Читать онлайн «Что делать? 54 технологии сопротивления власти». Страница 6

Политическая, этическая, социальная и философская задача заключается сейчас в том, чтобы освободить индивидуума от государства и типов индивидуации, которые государство продуцирует и навязывает человеку. Освободить индивидуума от ложных политик фиксированной идентичности (по полу, по профессии, по национальности, по менталитету), от прозябания в тени государственных институций и их идеологий. Анархисты — это те люди в современном обществе, кто всем своим сознанием и своей деятельностью принадлежат этому освобождению и участвуют в борьбе за него на своих местах. Браво!

Мы возьмем сейчас одно слово, одно понятие: «носить». И попытаемся представить, как это понятие может быть связано с нашей темой: технологии сопротивления. Можно носить дамскую сумочку или рюкзак, корзину с головой убитого врага или автомат, книгу Макса Штирнера или вязаную кофту. Все это может быть ничем — рутиной и механикой ежедневного существования, и все это может стать практикой сопротивления. Например, дамская сумочка. Отстранимся от этого предмета, взглянем на него отчужденно — и мы поймем все значение феминистической теории, всю ее необходимость и оправданность. Пустим эту сумочку в ход в качестве оружия против патриархального преподавателя в университете, против наглого сексиста — вот нам и сопротивленческий праксис! И вы верите этому? Боже, какую чушь мы несем! Носить — это та рутина и та патология ежедневного существования, которые могут неплохо проиллюстрировать всю сложность и запутанность отношений власти в нашей жизни. Монах носит свою рясу, невеста — свою фату, а солдат — свою униформу. Какое удивительное согласие, какая чудовищная покладистость! Но панк, носящий в 90-е годы свою косуху, свои цепи, свои оранжевые волосы, — это тоже вопиющая покладистость и лояльность к власти, только с другого, ложно-диссидентского конца. Или просто кретинизм, позорное недомыслие, тупость? Или неосознанное участие в играх власти? Херня, херня!

Уже на ранних этапах капитализма власть и деньги стали сопоставимыми величинами. Любое количество денег свободно могло конвертироваться в определенное количество власти. Это что касается классического капитализма. Сейчас во власть может уже превратиться что угодно: раса, национальность, возраст (молодость прежде всего), внешность (красота, разумеется), пол, элементарные знания, технические навыки, ловкость, глупость, страх. Носить человеческую кожу — желтую, белую или черную — это тоже значит участвовать в играх власти! Элементарная логика власти: позовем черных в шоу-бизнес — и тем самым приручим их, интегрируем в «общество спектакля». Дадим палестинцам игрушечную, смехотворную автономию — и тем самым нейтрализуем их революционное движение. Впустим во всех и во все бациллы власти, дадим каждому маленькую, но хищную власть — и дело сделано, властные отношения работают, институции чадят, государство коптит. Таковы нелицемерные намерения власть имущих и всех, кто этому не противостоит. Так дадим же по ушам власти незамедлительно!

Как показывает нам теория, власть практикует многочисленные системы подавления, среди которых одной из главнейших является, несомненно, нормализация.

Нормализация означает, в частности, конвенциализацию тех или иных политических, социальных и артистических практик. По закону конвенциализации, дискурсы и их носители неизменно вставляются в освященные традициями рамки и ниши, интерпретируются в институциональных нормативных терминах. Институции — академическая, авангардистская или, например, «contemporary art» — принимают на себя узаконивающие функции, процедуры бюрократической власти, иногда одобряющей, иногда порицающей, иногда вносящей в «черные списки», а иногда — в «похвальные листы». Разумеется, сами институции и выдвигаемые ими требования и нормы меняются со временем, подчас даже радикально трансформируются, но регламентирующие функции неизменно воспроизводятся.

Основные требования, предъявляемые институциями к индивидууму, касаются его профессиональной компетенции, его политической благонадежности и его морального соответствия принятым нормам. Социальная группа, к которой принадлежит индивидуум, призвана удостоверять его идентичность и корректировать ее. Если индивидуум сопротивляется этим коллективным усилиям, он может стать нежелательным элементом. Тогда социальная группа перестает коллаборировать с ним.

