историкам при воспоминании об этом феноменальном позоре не выходить из себя, не впадать в истерику? Как объяснить эту эпидемию коллективного помешательства «интеллектуальной элиты»? Слепой верой в Сталина? — но все подписанты, можно сказать, не дураки. После XX съезда они сразу поумнели. Животным страхом перед Гитлером, перед ужасом грядущей войны? Или просто чувством коллективного советского патриотизма, захлестнувшего всё общество в ту эпоху?

А если даже Сталин, как коварный политик, их переиграл и заставил своими руками уничтожать своих же соплеменников, то на кого спустя 70 лет писать жалобу? На антисемитов? А может быть, всё происшедшее есть свойство еврейского менталитета, о котором американский историк Норман Финкельштейн писал в книге «Индустрия Холокоста»:

«Так же, как многие евреи дистанцировались от Израиля, пока он был для них обузой, и снова стали сионистами, когда он обрёл ценность, дистанцировались они и от своей этнической принадлежности, пока она была обузой, и снова стали евреями, когда это стало выгодно». (стр. 27)

Поэтому не надо лукавить, что наши писатели той эпохи были не евреями, а просто советскими людьми или всего лишь навсего коммунистами безо всякой национальности. Конечно в списке подписантов есть и русские фамилии, но их значительно меньше, нежели еврейских. А фамилии Симонова, Твардовского, Шолохова, Заболоцкого В. Шишкова Серафимовича, Гладкова не встречаются ни разу. Может быть, к ним не обращались, сомневались, что они подпишут? Или они себя «кроликами» не чувствовали?.. А может быть, демонстрируя свою лояльность, подписывали только те, кто хотел подписать?

Тем не менее, февральское письмо 1953 года «о деле врачей» с подписным листом, изукрашенном автографами нашей культурной элиты, не было нигде напечатано, поскольку, как предполагает Костырченко, «Сталину не понравился <…> тон письма — чрезмерно резкий, если не сказать кондовый — ибо не способствовал достижению искомой цели: затушевать скандальную ажитацию вокруг «дела врачей» в стране и в мире». «Составление следующего варианта письма, — пишет Костырченко, — было поручено Шепилову, слывшему среди интеллигенции либералом». Новый шепиловский вариант письма, продолжает историк, «разительно отличался от того, что было раньше. Это была уже не прежняя вульгарная агитка, а вежливое приглашение «вместе… поразмыслить над некоторыми вопросами, затрагивающими жизненные интересы евреев»; «самое главное, уже не выдвигалось никаких требований расправы с «врачами-отравителями»… «Можно заключить, что Сталин отказался от намерения провести публичный процесс по «делу врачей» (тем самым автоматически опровергается миф об открытом антисемитском судилище, как сигналу к началу еврейской депортации…)» «Как известно, обращение к еврейской общественности так и не появилось в печати…» «Думается, сам Сталин успел до приступа смертельной болезни отвергнуть эту идею, исходя из того соображения, что публикация любой, даже выдержанной в самом оптимистическом тоне коллективной петиции евреев будет свидетельствовать, что в стране продолжает существовать пресловутый «еврейский вопрос».

…А на экране между тем мелькали кадры ваксбергского фильма о депортации. Сквозь какие-то апартаменты, похожие на кремлёвские, стремительно проходили актёры, плохо загримированные под Булганина, под Пономаренко и ещё под кого-то, и косноязычно на ходу произносили монологи, видимо, сочинённые Ваксбергом, со словами якобы из воспоминаний, принадлежащих историческим персонажам, которых они изображали. А вещий голос Ваксберга в это время давал дополнительные комментарии, что эти драгоценные воспоминания хранятся где-то в архивах Иерусалима. Все эти тексты перемежались съёмками эшелонов, рельсовых путей, изображением станций, словом картинами, долженствующими воссоздать правдивую, документальную обстановку депортации евреев неизвестно куда, но в пространство ГУЛАГа…

То ли это Дальний Восток, то ли Северный полюс, то ли Сибирь? А может быть, и Казахстан? Голос Ваксберга возвышался до левитановского пафоса: «Тем временем в Москву по запасным путям шли вагоны, сколачивались бараки». А дальше он с апокалиптическими интонациями зачитывает слухи, которыми его снабдил Семён Липкин:

«Когда я жил в Киргизии, там жили люди, высланные за свою национальность. Они мне говорили, что на границе с Казахстаном строились бараки для евреев. Я туда поехал и кого-то спросил, что там строят, и кто-то сказал мне: «Это для евреев»… И вот так на протяжении всего этого якобы документального фильма: «я кого-то спросил и кто-то мне ответил».

