Читать онлайн «Письма из заключения (1970–1972)». Страница 42

Илья.

27.6.71

Дорогой Гера!

Георгий Борисович обещал загрузить тебя землекопной работой. Так что ты не терзайся муками, а поезжай-ка и отвлекись на благодатном Севере. Церкви, девочки, свобода, брат! – чего еще надо, рожна? А что руки не просятся к перу, это уж кругом точно. Чего ж поделаешь, если такие сейчас темпора и морес[139]. Коллекционировать напасти – гиблое дело, свихнешься совсем. Уж бог с ним, давай, по возможности, жить и смеяться, как дети.

А читал ли ты сам роман «Август 1914 г.»? Вряд ли нужно говорить о моем остром желании узнать хоть какие-то детали. С Буричем[140], если я только не путаю, мы были с Петей как-то мимолетно знакомы: пили вместе водку в году этак в 65-м и вели не очень-то умные разговоры. Кажется, он муж Музы Павловой (или бывший муж?) – молодой тогда и красивый человек. А до всех этих верлибров, между нами, как до лампочки. Мне, я хочу сказать, как до лампочки. Есть поближе к старости и посущественнее заботы, чем окунаться в притворство или маниакальную одержимость. Все-таки есть о чем еще и думать и о ком да о чем переживать. Можно и без рифмы, лучше с рифмой, да тут уж надо, чтоб рука тянулась к перу. Не знаю, как кому, но мне хотелось бы, чтобы к этому случаю рука была поменее натруженной. Ну да это дело будущего, в котором все будет. Как в Греции.

Надеюсь, что и у тебя все в конце концов образуется к лучшему. Нет ли у тебя книги Некрича? Если есть, передай с Галей числа до 13.

Хорошо бы нам иметь поменьше поводов для огорчений – но ведь жизнь! Куда денешься.

Будь здоров, успешен и пиши, не забывай.

Илья.

27.6.71

Дорогая Галка!

О дне рождения Саньки мне написали почти все участники торжества. Поздравляю тебя с ним, с его праздником. Надеюсь, он перестанет выкидывать какие-то педиатрические номера и даст тебе и себе покоя.

Четыре года – это все-таки уже ого! Это значит, что я тебя вообще давненько не видел, да еще и до этого видел бестолково, потому что Сашку я помню совсем только крошкой. Остается только сказать наше давнишнее: мысленно вами. На следующий год попытаюсь не пропустить этого дня.

Живу я как придется. Все стараюсь поберечь «ремоне», как говорит твой начальничек. Это есть главная моя забота. Немного я утомлен и чувствую себя временами пустовато. Как и сейчас. Тому есть ряд причин, главная из которых все-таки моя нудноватость и привычка скорбеть. Я ее преодолеваю, хотя бы из соображений того же «ремоне»: вот близким только и исповедываюсь, а на ком-то срываюсь.

Ты рассказала о новых своих привычках – домоседских. Я и в себе временами замечал такое в последние годы. Меньше хотелось ездить и видеться. Ты мне вот что скажи: столько хороших, милых, веселых людей было! Куда они все деются, как лебеди зимой? Вспомнишь – и снова не очень-то весело.

Помнишь, в «Записках из подполья» рассуждение о поведении при зубной боли. Это письмо по тому же разряду. Я его пишу в несколько смятенном состоянии. Не следовало бы делать: тебе и самой забот хватает, но другой день выкроить тоже непросто.

Будь счастливой и пиши мне почаще. Целую тебя и Сашку.

1.7.71

Леночка!

Было бы лицемерием, если б я умолчал о том, что, действительно, долгонько не было от тебя письма. Ну уж если действительно нет ручек и бумаги – так и суда нет. Не сочти за иронию, я понимаю хорошо, что у вас и кроме писания писем дел по горло. Но уж больно приятно их получать.

Будешь ли ты или Валера в Москве числа до 10–12? Если да (только, ради бога, не специально – с оказией только!), передай мне на 4 месяца прочитанные тобой старинные журналы. У меня есть один номер «Русской мысли» за 1914 год со статьями Бердяева, Л. Гроссмана, Изгоева, Струве etc. Читать это очень интересно, а если порой даже и не очень – все равно поучительно. Хотя бы восторги и скептицизм начинают зиждиться на первоисточниках, а не с чужих слов.

В последнем номере «Иностранной литературы» есть рецензия на книгу Клауса Манна «Мефистофель». Написана она Владиком[141], который проявляет несколько сомнительную эрудицию. Сомнительную в том смысле, что она целиком почти – о прототипе, и совпадениях и не совпадениях реалий в романе. Это несложно почерпнуть из изданий «Кто есть кто?». Впрочем, и автор предисловия к книжке, некто Архипов, делает то же самое. Очевидно, мало что об этой, недавно прочитанной книге можно сказать еще. Как видно, все-таки добрых намерений и честного антифашизма мало. Или и впрямь после кошмаров в «Докторе Фаустусе» трудно (ассоциация естественная, верно?) всерьез принимать такой масштаб сделки с чертом, как у сына Т. Манна? Между тем тема такая острая и больная!

