Читать онлайн «Нубийцы. Могущественная цивилизация древней Африки». Страница 22

Подвесная чаша в виде головы коровы была найдена в Фарасе. Сама чаша и ее ручка сделаны из бронзы, ушки для крепления ручки – из железа (восстановлены позднее), а глаза инкрустированы серебром. Чаша предположительно датируется II или III в. н. э. Известно много других привозных предметов из бронзы, но объем книги не позволяет описать их все. Упомянем только великолепный футляр для зеркала из Фараса. На внешней стороне футляра изображены голова и плечи женщины в эллинистическом стиле, тогда как изнутри он украшен выгравированной сценой, изображающей Гарпократа[50], сидящего на цветке лотоса в окружении девяти существ, некоторые из них являются животными и птицами, а другие мифическими существами.

Среди находок часто попадаются бронзовые колокольчики, в том числе с выгравированными на них изображениями. Некоторые имеют в плане форму восьмигранника, украшенного изображениями связанных пленников, другие принадлежат к более распространенному типу и украшены сценками с хищниками, нападающими на стадо (рис. 50). Иногда они использовались как коровьи боталы, что можно заключить по небольшому колокольчику, который украшен рисунком коровы с таким же колокольчиком на шее. Корова, изображенная на чаше из Каранога, также имеет на шее колокольчик.

Рис. 50. Гравированное изображение коровы на бронзовом колокольчике

Некоторое количество серебряных сосудов являются привозными; среди них стоит отметить кубок, первоначально позолоченный, найденный среди упавших блоков пирамиды № 2. Он не мог быть частью содержимого этой гробницы и, возможно, был обронен грабителями могил, его отделка напоминает римскую. Кубок предположительно датируется серединой I в. н. э. Серебряная миска из гробницы № 18 – еще один великолепный образец примерно того же времени. На ней выгравированы две сценки, сделанные в той же манере, что и рисунки на кубке со слонами и на лампе, а также, возможно, и клеймо сделавшего его мастера.

По причине природной хрупкости стекла до нас дошло относительно мало целых сосудов, хотя их стеклянные фрагменты встречаются довольно часто. Все найденные стеклянные изделия относятся к римскому стилю. Это дало основания исследователям Каранога, где были найдены тончайшие образцы изделий из стекла, утверждать, что «изделия из выдувного стекла не были произведены в Нубии», – вывод, который в свете современных исследований представляется излишне категоричным. Это отнюдь не значит, что стеклоделие было неизвестно мероитам, но, как представляется, все местное производство стекла ограничивалось изготовлением бус.

Поскольку среди находок отсутствуют предметы, относящиеся к ранним периодам, мы знаем, что стекло было относительно редко в Египте в период после XVIII династии и до начала IV в. до н. э. Лишь после важной технической революции в начале христианской эры, когда произошел переход от производства литого стекла к выдувному, оно получило широкое распространение. Но даже и тогда оно продолжало оставаться в ограниченном употреблении вплоть до середины I в. н. э. Каранис, который, как представляется, был главным центром производства в Египте и из которого попали в Мероэ многие из найденных там предметов, начал производить их в полную силу только не ранее 100 г. н. э.

Изящный сосуд литого стекла был найден в Фарасе в гробнице, датируемой I или II в. н. э.. Другие известные сосуды почти все сделаны из выдувного стекла и, судя по их форме, предназначались для хранения женских притираний и ароматических масел. Представляется, что в большинстве случаев они были привезены в качестве емкостей, содержащих эти ценные товары. Один из этих сосудов, сделанный из зеленого стекла, был найден в Фарасе. Сосуды подобного типа находят на всем пространстве римского мира, они датируются серединой III – IV в.. Ряд таких же сосудов был найден в Караноге. Помимо этих флаконов с двумя ручками были найдены многочисленные фрагменты косметических сосудов, а также несколько целых. Флаконы этого типа были наиболее распространенными в Римской империи и оставались практически без изменения с I по V в. н. э. Восемь сосудов, сделанных из зеленого стекла, были обнаружены при раскопках пирамиды № 18. Они были найдены (причем три из них в виде отдельных фрагментов) в остатках деревянной шкатулки, которая была сделана специально для них и в которой они, по всей вероятности, и были привезены из Египта.

