Читать онлайн «Секретный корпус. Повесть о разведке на всех фронтах». Страница 13

Помимо постоянного наблюдения, которое заключалось в заполнении бесчисленного множества личных дел, полевая контрразведка просматривала всю переписку мирного населения военной зоны, а также ведала выдачей пропусков.

Все французские граждане должны были иметь при себе удостоверения личности, а когда хотели куда-нибудь ехать, брали специальное разрешение. Приходилось проверять всех прибывающих в военную зону в поездах и автомобилях: среди них могли находиться германские агенты-сборщики. Особенная опасность возникла в связи с возвращением десятков тысяч французских граждан на родину. Беженцы ехали домой, в Северную Францию, из Бельгии кружным путём, через Швейцарию. Британский генеральный штаб, учитывая, как просто противнику включить своих агентов в среду беженцев, поместил в Лозанне офицеров разведки, которые подвергали тщательному допросу всех возвращающихся на родину.

Этим допросом разведка преследовала сразу две цели: беженцы нередко могли дать исключительно пенную информацию о том, что делается в германском тылу. Иногда их подробно расспрашивали о родных деревнях, расположенных как раз в той зоне, где предполагалось вести наступление на Бельгию: в каких пунктах может противник укрепиться, обороняясь от британцев, и т. д. Такие беженцы был особенно ценны: они знали размеры каждого погреба, где могли бы скопляться и скрываться германские войска для контратаки. Приходилось учитывать, что немцы способны включить в число французских беженцев и детей-шпионов. Естественно, что редкий решится заподозрить ребенка, а между тем подростки очень наблюдательны. Князь де Круа рассказывал, что во время осады Мобежа немцы устроили свой штаб в его замке, и ему часто случалось видеть, как приходили с докладами их шпионы. «Лучшим из них, — писал он Французскому генеральному штабу, — был мальчик четырнадцати лет. Кроме того, у них работала девушка, лет семнадцати или восемнадцати, одетая медицинской сестрой. Она обычно разъезжала по всему району на мотоцикле».

Эта шпионка на мотоцикле вызвала в моей памяти другой случай. Представьте себе Остенде в конце августа 1914 года. Тысячи жалких созданий — стариков, женщин и детей — битком набились в кабинки купален на когда-то оживлённом пляже; узкие, мощёные булыжником улицы кишели возбуждёнными моряками, солдатами и мирными гражданами.

Все в один голос, с площадной, бранью и проклятиями, говорили о прибытии улан в это утро.

В кафе за «аперитивами» люди, отбросив церемонии, собирались в кружки.

Общая опасность помогла сломать лед, и поэтому никто не удивился, когда красивая, стройная девушка подвинула свой стул к нашему столу и приняла участие в разговоре на вечную тему — о «бошах». Вскоре незнакомка переменила эту тему и сказала с американским акцентом, показывая на мою форму цвета хаки (всеми затравленный военный корреспондент, я решил скрывать свою профессию) и кивая своей завитой «по-марсельски» головкой в сторону мола: «Так вы из этих английских лётчиков, оттуда (два британских гидроплана только что обосновались на другой стороне гавани). Да, да, не рассказывайте мне сказок».

Было неблагоразумно в эти первые беспорядочные дни публично заявлять себя «писакой», кроме того, меня заинтересовало её любопытство; я не стал разуверять. Мы начали болтать с ней по-английски.

— Я приехала из Бостона, — пояснила она, пуская синие кольца дыма над своей чашкой кофе. — Проводила отпуск в Льеже со своим дядькой. Нужно же было дурацкой войне разразиться как раз теперь, когда я купила такой прекрасный мотоцикл! И вот сижу здесь на мели, а мои чемоданы всё ещё в Льеже. Такая досада.

— Где ваш мотоцикл?

— Во дворе, в гараже. Мировая машина. Бельгийский «Ф.Н». Какие я на нём совершала прекрасные прогулки совсем одна! Прошлый месяц объездила все окрестности Намюра, Шарлеруа, Арлона. Завтра хочу попытаться попасть на нём в Гент. Вы бы поглядели на меня, когда я надеваю дорожные бриджи!

Некоторое время разговор продолжался в том же духе, но собеседница внезапно прервала его:

— А вы? Расскажите мне что-нибудь о себе и о ваших самолётах. Много вас прибыло? Зачем? Когда? Неужели англичане идут сюда? Расскажите же мне что-нибудь интересное. Я привыкла, чтобы меня занимали…

Иногда у неё пропадал американский акцент; это и возбудило мои подозрения. Когда она забывалась, у неё проскальзывала типичная континентальная шепелявость. Я подразнил её этим.

