Читать онлайн «Археология оружия. От бронзового века до эпохи Ренессанса». Страница 51

Можно удивляться такой бессмысленной храбрости и жажде сражения ради сражения, но смеяться над ней нельзя – и презирать тоже. Война отвратительна, но такие происшествия уменьшают тяжесть горя, которое от нее неотделимо. Эти воины, хотя мы вряд ли можем как следует понять их чувства, хотели воевать и, если надо, умирать ради славы. При этом они сражались без личной ненависти друг к другу; если гибли – их хоронили с почетом, если были ранены, за ними заботливо ухаживали, и здесь не делали разницы между другом и врагом (использовавшиеся в Средние века для лечения ран средства были намного эффективнее тех, которыми пользовалась Флоренс Найтингейл при Скутари в 1854 г.). Если воины попадали в плен, к ним обычно относились вполне дружелюбно и окружали заботой до тех пор, пока они не смогут собрать денег для выкупа. Одним из рыцарских правил считалось не требовать от пленника выкупа, который мог бы совершенно разорить его. Он должен был сказать, сколько может позволить себе заплатить, и тот, кто взял его в плен, принимал предложенные условия. Однако были случаи, когда захваченных рыцарей бросали в башню, где, как говорит дю Гесклен, «крыс и мышей больше, чем певчих птиц», но, к счастью, такое недоброжелательство встречалось сравнительно редко; прекрасным примером того может служить пленение Ричарда I Леопольдом Австрийским и императором Генрихом VI.

Турнир состоял из схваток двух типов: одиночное сражение или рыцарский поединок (верхом или пешими) с копьем, мечом, боевым топором или кинжалом и общая схватка, похожая на битву в миниатюре. В этом ограниченном смысле «битву тридцати» вполне можно назвать турниром. На игрищах в Чавенси в 1285 г. поединки были организованы таким образом: в первый день, т. е. в воскресенье, был большой праздник, на который собирались все сражающиеся и зрители; понедельник и вторник посвящали поединкам. В среду отдыхали и выбирали тех, кто примет участие в турнире в четверг. Каждый вечер, после сражений, все вместе пели, танцевали, праздновали и веселились. Участники состязаний в большинстве случаев не питали друг к другу никакой вражды (хотя иной раз случалось, что турнир использовали для сведения счетов), так что вполне могли вместе пить и веселиться, а наутро вступить в смертный бой, который сами считали не более чем веселой забавой.

Мы часто читаем о благородных и галантных деяниях, совершенных при более серьезных обстоятельствах, во время войны. В хронике злосчастного Крестового похода, совершенного Людовиком IX (Святым) в 1250 г., которую написал господин де Жуэнвилль, сенешаль Шампани, можно обнаружить множество выдающихся примеров рыцарского духа в действии в его наилучших проявлениях. К примеру, один из эпизодов напоминает сцену из «Песни о Роланде», где главный герой отказывается протрубить в рог и позвать на помощь Карла; он доказывает, что поэтический идеал рыцарской чести не гас и в реально безвыходной жизненной ситуации. Крупные силы сарацин окружили Жуанвилля и его рыцарей, многие из которых были тяжело ранены и надеялись только на помощь святых. В критический момент один из них заметил поблизости на поле боя графа Анжуйского с его войсками, но не стал звать на помощь, не спросив предварительно своего предводителя, будет ли это согласоваться с рыцарской честью. Жуанвилль рассказывает, как к нему пришел этот рыцарь: жуткая фигура с перерубленным носом, свисающим над верхней губой (он сражался без шлема), и сказал: «Сэр, если вы думаете, что ни я, ни мои наследники не заслужат этим упрека, то я пойду искать помощь у графа Анжуйского, которого я видел здесь, в поле». – «Милорд Эверард, – ответил сенешаль, – мне кажется, что вы заслужите великие почести, если отправитесь спасать нашу жизнь; ведь ваша жизнь тоже подвергнется большой опасности». Он добавляет, что говорил правду, поскольку вскоре сэр Эверард от полученных ран скончался. Рационального в таком поступке ни на грош, зато он ярко рисует нравы, царившие среди рыцарей, – этот человек предпочел бы погибнуть сам и погубить всех своих людей, чем поступиться родовой честью и навлечь позор на свою семью.

В другом месте Жуанвилль рассказывает об одном отважном человеке, епископе Суассона лорде Джеймсе Кастеле:

«Когда он увидел, что французы отступают к Дамиетте, то, имея огромное желание быть с Господом, не ощутил желания вернуться на родину, поэтому он поторопился к Богу, и пришпорил своего коня и в одиночку напал на сарацин, которые и убили его своими мечами, отправив к Создателю, включив в число мучеников».

