Читать онлайн «Флорентийский монстр». Страница 12

Не мог ли кто-то из этих сообщников стать Флорентийским Монстром?

Полиция начала поиски тех, кто мог оказаться рядом с Меле в ту роковую ночь. Эта стадия расследования заставила их углубиться в историю странного и жестокого сардинского клана, к которому принадлежал Меле. Появилось выражение «Pista Sarda» — сардинский след.

Расследование сардинского следа осветило любопытный и почти забытый эпизод итальянской истории — массовую эмиграцию с острова Сардиния на материк в шестидесятых годах двадцатого века. Многие из тех иммигрантов осели в Тоскане, навсегда изменив характер провинции.

Перенестись в Италию начала шестидесятых означает совершить путешествие не на сорок пять лет назад, а дальше и глубже во времени. Италия тогда была другой страной, миром, теперь окончательно исчезнувшим.

Единое государство, созданное в 1871 году, было составлено из различных княжеств и феодов: древние земли на скорую руку подшили в единую нацию. Население говорило на шестистах языках и диалектах. Когда итальянский народ избрал диалект Флоренции «государственным языком», на нем в действительности могли говорить всего два процента итальянцев. (Флоренцию предпочли Риму и Неаполю, потому что ее язык был языком Данте.) Еще в шестидесятых меньше половины граждан владели стандартным итальянским. Страна была бедной и изолированной, еще не оправилась от тяжелого ущерба, нанесенного Второй мировой войной, страдала от голода и малярии. Немногие из итальянцев жили в домах с водопроводом и электричеством, владели машинами. Чудо промышленного и экономического возрождения современной Италии только начиналось.

В 1960-х наиболее отсталой областью Италии были голые, выжженные солнцем горы в глубине острова Сардиния.

Той Сардинии далеко было до Коста Смеральда, ее гаваней и яхт-клубов, до богатых арабов на лужайках для гольфа и приморских вилл за миллионы долларов. На острове существовала изолированная культура, отвернувшаяся от моря. Сарды испокон веков боялись моря, потому что оно веками приносило им лишь смерть, грабителей и насильников. «Кто пришел с моря, ограбит», — гласила древняя сардская поговорка. С моря подходили корабли из Пизы, украшенные христианским крестом, чтобы вырубить сардинские леса для верфей. С моря появлялись черные фелуки арабских пиратов, похищавших женщин и детей. А много веков назад — так говорила легенда — с моря пришла гигантская волна цунами, смывшая прибрежные селения и навсегда загнавшая островитян в горы.

Сардинский след привел полицию и карабинеров в те же горы, на много лет назад, в селение Виллачидро, уроженцами которого были многие члены клана Меле.

В 1960 годах почти никто на Сардинии не говорил по-итальянски. В ходу был особый язык островитян, логудорский, считавшийся старейшим и наиболее чистым из романских языков. Сарды с полным равнодушием относились к законам, которые устанавливали для них «эти итальянцы», как называли они жителей большой земли. Они жили по собственным неписаным законам, по барбаджийскому кодексу, зародившемуся в древней области центральной Сардинии, называемой Барбаджа. Эта область относилась к самым диким и малонаселенным в Европе.

Центральной фигурой барбаджийского кодекса был мужчина «баленте» — вольный разбойник, коварный, искусный и отважный, сам бравший от жизни все, что ему понадобится. Воровство, особенно угон скота, было согласно барбаджийскому кодексу похвальным деянием, если урон несло другое племя. Такое воровство рассматривалось не просто как прибыльное дело, но и как акт мужества, поступок настоящего баленте. Вор доказывал свою хитрость и превосходство над соперником, каковой по справедливости расплачивался за свою неспособность усмотреть за своим скотом и своим имуществом. Сходным образом оправдывалось и похищение, и убийство. Баленте внушал страх и почтение.

Сарды, в особенности пастухи, которые большую часть жизни проводили в изоляции, кочуя с пастбища на пастбище, относились к итальянскому государству как к оккупантам. Если пастух, повинуясь кодексу баленте, нарушал закон, установленный «чужестранцами» (итальянцами), он, спасаясь от позора тюремного заключения, становился человеком вне закона, присоединяясь к группе таких же беглецов и разбойников, скрывавшихся в горах и грабивших селения. Но и оказавшиеся вне закона продолжали тайно жить в своих селениях, где им давали укрытие и принимали радушно, больше того, с восхищением. Бандит выделял односельчанам часть добычи и никогда не разбойничал на своей территории. Жители Сардинии видели в разбойниках доблестных защитников их прав и чести общины против иноземных угнетателей. Разбойники становились объектами почти легендарного почитания, романтическими и героическими персонажами.

