Читать онлайн «Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях». Страница 13

Не брезговали, конечно, никаким жертвователем, праведность нажитого не проверяли и послушно следовали воле благодетеля, например, пользовались процентами с капитала и ценных бумаг, что не одобряется канонами как разновидность ростовщичества. Самым обеспеченным слыл подмосковный Перервинский монастырь, в ведении которого находилась Иверская часовня на Красной площади; иконе поклонялись все москвичи и гости столицы, ее возили по домам, и доходы, т. е. массовые добровольные пожертвования, исчислялись миллионами. Крестными ходами с чтимыми образами зарабатывали и другие обители.

Так было до революции; затем темная бездна поглотила и монастыри, и народную веру, и богатых людей. Осталось государство с жесткой системой распределения, за счет почти поголовно нищего населения содержавшее то и только то, что было ему необходимо для жизни и угодно идеологически: промышленность, сельское хозяйство, культуру.

Громадные предприятия рухнули, когда хлынули к нам дешевые{118} товары с Запада или из Китая; сегодня процветает одна торговля. Но что может произвести и продать монастырь, учитывая насыщенность рынка? Молочные продукты? Да, во время о́но монастыри отказывались даже от огородов, овощи покупали, а все силы бросали на пашню ради хлеба и на сенокос ради умножающегося из года в год стада, держали до ста голов и торговали молоком и мясом, не брезгуя и откормом свиней{119}. Но сегодня молоко ценится дешевле бензина, поэтому, по справке Минсельхоза на 2005 г., чистая прибыль от одной коровы выражается в смешной цифре 107 рублей.

Ну, сочиняют какие-нибудь уникальные сувениры: вышивка, рисунки, куклы, облачение – всё имеет ничтожный спрос среди своих же, православных; любая идея немедленно перехватывается{120} и лишается оригинальности, т. е. конкурентоспособности; об эффективности и речи нет, hand made. Доход не покрывает затрат, даже если изъять из себестоимости потраченное время и муки творчества, разве что труд монашеский, как уже говорилось, всегда бесплатный.

Поэтому проще и выгоднее ничтоже сумняся зарабатывать, как все, торговлей, перепродажей: популярные выставки «Рождественский дар» и «Вербная неделя» наглядно иллюстрируют: монастыри, предлагающие что-то своё, можно перечесть по пальцам одной руки, а на остальных прилавках одни и те же книги, софринские иконы и немудрящая утварь того же происхождения.

Иные, приспосабливаясь к моменту, сговариваются с паломническими фирмами, принимают по несколько автобусов в день и продают, продают, продают: книги по удвоенной в сравнении с издательской цене, фотографии с видами обители, камушки и травку с дорожки, по которой якобы гулял преподобный триста лет назад, святое масличко от иконы, святую водичку с молебна, четочки, мешочки для ладана, билеты на посещение старца, если имеется подходящий хотя бы по возрасту, принимают записки на поминовение, берут плату за вход в монастырь, за экскурсию, за купание в источнике; ну, цены, само собой… туристы возмущаются.

Пышно декорированные уже не лавки в храме, а солидные отдельно стоящие магазины удовлетворяют – или формируют? – массовый спрос: иконочки от рака, от запоя, от автомобильной аварии, для успеха в торговле, молитвы на все случаи жизни, земелька от болезней, роскошные расписные яйца, фолианты с золотым обрезом и миниатюрные резные храмы на подарок благодетелям. В Америке, слышно, какой-то монастырь торгует картриджами для принтеров, но за некультовую продукцию поди налоги надо платить? Одна паломница кипела, невольно подслушав разговор в монастырском магазине: «О чем, по-твоему, я как настоятель думаю в первую очередь? О доходе!»… Кто вынужден к материальным заботам, поймет и не осудит.

Если ассортимент разнообразен и наплыв гостей непрерывен, что требует, конечно, утомительных трудов и лихорадочной суеты, суммы собираются существенные. Провинциальные обители, расположенные вдали от Москвы и Софрина (за товаром ехать далеко, следовательно, дорого), не богатые инициативными кадрами, не располагающие великими святынями и прославленными источниками, выручают копейки, на хлеб. Но ведь, в конце концов, сказал же деловым братиям авва Иоанн, игумен Раифский{121}: здесь место подвижников, а не торговцев{122}.