Хроники Столетней войны переполнены историями о том, как в то время, когда два войска стояли одно против другого в ожидании начала сражения, одинокие рыцари выезжали вперед и вызывали участника с другой стороны сразиться во имя любви дам.

Рис. 85. Из «Романа о Ланселоте Озерном». Начало XIV в.

Один рыцарь, перед сражением при Черборге в 1379 г. вызвал троих «самых любящих рыцарей противника, для того чтобы сразиться с тремя самыми любящими из своих во имя дам». Таким же образом Гарет в «Смерти Артура» отправляется за границу и для того, чтобы доставить удовольствие Линет, убивает или щадит рыцарей одного за другим, красных, зеленых или черных. Поступки бессмысленные с точки зрения жизненной логики соотносили исключительно с рыцарскими идеалами. Для дамы большой честью считалось, если рыцарь ради нее совершил великие подвиги. Что за беда, если в результате он возвращался весь покрытый шрамами – в глазах возлюбленной это его только красило.

С точки зрения человека нашего времени, и это одна из причин, по которой так бескомпромиссно порицал институт рыцарства Фримен, одним из его наиболее принципиальных недостатков была ставка на благородное происхождение и привилегии ранга, а также бесспорное и жестокое презрение ко всем людям низкого звания. Как и некий лорд из шекспировского «Короля Генриха IV», рыцари считали, что участие в сражении пехотинцев (их называли бандитами, разбойниками, вилланами) и лучников «великой жалости достойно». Фламандские рыцари при Бовиньи в 1214 г. отказались напасть на отряд пехотинцев «потому, что они не благородного рода», и из-за этого проиграли сражение. С другой стороны, можно прочесть многочисленные воспоминания о случаях, когда рыцари с огромным трудом выводили в безопасное место «разбойников», которыми командовали, или отказывались бежать и оставить свою пехоту на растерзание противнику. В большинстве случаев это касается английских войск, поскольку в этой стране низшие классы были куда более независимы и менее унижены, чем их собратья на континенте, в то время как средний английский рыцарь XII в. был простым сельским джентльменом, который присматривал за своими землями и арендаторами, был судьей, шерифом или участвовал в квартальных сессиях. Когда рыцарь и йомен вместе отправлялись на войну, между ними возникали дружеские отношения, чего не было нигде в средневековой Европе. Между тем и французы вовсе не пренебрегали долгом господина по отношению к своему народу. Жуанвилль рассказывает, какое глубокое впечатление произвело на него замечание одного из кузенов, сделанное перед отплытием в Египет вместе с Людовиком Святым. «Вы отправляетесь за море, – сказал тот, – теперь позаботьтесь о том, как вернетесь, ибо ни один рыцарь, ни бедный, ни богатый, не может возвратиться, не покрыв себя позором, если оставит в руках сарацин самого ничтожного из людей нашего господина, который вместе с ним двинулся в путь».

Даже самый поверхностный набросок из области военной археологии за последние четыре столетия Средних веков заполнил бы книгу внушительных размеров; поэтому, говоря о вышеупомянутом периоде, я коснусь только тех моментов, на которые до сих пор обращалось наименьшее внимание. На английском языке издано достаточное количество ученых трудов о средневековых доспехах, заслуживающих полного доверия, причем многие из них вышли недавно, в легкодоступной форме, однако мечам посвящено сравнительно мало книг. По неизвестной причине самому прекрасному и важному из объектов исследования в этой стране не уделяют должного внимания, хотя на континенте существуют журналы, в которых публикуются работы и статьи из этой области; однако их трудно достать, и они часто грешат неточностями. Итак, в этой главе я буду говорить о доспехах только для того, чтобы дополнить картину, и большую часть внимания уделю мечам, кинжалам и копьям и некоторым из многочисленных вариантов оружия, которое начали использовать во время пеших поединков.

К тому времени как расцвет рыцарства принес ему максимальную славу, меч уже более чем две тысячи лет был эмблемой могущества и лидерства. Приблизительно к 1150 г. он окончательно приобрел символическое значение: ко всем древним традициям христианство добавило ореол святости. Форму, в которую вылилось уважение к мечу в эпоху викингов, легко приняла и приспособила для своих нужд церковь, а крест, форму которого он имел, стал защитой от греха, напоминанием, что владелец должен использовать свое оружие для защиты церкви и посрамления врагов Христа. Двухлезвийный меч символизировал правду и верность: одна из кромок предназначалась для сильных, которые угнетали слабых, а другая – для богатых притеснителей бедняков. Ведь одной из обязанностей рыцаря была защита слабых и угнетенных.