В этом-то клановом мирке и оказались следователи, прослеживая запутанные повороты сардинского следа. Им открывалась древняя культура, перед которой сицилийская «омерта» выглядела едва ли не современным нововведением.

Городок Виллачидро был изолированным даже по сардинским меркам. Живописное, хотя и нищее селение стояло на высоком плоскогорье, разрезанном рекой Лени и окруженном скалистыми вершинами. В дубравах бродили олени, а над утесами красного гранита парили орлы. Величественный водопад Ла Спендула, чудо природы Сардинии, вдохновил поэта Габриэле д'Аннунцио в 1882 году посетить остров. Дивясь на каскад струй, обрушивавшихся со скал среди валунов, он заметил одного из местных жителей.

Но многие сарды видели в Виллачидро «проклятую землю», «страну теней и ведьм», как говорили старики. Все знали, что ведьмы из Виллачидро носят длинные юбки, чтобы скрыть под ними хвосты.

Виллачидро был родиной семьи Винчи.

В семье Винчи было трое братьев. Старший, Джованни, изнасиловал свою сестру и был изгнан из общины. Младший, Франческо, славился жестокостью и умелым обращением с ножом — он в рекордный срок мог зарезать, ободрать, выпотрошить и разделать барана.

Имя среднего было Сальваторе. Он взял в жены девочку-подростка, Барбарину. «Маленькая Барбара» родила ему сына, Антонио. Однажды ночью Барбару нашли в постели мертвой. Ее гибель приписали сознательному отравлению пропаном. Однако в Виллачидро об этом мнимом самоубийстве ходили недобрые слухи. Шептались, что кто-то, прежде чем открыть баллон с газом, забрал из постели матери маленького Антонио и тем спас ему жизнь — а мать оставил на смерть. Большинство односельчан были уверены, что ее убил Сальваторе.

Смерть Барбарины стала последней каплей, объединившей селение против братьев Винчи. Их вынудили покинуть селение. В один прекрасный день 1961 года они отплыли на большую землю вместе с множеством других эмигрантов с Сардинии. Высадившись в Тоскане, они начали новую жизнь.

На другом берегу моря их ожидала еще одна Барбара.

Братья Винчи, сошедшие на пристань в Ливорно, не походили на типичных иммигрантов с малой горсткой лир в карманах, вцепившихся в свои картонные чемоданчики, ошалело озиравшихся кругом, впервые увидевших нечто, кроме своей захолустной деревушки.

Винчи были уверены в себе, легко приспосабливались к новому и на удивление хорошо знали жизнь.

Сальваторе и Франческо предстояло сыграть главную роль в истории Флорентийского Монстра. Внешне они были похожи: невысокие, крепкие, недурны собой, с курчавыми черными шевелюрами и быстрыми беспокойными глазками в глубоких глазницах грубых надменных лиц. Оба были куда умнее, чем можно было ожидать от парней, выросших в таком захолустье. Но при всем внешнем сходстве братья были как нельзя более разными. Сальваторе — спокойный, задумчивый интроверт, любил умные разговоры и споры, которые вел в сладкоречивой старосветской манере. Он носил очки, придававшие ему сходство с преподавателем латыни.

Младший брат Франческо был экстравертом, заносчивым и скорым на руку, с обаянием настоящего мачо — из двух братьев истинным баленте был он.

Попав в Тоскану, Сальваторе быстро нашел работу каменщика. Франческо большую часть времени проводил в баре на окраине Флоренции, где околачивались криминальные элементы с Сардинии. Этот бар был негласной штаб-квартирой трех знаменитых сардинских гангстеров, экспортировавших в Тоскану классический сардинский бизнес: похищение ради выкупа. Эти люди несут на себе часть ответственности за волну похищений, захлестнувшую Тоскану в конце шестидесятых и в семидесятых годах. Один раз, когда выкуп задерживался, они убили похищенного графа и избавились от тела, скормив его свиньям-людоедам — подробность, которую Томас Харрис эффектно использовал в своем «Ганнибале». Франческо Винчи, насколько нам известно, не принимал участия ни в одном похищении. Он посвятил себя мелкому грабежу, воровству и еще одной почтенной сардинской традиции — угону скота.