Она отделалась шуткой. Но мне удалось перевести разговор на другую тему, «мои» самолеты были забыты, и мы весело болтали о том, о сём и… договорились вместе поужинать на следующий вечер.

Между тем я отправился к командующему морской авиабазой.

— Совершенно правильно сделали, не разуверив её, что вы лётчик, — сказал он. — Продолжайте её морочить. Она, безусловно «из тех». Этот город просто кишит ими… Говорите, что сегодня вечером ужинаете с ней? Прекрасно, расскажите несколько сногсшибательных штучек.

И он накачал меня «дутой» информацией, которую должен был поведать мисс Тони. Насколько помню, лейтмотивом было то, что в самое ближайшее время здесь ожидаются две дивизии. Добрая доля «дутой» информации, возможно, в конечном счете, попала к немцам: на следующий вечер я выкладывал её в течение всего ужина под одобрительное мурлыкание Тони.

На утро она заявила, что хочет «попытаться пробраться в Гент и спасти хоть часть своего гардероба.

— Я рассчитываю застать Остенде полным англичанами, когда вернусь сюда. Вот красота! — сказала она на прощанье, садясь на свой мотоциклет. Она исчезла в облаке пыли, больше я её не видел.

В работе полевой контрразведки происходили довольно комические эпизоды. Одним из наиболее искусных и пользующихся доверием британских офицеров разведки в Северной Франции был некий скандинавский джентльмен с русой бородой и усами викинга, — более непохожего на англичанина трудно представить. Когда этот офицер приступал к работе в новом районе, он нередко оказывался первым, кого задерживали. Его, бывало, останавливал какой-нибудь бдительный полисмен британской военной полиции, и злополучный офицер прозябал в участке, пока вмешивался штаб, к которому он был тогда прикомандирован.

Другого офицера Британского генерального штаба, майора, французские власти долго принимали за немецкого агента, и никакие усилия британцев не могли разуверить упрямых союзников. Кроме того, что этот офицер долго жил в Германии, знал немецкий язык и выглядел настоящим немцем, не было ни малейших оснований для подозрений, он выполнял такую работу, которая давала доступ к наиболее важным военным секретам. Однако французы отказывались верить в его честность и каждый раз, когда он покидал британскую зону, приготовляли для майора какой-нибудь неприятный сюрприз.

Французское «второе бюро» никогда не забывало, что среди офицеров союзных генеральных штабов могут скрываться изменники. Для таких подозрений имелись солидные основания. Ведь был же у англичан агент, который почти всю кампанию служил при штабе кронпринца Рупрехта — и тогда, когда принц командовал 6-й армией, а штаб находился в Лилле, и позднее, когда, командуя несколькими армиями, его высочество переехал в Монс. Офицер, о котором идёт речь, худощавый, бледный молодой человек в очках, очень похожий на немца, ещё до войны находился на британской секретной службе. Когда началась война, он был в Германии мобилизован, дослужился до капитанского чина и благодаря своему знанию английского языка был переведен в германское разведывательное управление. Там он имел возможность видеть все секретные немецкие документы и пересылал многие в Британский генеральный штаб через Голландию. После крушения Германии капитан деликатно всплыл на поверхность в качестве британского офицера и стал сопровождать немецких офицеров, своих бывших боевых товарищей, в поездах в Спа, где работала комиссия по перемирию.

В тылу британских войск изловили очень мало шпионов по той простой причине, что их там и было немного; за «водонепроницаемыми» общинами, за корреспонденцией и отлучками их обитателей велось тщательное наблюдение.

При такой системе приходилось тратить массу бумаги, заводить десятки тысяч личных дел, напрасно следить за тысячами людей, вызвавших подозрения, составлять бесконечные «чёрные списки», но, в конечном счете, игра стоила свеч. За исключением таких больших городов, как Амьен, Сент-Омер и Булонь, у неприятельского агента было мало шансов оставаться долгое время незамеченным.

Богатое поле деятельности открылось перед шпионами в притонах Амьена. Но ещё богаче в этом отношении была почва в Дюнкерке.

За время войны расстреляли несколько бельгийских солдат за шпионаж в пользу Германии, поэтому многие считали, что если в тылу англичан и орудуют немецкие агенты, то они непременно должны маскироваться бельгийской формой или быть на самом деле солдатами этой страны.