Один монастырь сладил лесопилку, но из-за малочисленности насельников кадры приходится набирать с улицы, они пьют, прогуливают – не разбогатеешь. Тот же результат, как правило, постигает столярные и иные мастерские из-за той же необходимости нанимать посторонних: мало платить – не будут работать, много платить – себе дороже. Рождались замыслы разводить нутрий, или овец, или свиней на мясо, но тут возникает нерешимая, по крайней мере для женской обители, моральная проблема: эту зверушку, которую сегодня кормишь-поишь и неизбежно любишь, завтра убить ну никак невозможно.

Натуральное хозяйство как-то благороднее, и все монастыри заводят огороды, коров, кур, пасеки, сады, пруды; хотя в российских широтах сельское хозяйство является весьма рискованным делом: почти всюду бедные почвы, заморозки угрожают аж до середины июня, лето бывает или засушливое, когда все силы отнимает полив и безнадежная борьба с вредными насекомыми, или дождливое, когда буйно растут одни сорняки, ягоды гниют на корню, а овощи приканчивает фитофтороз.

Возделываемые площади, как правило, невелики, не хватает рабочих рук, нет специалистов{123}, кое-как ковыряться в земле способны лишь пожилые женщины, которых в миру нужда заставляла держать огород; из техники имеется мотоблок, купить за полтора миллиона трактор могут лишь очень крупные монастыри, пользующиеся вниманием очень крупных фирм, концернов или властей; не случайно же лопнули колхозы и совхозы, лишившись поддержки государства.

Один столичный священник уже много лет помещает в изданиях духовного содержания странные рекламные объявления, приглашая в свое сестричество девушек до 30 лет. Двери его храма в центре Москвы тесно оклеены аккуратными, выполненными на хорошем принтере, объявлениями: просим пожертвовать столовые приборы… очень нуждаемся в посуде… будем благодарны за принесенные цветы и т. п. Понять можно, подарки всем нравятся; однако тот же батюшка любит печатно порицать современные монастыри, утверждая как догмат, что они обязаны, в соответствии с традицией, кормиться трудами своих рук.

Существовала ли в самом деле подобная традиция?

В «Лавсаике»{124} читаем рассказ блаженной Мелании о посещении легендарного старца Памвы. Гостья привезла ящик с серебром и, задетая невниманием подвижника к приношению и к ней самой, заметила: да будет тебе известно, что здесь триста литр! Старец мгновенно, не перестав плести корзину, распределил деньги на нужды братий, живущих в Ливии и по островам, египетским же отказал, «ибо страна сия плодороднее других». Богатые пожертвования не были редкостью, и повествования о нестяжательности иноков начинаются с того, как один человек приносит много золота, или значительную сумму денег, или наследство{125}.

Привозили и хлеб, овощи, фрукты, масло; сам великий Антоний занялся огородом, только уйдя во внутреннюю пустыню, а первые годы, пишет святитель Афанасий, его снабжали пищей жители ближайшего селения, как и преподобного Антония Печерского в Берестове. Авва Аполлоний в преддверии Пасхи предложил каждому из братий испросить у Христа для радостного дня то, что бы он охотно ныне вкусил; по окончании молитвы самого преподобного явились никому не известные люди, доставившие обильные изысканные яства, которыми иноки наслаждались до самой Пятидесятницы{126}.

Этот эпизод отчетливо иллюстрирует основополагающий принцип монашеского обеспечения: обращение к Подателю всех благ и непоколебимая надежда на Его милость. Преподобный Нил Синайский упоминает о многих состоятельных мирянах, материальной помощью участвовавших в жизни монахов: знатной благотворительнице Перистерии, диакониссе Феодулии, трибуне Сосипатре, сановнике Героне. Он строго обличал тенденцию по слабости веры возлагать надежду на собственные руки: Господь вовсе освободил нас от попечения о земном, повелев искать одного Небесного Царствия{127}. Время же и вид помощи избирает Он Сам; аще же замедлит, воспитывая терпение, значит, пождем, победствуем, постраждем; упование никогда не посрамляется.

История монашества полна рассказами, как опустевшие закрома внезапно оказываются доверху наполненными хлебом{128}, или сияющий ангел побуждает настоятеля соседней киновии немедля отправить съестные припасы оскудевшим братиям{129}, или неожиданно, на грани голодного бунта, раздается стук в ворота и вносят корзины со снедью{130}, или обнаруживают чудесную бутыль, в которой не убывает оливковое масло{131}… Или, менее романтично, когда нечем платить за электричество и грозят отключением, является некое лицо и приносит ровно сколько нужно. Ну а если вдруг… если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то зачем и оставаться в здешней жизни{132}.