Еще я прочитал недавно Клейста. Знаешь, тут уж ни громкие имена переводчиков и ценителей, ни заданная серьезность никак не помогли мне. Все-таки вовремя надо читать романтическую классику, пока сам так гиперболически и максималистски воспринимаешь мир. Сейчас читаю журналы. Мне нравится роман Зигфрида Ленца, при всем отталкивании моем от «условной» литературы – монопьеса Кокто «Человеческий голос». А вообще-то сейчас я читаю мало и трудно: летнего времени поменьше, чем зимнего, хотя во всем остальном – какое ж сравнение этих времен года.

Галя должна приехать на свидание, назначенное на 16 июля. Жду хоть немного новых книг. А писем – этого я жду постоянно. Церина писала мне частенько; стыдно сказать, но у меня не всегда хватало сил вовремя ответить. Ну, а сейчас она в больнице, и писем и стихов от нее, к сожалению, нет. Надеюсь, что все у нее будет благополучно. И у тебя, и у всех наших. Пиши чаще. Не присылать ли тебе бумаги в письмах?

Всего доброго. Илья.

5.7.71

Дорогой Гера!

Не прошло и недели, как я тебе написал предыдущее письмо. Новостей с той поры не прибавилось – капризы погоды и природы не в счет, – так что я смогу ответить тебе разве что на твой вопрос: что я читаю. Как я живу, это ответить труднее.

В самом главном – в возможности поработать, поумствовать – воспользуюсь вашим научным термином. Благо он, как я вычитал, стал и модным литературоведческим термином. Я имею в виду «состояние энтропии» (за правильную транскрипцию не ручаюсь).

16-го должна приехать Галя; надеюсь от нее подробнее узнать о житье-бытье наших общих знакомых ‹…›

Благодарю тебя за пересказ «Августа 1914 года». Ну, идей в пересказе со всей очевидностью не уловишь; подождем до лучших времен.

Теперь о чтении. Главное – журналы. «Новый мир» что-то пустоват, похож на «Юность», рассчитанную в интонациях на менее непосредственного читателя (я в первую очередь имею в виду критику и публицистику). А два последних номера «Иностранной литературы» мне нравятся. Там печатается хороший западногерманский роман «Урок немецкого»; интересный монолог (давний) Кокто – угадываешь, читая, какие потрясающие душещипательные, во всяком случае, возможности дает он хорошей актрисе.

Там же напечатана рецензия на книгу К. Манна «Мефистофель». Автор ее – мой бывший друг Владик Пронин. Рецензия не бог весть какая, книга, впрочем, тоже, но ее, по-моему, все-таки следует читать. Она о вечной для меня проблеме волхвов на немецком, фашистском материале. Памфлетная форма применительно к ситуациям конкретным, биографическим, по-моему, малоплодотворна.

Меня в этом смысле и определенные места «Первого круга» в свое время огорчили тоже. Но какие-то ответы и созвучия по серьезным приметам есть и в «Мефистофеле». Особенно для тех, кто их ищет – созвучий. Ну и еще прочитаны некоторые книги – с разной степенью восприятия. Боюсь, что я, в своей обстановке, потерял некоторую эстетичность, эстетические критерии, и подхожу поневоле к книгам с точки зрения чистой утилитарности. Поживем, доживем – увидим. А пока всего тебе доброго.

Илья.

6.7.71

Дорогая Галка!

Традиция все-таки традиция: я дождался-таки твоего второго письма прежде, нежели успел ответить. Стихи все-таки подарок. Хотя бы уже потому, что они поискреннее твоих писем: очень угадывается невеселое настроение, которое ты так стараешься скрыть. Да и реакции твои, выраженные языком и стихом, очень мне близки (даже формально) ‹…›

Свидания во всех случаях, даже если остается грустноватый осадок невысказанности, недоговоренности и пр., – событие большое и радостное. С Алешкой я сам поначалу испытывал некоторую робость; кроме того, он был болен, и пять часов сидения на стуле, я полагаю, были для него мукой адской. Все сгладилось неожиданным личным свиданием, о котором тебе Галя расскажет и которое, я надеюсь, будет тебе по-особенному интересно ‹…›

У меня до сегодняшнего дня был какой-то запас времени для чтения и писания, хотя это стоило мне серьезных физических усилий. Сейчас это все поломалось, и я очень жалею, что не успел прочесть большую часть книг. С каким-то душевным волнением – сентиментальным даже, если произносить это со значением, с вызовом, – я прочел роман Каверина. Это все-таки радостно – погружаться в благородство, в чистоту, в просто жизнь, даже когда это выражено негромко. Начал еще читать «Былое», которое мне передал Валерий Агриколянский. Познакомился там с делом Дегаева, который убил полицмейстера Судейкина, будучи до этого его сотрудником и провокатором в народовольческой стезе. За документами угадывается надрыв и материал для Достоевского. Впрочем, он многое уже описал – в «Бесах», например: правдивой и все-таки неизбежно враждебной мне книге.