Читать онлайн «Сила есть Право». Страница 50

Пусть же лучший победит! Разве это не логика событий науки, фактов и природы?

Почему англо-саксы должны как последние дураки стоять в охране при совокуплении богатых выродков и толп пресмыкающихся невоинственных пролетариев? «Никто не является настолько легкомысленным (пишет Чарльз Дарвин), чтобы разводить потомство от своих худших животных. Даже дикари, принуждённые крайней нуждой убить некоторых своих животных, уничтожили бы худших и сохранили бы лучших».

Достойные — это не те личности, которые просто-напросто наследуют награбленную собственность или же тихо-спокойно получают её во владение каким-то подпольным путём, но те, кто осознанно и открыто берут в собственность. Если бы перед табу не благоговели так безумно, то (скорее всего) несостоятельные собственники были бы бесцеремонно оттеснены для того, чтобы освободить место лучшим мужчинам.

Если те, «кто владеют», победоносно доказывают соответствие своей роли, то их прерогативы не могут быть отменены или сокращены, но стоит им потерпеть поражение, как сразу их победители — по-видимому, более достойные люди — подтвердят своё биологическое право лишать их собственности. «Пусть победит достойный», — этот принцип утвердителен, одновременно общедоступен, научен и внушителен. Главенство искуснейшего мужчины — это именно то, чего требуют наука и обстоятельства. В сфере космического закона существует единственное ограничивающее обстоятельство — превосходящая сила.

A priori[438] «права» так же несуществующи, как боги, духи и моральные табу епископов и пасторов. Следовательно, дубинка полицейского офицера (будучи в гармонии с действующими требованиями материи и движения) есть часть и частица божественного порядка. Так же, как и дубинки в целом. Люди будут окружать друг друга в жестокой нескончаемой борьбе, и каждый будет стараться «побить» своего брата — хитрость против хитрости, и жизнь против жизни.

Если законодательные постановления и прочие дряблые изобретения были бы полностью игнорированы, то тогда сильнейший и отважнейший (и, следовательно, мудрейший) оплодотворял бы посредством женитьбы лучших из лучших девиц, передавая свои собственные королевские качества прямым потомкам. Следуя тем же принципам, мужчины второго сорта из необходимости сочетались бы с женщинами второго сорта. Через совокупный атавизм[439] и межпородное скрещивание хилых созданий, это постепенно привело бы к уничтожению, подчинению и удалению семени рабски мыслящих — суеверных и слишком много размышляющих.

Наследственные достоинства могут поддерживаться только обеспечением их постоянного использования. Отсюда следует биологическая необходимость беспощадной борьбы между индивидуумами и группами индивидуумов. Как органы и мышцы тела, так и человеческие способности развиваются при использовании и увядают во время простоя.[440] Практически все повелительные качества, умственные и физические, которыми отличается элита человечества, произошли в конфликте.

Расовое загнивание (общий результат святого бешенства и регулируемого государством разведения гибридов) может быть ликвидировано только разумным применением к выведению человеческих существ принципов естественного отбора, соединённых с осознанным выбраковыванием, кульминация которого время от времени наступает в смертельных конфликтах. Война есть самая важная фаза расовой, сексуальной и родовой эволюции.

Один запаниковавший трус может послужить причиной проигрыша битвы — а проигрыш одной битвы может предрешить на века (возможно, и навсегда) судьбу расы. Отсюда исходит необходимость выращивать мужчин, которые являются бойцами — бойцами в душе. Отсюда также следует и необходимость их тренировки с самого детства, в противоборстве и низвержении их угнетателей и личных врагов — любой ценой — посредством любого риска. Никакой известной алхимией раса воинов и свободных людей не может родиться из «стада мычащих, блеющих, лопочущих овец, вскормленных грудью церковной матки».

