Читать онлайн «...и Северным океаном». Страница 35

Собаки вынесли упряжку на свежий медвежий след. Ушаков уложил зверя с первого выстрела. Забрав кусок мяса, еле живой, растянулся на нартах и пустил упряжку по старому следу. Он никогда потом не мог вспомнить, как ехал домой: сознание помрачилось, слабость мешала повернуться, чтобы посмотреть дорогу.

В тот день умилек одержал решающую победу в маленьком островном мире. Эскимосы и чукчи увидели, что даже больной большевик оказался сильнее черта, сумев отнять у него жирного, вкусного медведя.

С тех пор тому, кто заикался о бегстве на материк, стали говорить, что он не умеет жить.

Нансен в свое время несколько идеализировал патриархальный быт эскимосов. Он говорил полушутя-полусерьезно, что только у эскимосов видел настоящий коммунизм.

Роберт Пири шел к полюсу в сознании «величия белого человека». В записях Роберта Бартлетта есть заметка: эскимос попросил перо, чтобы написать письма друзьям. «Я дал ему перо, так как знал, что у нас их было много, и подумал: «Что сказал бы Пири?» Он не поверил бы, что эскимос хочет писать. В его представлении жители льдов — эскимосы не были способны к умственной деятельности».

Ушаков был терпелив и мудр в завоевании душ порученных ему людей. Просто удивительно, как этот в сущности очень молодой человек не взрывался при столкновении с вредоносной косностью, с бессмысленной боязнью черта, с кознями шамана, попытавшегося вернуть свое былое влияние.

Ушаков не осуждал патриархальную отсталость с высоты превосходства. Не впал в ужас, узнав, что за два года до поездки на остров Врангеля двое молодых эскимосов убили отца. Убили любя. Убили, повинуясь отцовскому приказу и варварскому древнему обычаю эскимосов. Впрочем, не только эскимосов. Этот обычай был известен многим племенам и народам.

Старик, тяготившийся жизнью, просил близких помочь ему перейти в лучший мир. Иногда он приносил себя в жертву, надеясь умилостивить злые силы. Так было и в тот день, когда отец и двое сыновей оказались на унесенной штормом льдине…

Большевик жил не рядом с эскимосами, а среди эскимосов, вместе с ними. Остров Врангеля стал их землей и его землей. Они вместе были готовы защищать эту землю, когда в водах возле нее неожиданно появилось судно под чужим флагом.

…Три года провел Ушаков на острове Врангеля. В ночь па 28 августа 1929 года ледорез «Литке» с помятым правым бортом, с поврежденным форпиком и изрядной течью после многих попыток пробился к бухте Роджерс. На борту была смена зимовщиков во главе с полярником Арефом Ивановичем Минеевым (впоследствии оп написал обильно насыщенную фактами интересную книгу об острове Врангеля).

В минуты прощания на палубу «Литке» поднялось всего шестеро старых зимовщиков во главе с Ушаковым. Ни один эскимос, ни один чукча не хотел покинуть процветающую колонию, и, наверное, это было еще важнее, чем уточнение карты, чем дневники метеорологических наблюдений, чем трехлетнее изучение острова.

Может быть, описания борьбы с суевериями эскимосов и чукчей, со злополучным Тугныгако острова Врангеля покажутся сегодняшнему читателю преувеличенно значительными и слишком экзотическими.

Но если мы хотим знать правду во всей ее противоречивости, а порой и неприглядности, мы должны отнестись к черту Тугныгако вполне серьезно. К Тугныгако в широком смысле, разумеется.

К тому миру суеверий, невежества, культовых, часто кажущихся нам нелепыми обычаев коренного населения, которые иногда становились едва одолимым препятствием для наведения совершенно необходимых взаимных дружеских мостов. Без них морозы злее, пурга опаснее, каждый шаг по тундровому болоту вдвое тяжелее.

В тридцатых годах на Таймыре, в знак особого расположения к гостю, хозяин чума разжевал кусок оленины, вытолкнул кашицу изо рта в пригоршню и протянул мне. Жевать не надо, глотай!

Два десятилетия спустя в сирийской пустыне кочевые бедуины угощали меня и моего спутника-арабиста пловом. Хозяин взял рукой жирный рис с большого медного подноса, сжал в комок и поклонился мне. «Берите и глотайте, — прошептал арабист, — иначе оскорбите хозяина, он сразу — за кинжал».

Я положил комок в рот, потом с тысячами предосторожностей, прикрываясь лепешкой, переложил его в карман куртки. Арабист же проглотил, запил водой, перевернул чашу и поцеловал ее дно.