В финале фильма шла инсценировка суда над Сталиным, и главный свидетель Булганин (естественно, скверно загримированный под Булганина актёр) говорит суду, что суд над евреями должен был состояться под открытым небом на Красной площади и что Сталин дал ему указание подготовить «800 вагонов для депортации евреев».

Комментарий Ваксберга, стоящего в кадре на Красной площади на фоне Лобного места:

«Именно здесь вот-вот должно было начаться кровавое действо — суд над врачами-убийцами». «Гроссман видел ад Треблинки, и мысль о таком же новом суде убивала его». (Может быть, поэтому он и подписал черновик письма, осуждающего врачей-евреев?). В последнем кадре Ваксберг появился на экране и скорбно произнёс, что во время этих перевозок эшелоны должны были подвергнуться крушениям, и добавил фразу, которую я успел записать буквально: «Вот на краю какой пропасти мы когда-то стояли»…

Миф о депортации — болезненная, но, видимо, хорошо оплачиваемая идея-фикс Ваксберга. Ещё в 1998 году в книге, посвящённой судьбе Лили Брик, он писал: «13 января 1953 года «Правда» сообщила об аресте «врачей-убийц» и предстоящем суде над «заговорщиками в белых халатах». Это был предпоследний акт задуманной Сталиным кошмарной мистерии. Последним должно было стать линчевание «убийц» и депортация всех евреев в Сибирь, где им предстояло «искупить свою вину перед советским народом»

А вот как кликушествовал в 1990 году о той же мифической депортации известный советский писатель Александр Евсеевич Рекемчук, ещё один из мелких жрецов Холокоста:

«Увы, документами, свидетельствами подтверждено (?! — Ст. К.), что 8 марта 1953 года должна была состояться публичная, при стечении десятков тысяч людей, казнь так называемых «врачей-убийц», в основном еврейской национальности. Вслед за этим планировалась высылка евреев из Москвы, Ленинграда, других центров России в концентрационные лагеря на Дальний Восток. Лагеря были подготовлены, виселицы делались, судилище в московском цирке подготовлено, роли распределены» («Красноярский комсомолец», 23.6.1990 г.).

Скольких людей он запугал, сколько душ заставил испытать страх погрома, сколько евреев после прочтения того бреда побежали в иностранные посольства, сколько языков пламени, названного ныне «национальной рознью», вспыхнуло в обывательских душах! И ничего, прошли годы, старый благостный Рекемчук ходит по Москве, издаёт книги, радуется успехам демократии.

Я помню, как в конце 80-х — начале 90-х годов на одном из писательских собраний Рекемчук появился в проходе Большого зала ЦДЛ, за руку он тащил полуслепого писателя Валентина Ерашова, только что написавшего роман о сталинской депортации евреев в Сибирь. Рекемчук буквально вытащил несчастного слепца, ныне совершено забытого писателя, на трибуну с криком:

— Дайте ему слово! Он сейчас нам расскажет, как готовилось это преступление!

И Валентин Ерашов с чёрной повязкой на глазах забормотал что-то несусветное, пересказывая содержание своего убогого политического детектива, который вскоре был издан в издательстве «ПИК» неслыханным тиражом в 300 тысяч экземпляров. Вот несколько отрывков из этого эпохального сочинения, которое предварено следующим авторским предисловием: «Это повествование построено и на доступных автору документах, и на опубликованных материалах, и на собственных воспоминаниях, и на рассказах очевидцев, и частично на ходивших в ту пору и впоследствии разговорах. Описанное в хронике — было или — могло быть. Домысел автора — в рамках и пределах допустимого законами литературы.

События, составляющие ядро и суть произведения, были действительно запланированы и, вероятнее всего, осуществились бы, не помешай тому кончина Вождя.

Основные исторические фигуры реальны. Те, кому предстояло быть исполнителями, — обозначены условно, по роду занятий. Фамилии жертв — из уважения к их страданиям и памяти — изменены. В хронику введена семья, имеющая реальный прототип. Некоторые статисты кровавого спектакля оставлены анонимными».