Двухцветная бутыль, сделанная из коричневого и фиолетового стекла и украшенная полосками желтого стекла, была найдена в гробнице № 300 в Мероэ. По форме она напоминает гончарные изделия конца мероитского или даже постмероитского периода и датируется 200 – 400 гг. н. э.

Высокие образцы мероитского искусства являют нам завораживающие свидетельства богатой культуры, испытывавшей на себе широкий спектр воздействий соседних цивилизаций.

Хотя прошло немало времени с тех пор, как впервые были расшифрованы мероитские письмена, язык мероитов все же остается в значительной мере загадкой, а значение их слов в большинстве случаев ускользает от понимания. Это является ощутимой преградой для изучения мероитской истории и культуры.

Надписи на мероитском языке были известны с 1819 г., когда Гау опубликовал несколько письменных строк с храма в Дакке. Еще несколько надписей были опубликованы в первой половине XIX столетия, но вызвали лишь незначительный интерес и немногие комментарии, пока Лепсиус не собрал свою первую большую коллекцию в 1843 – 1844 гг. Лепсиус, как и большинство первых исследователей этих текстов, полагал, что они должны быть написаны на нубийском языке, который до сих пор в ходу в одном из регионов долины Нила (от Дайроу в Египте до Деббы, местечка, расположенного чуть ниже по течению Четвертого порога). Позднее Лепсиус сам отказался от своей точки зрения, придя к заключению, что язык этот ближе к бейджа, языку кочевников, распространенному в нагорьях у Красного моря. Его коллеги, однако, продолжали придерживаться мнения, что этот язык был нубийским.

Заслуга первого прочтения текстов принадлежит Гриффиту, ему же удалось к 1909 г. установить фонетическое значение большинства письменных знаков. Тогда-то и стало понятно, что мероитский язык не является ни нубийским, ни бейджа. Просматривались только определенные аналогии с нубийским, хотя лишь немногие слова можно было предположить общими для обоих языков. Гриффит так прокомментировал этот факт: «Аналогии с нубийским языком, как в структуре, так и в вокабуляре, настолько поразительны, что заслуживают упоминания». Но сам язык не был нубийским, и его сущность, а также его соотношения с другими языками Африки по-прежнему остаются загадкой.

Время от времени предпринимались попытки найти родственные языки, и в 1930 г. Зюларц вернулся к мысли, что ответ может быть найден в изучении кушитских языков прибрежного региона Красного моря, то есть языковой группы, к которой принадлежит и бейджа. Его мнение было резко опровергнуто Хитце, который показал, что эти языки отнюдь не родственные. Хитце, однако, не смог выдвинуть никакого позитивного предположения. В 1955 г. Гринберг вынужден был признать, что «язык этот не родственен никакому существующему языку Африки». С тех пор не появилось никаких новых фактов, и, несмотря на все успехи в африканском языковедении, в этом вопросе не было достигнуто никакого прогресса.

Географическое распределение восточных суданских языков, к которым принадлежат нубийский и нильский языки южного Судана, позволяет с высокой степенью вероятности предположить, что они представляют собой остатки того, что некогда было однородной группой родственных языков, разбросанных на широком пространстве Восточной Африки с центром в Судане. Есть вполне обоснованные гипотезы, что мероитский язык принадлежал к этой же группе, что и объясняет его сходство с нубийским. Существуют основания думать, что мероитский язык мог быть родственен малоизвестной группе языков, под названием «коман», на которых ныне говорят на ограниченном пространстве вдоль Голубого Нила и вокруг Джебель-Гуль. Группа эта не включается в восточносуданскую семью языков, но принадлежит к более широко распространенным шари-нильским языкам. Триггер высказывал твердое убеждение в том, что мероитский язык входил в восточносуданскую группу языков, и приводил ряд интересных параллелей между мероитским и другими языками этого большого семейства.

Мероитский язык, наряду с этрусским, отличается тем, что является одним из двух языков античности, фонетическое значение знаков которого может быть воспроизведено с достаточной долей определенности, однако значение этих слов остается непонятым. Надписи на нем разделяются на два типа; к первому относятся надписи, выполненные иероглифами, основывающимися на египетских прототипах, ко второму – сделанные отличительными мероитскими письменами, обычно известными под неправильным названием «курсив». Буквы в этой форме письменности не соединяются между собой, поэтому, строго говоря, его неправильно именовать курсивом, но термин этот распространен настолько широко, что мы сочли за лучшее оставить его здесь в употреблении.