Он показал, что до тонкости знает обычаи бедуинов. Под шатром прошелестел одобрительный гул, все заулыбались, кивая головой.

Мы бываем порой грубы и категоричны в суждениях:

— Что за дурацкий обычай? Какой это еще черт Тугныгако? Сказки, глупости, суеверия, никаких чертей нет!

Что, если бы Ушаков сказал нечто подобное?

Обычаи сложились за столетия. Даже если они с нашей точки зрения нелепы, непростительно относиться к ним свысока, оскорбляя людей. Какими же выдержкой и настойчивостью обладал Ушаков! Ведь так легко было сорваться, как срываемся мы по ничтожному поводу в очереди на автобус или у магазинного прилавка.

А он не срывался при обстоятельствах чрезвычайных. Понимал, что находится при важном государственном, да и просто общечеловеческом, деле и держал себя в руках так крепко, как мне, например, не удавалось в юные годы, не удается и в преклонные.

Национальная политика — это не только слова и лозунги о равноправии. Это воспитание в себе чувства уважения к другим народам, понимания их особенностей, обусловленных местом обитания, природной средой, влияниями соседей, иногда — завоевателей, навязывавших свой образ жизни.

Без таких людей, как коммунист Георгий Ушаков — а их было немало на полярных наших окраинах, — не шагнули бы северные народы столь стремительно через века и эпохи. Сегодняшний читатель принимает как нечто совершенно естественное, что на Чукотке, где звериные шкуры шили костяными иглами при свете чадящей плошки с тюленьим жиром, светит и греет камелек на всю Чукотку — атомная станция.

На острове Врангеля и сегодня нет городов, горнодобывающих комбинатов, шумных дорог, преобразивших соседнюю Чукотку.

Этот остров постарались сберечь во всей его природной неповторимости. И небольшой поселок Ушаковский населяют не охотники на белых медведей, моржей, диких оленей, а любители и защитники полярной флоры и фауны.

Здесь белые медведи, занесенные в Красную книгу, живут без боязни за свою красивую шкуру. Остров — главный «родильный дом» для «владык Арктики». В снежных берлогах медведицы приносят потомство. Часть медвежат осторожно отлавливают и на самолетах отправляют в зоопарки.

Моржи, которых в северных морях становится все меньше, как будто чуют, что на острове Врангеля их никто не тронет. Тут самые большие в стране, а может, и в мире, лежбища этих животных.

А белые гуси? Остров сохранил единственное на весь Советский Союз их большое гнездовье. Уже видят островитяне розовых чаек, редчайших птиц, о которых еще и до сих пор мы очень мало знаем.

Как и прежде, остров богат оленями. Сюда завезли и новоселов — крупных, неприхотливых овцебыков, которым, возможно, суждено из диковинки превратиться в постоянных обитателей тундры.

Стоит ли печалиться, что жизнь на острове не повернула в привычное русло цивилизации — бульдозеров, карьеров, бетонных дорог?

Станем лучше радоваться за будущие поколения, которые увидят почти нетронутыми такие уголки, где наши деды и прадеды лицом к лицу бесстрашно встречались с еще непознанной Арктикой!

Помните, еще весной 1931 года береговая линия Северной Земли на карте вод, омывающих Таймыр, переходила в условный пунктир неуверенности, а затем исчезала вовсе?

То был последний год последнего большого «белого пятна» Советской Арктики.

…Георгий Алексеевич Ушаков и Николай Николаевич Урванцев встретились в вагоне поезда Ленинград — Москва. Их вызвали в столицу для совета об исследовании Северной Земли по плану, предложенному Ушаковым.

Шел февраль 1930 года.

Ушаков недавно вернулся с острова Врангеля. Урванцев после разведки норильских месторождений и плавания по Пясине успел обследовать порожистую реку Хан-тайку (теперь там действует Усть-Хантайская ГЭС) и проникнуть в тот глухой угол Таймыра, о котором мечтал Бегичев, — в район хребта Бырранга.

Два исследователя не сомкнули глаз всю ночь. Когда поезд подходил к Москве, у них было готово согласованное предложение для Арктической комиссии: исследование Северной Земли начать без малейшего промедления, в этом же году.

Почему так срочно?

История порой склонна к повторениям. Интерес, проявленный некоторыми государствами к острову Врангеля, теперь распространился и на Северную Землю. Об этом прямо говорил президент Академии наук СССР Александр Петрович Карпинский. Он считал, что работы экспедиции «были бы важны не только с чисто научной точки зрения, но и по политическим соображениям, так как только таким путем возможно реально закрепить за СССР земли, лежащие у полярных берегов Сибири».