Нечто подобное случилось с Антоненом Арто. Подлинной заслугой Арто было то, что он освободился от страха, который заставляет каждого художника отвечать на поставленные временем вопросы в понятиях жанра, традиции, принятого жаргона. Он излечился от болезни, которая вынуждает артиста за всеми катаклизмами, разрывами и лакунами видеть великое историко-трансцендентальное предзнаменование культуры. Что же сделало Арто таким свободным и здоровым? Скорее всего, та позиция, которая была для его времени и его среды весьма необычной: позиция открытого этического действия, то есть позиция, берущая на себя практическую ответственность за те теоретические выводы, которые уже были сделаны эпохой в лице ее важнейших философов (Маркс, Ницше), художников (Ван Гог, Гоген, Рембо, Лотреамон) и политических движений (анархисты, рабочие движения и т. д.). Арто радикально реализовал свою ответственность через позицию несостоятельности — фигуру абсолютной беспомощности и культурной недееспособности. Отказ от поэзии (и вообще от конвенциональных жанров), разрыв с группой сюрреалистов, крушение театральной карьеры, лихорадочные переезды с места на место, интоксикация и дезинтоксикация и, наконец, заточение в психиатрических клиниках, многолетнее заточение — вот «этапы жизненного пути» Арто. И чем дальше, тем больше развивается специфическое косноязычие Арто, которое со временем становится его методом, образом его жизни, его политикой и этикой, его существованием. Зоны этого косноязычия постоянно расширяются: от разрозненных записок, заносимых в тетради сначала им самим, а потом, в силу его неспособности, другими, до несостоявшейся из-за нервного, болезненного припадка речи в театре «Старая голубятня», от писем Папе римскому, далай-ламе и Гитлеру до рисованных обращений к врачу одной из клиник, где находился Арто. Косноязычие — под его сенью модернизм делает свою историю, вырабатывает свой язык, повышает свои дивиденды. Косноязычие — язык одинокого существования, нашедшего опору в близости сумасшествия, голос еретика, пляшущего в пламени. Косноязычие — недоверие и презрение к доминирующей культуре. Косноязычие сняло для Арто все запреты, наложенные конвенциональными жанрами и дискурсами, и стало оружием в борьбе против культурных фюреров и коррумпированных пространств. В конечном счете это была одинокая война камикадзе задроченного с американским загнивающим империализмом. Вообще, хочется задать вопрос: не есть ли безумие самый лучший способ сопротивления? И сразу же возникает ответ: если бы безумие было абсолютно сознательным, это был бы оптимальный метод сопротивления. Но, к сожалению, есть данные, которые свидетельствуют, что безумие не ведает, что творит. Поэтому надо воспитывать в себе сознающее безумие. Таким самовоспитанием необходимо заниматься с детства: с бабушкой, с детским конструктором, с рыбками.

Но если отбросить шутки, то надо прямо сказать: Антонен Арто был удивительным и непревзойденным сопротивленцем, как мы это понимаем, да. Ведь сопротивление — это не функционирование в качестве партийного босса или молодежного вожака, нет, сопротивление — это противостояние власти в себе.

В некоторых статьях и заметках Антонена Арто мы находим высказывания об американских комических фильмах с участием братьев Маркс. Арто высоко оценивает их работу и видит в ней моменты смехового разоблачения репрессивных функций современной культуры. «Идиотические» приемы братьев Маркс были впоследствии подхвачены новыми «марксистами», увидевшими революционный выход не в классовой борьбе, не в диктатуре пролетариата, а в швырянии тортов в физиономии власть имущих.

Действительно, как продемонстрировало немое кино, швырнуть торт в лицо функционера или миллионера — эффективный жест, превращающий властного политика, важного культурного деятеля или влиятельного бизнесмена в жалкого кретина. Пусть даже на пять минут, пусть даже на секунду! В 70-е годы в Соединенных Штатах и Канаде возникает сопротивленческое движение «швырков-тортов», вызвавшее волну потного ужаса в политическом и культурном истеблишменте Америки. «Швырков» возглавлял блестящий сопротивленец и меткий тортометатель Арон Кай. Этот снайпер шоколадных и кремовых залпов бомбардировал тортами разномастную элиту: теоретика правого толка Уильяма Бакли, арт-звезду Энди Уорхола, мэра Нью-Йорка Эби Бима, писателя Нормана Мейлера и многих других. Он размазал торт по физиономии пропагандиста ЛСД Тимоти Лири. К сожалению, он промахнулся, швырнув торт в Малькольма Макларена и в Рональда Рейгана. Газеты смаковали подробности тортовых скандалов. Публика хихикала и возмущалась, еби ее в рот.