«Качества, которые дали возможность тевтонским расам сыграть выдающуюся роль в истории Европы, хорошо демонстрируются доблестными сыновьями Танкрида де Хаутевилля — Вильямом Железной Рукой — Робертом Гизкардом — Роджером и прочими, которые основали свои королевства в Апулии и на Сицилии. Они были решительной расой, людьми с крупными телами, смелыми сердцами, сильной волей, с изобилующей физической энергией, наслаждавшимися застольем и охотой. У них были широкие плечи, светлые волосы, голубые глаза, как мы видим на портрете Анны Комнени, изображающем сына Роберта Гизкарда, Богемонда, принца Татентума, который был «на локоть выше самого высокого мужчины»… с голубыми глазами, с щеками, окрашенными золотым румянцем» («Происхождение арийской расы» Тейлора).[441]

Любой наёмный труд ослабляет, унижает, ухудшает, это дьявольский труд. Проклято чело, что покрылось испариной по найму, и спина, что сгибается под ношей хозяина. Мозолистые руки подразумевают мозолистую душу. «Добродетель в рабстве» — что за безумный парадокс?

Есть нечто уродливое в мужчинах, которые напрягают все силы своих тел и душ, чтобы обогатить того, кто отдаёт им приказания, и женщины незамедлительно ощущают это. Женщины никогда не входят в заблуждение безумной философии, что «Осёл так же хорош, как и его хозяин». Индейские скво не имеют никакого уважения к «воину», который никогда не снимал скальпа, и белые женщины имеют ещё меньше уважения к «бородатому мужчине», который — среди изобилия золота и серебра — кое-как сводит концы с концами, словно шелудивая дворняжка.

Чем отважнее и агрессивнее мужчины, тем больше женщин всех классов восторгаются ими — и наоборот. Поэтому биение прилива и отлива, происходящих от притяжения и гравитации, направлено прямо на оплодотворение красавицы — сильным. Как великолепен под солнцем союз красоты и храбрости!

Испачканные руки (испачканные сдачей в наём или оплатой дани) предполагают испачканное человечество — биологический организм «низкого ранга». Работа, выполняемая для самого себя, удовлетворительна, но когда она совершается для других, она совершенно унизительна — разрушительна для мозга и тела.

С самого начала времён побеждённые классы всегда были трудящимися классами — вассалами — рабами — оборванцами, а победители (их наследники или правопреемники) всегда поставляли (или нанимали) священников, генералов, надсмотрщиков и правителей. Сегодня это так же истинно для Соединённых Штатов (Европейской колонии), как когда-то было для Фив, Трои, Вавилона, Персии, Карфагена, Рима.

Единственное видимое различие между крепостным древности и «образованным» наёмником современности — полное сумасшествие последнего. Древние прислужники знали, что они содержатся в рабстве силой оружия, но современные рабы, будучи рождены маниакальными дегенератами, не знают об этом. Несомненно, свободный рабочий Англии и Америки не может быть сравнен с кем-то более подходящим, нежели с «героем» Ибсена, который вообразил себя правящим монархом (решающим одним кивком головы судьбы империй), когда в Каирском сумасшедшем доме на его голову была церемониально возложена диадема из соломы («Его лоб мокр от честного пота», — вот национальный гимн сумасшедшего дома).

С какой бы стороны мы не посмотрели на него, средний наёмник представляет собой позорное и достойное презрения существо. Он не может быть классифицирован как «мужчина», равно как каплун[443] не может быть классифицирован как бойцовский петух. Непрекращающаяся тяжёлая работа делает его тело жёстким — его руки и мозг грубеют — работа фактически делает его идиотом. Даже женщины (с их снисхождением) считают его достойным презрения объектом, неспособным ни на великие мысли, ни на великие дела, ни на обеспечение их домашним уютом. Наёмники всегда на грани нищеты — всегда молятся, воют и льют слёзы перед своими работодателями, громко выкрикивая, словно избалованные дети: «О, не делай нам больно, не делай нам больно, мы такие «хорошие», такие законопослушные — мы так любим Иисуса!» Капиталисты, короли и президенты никогда не принимают этих жалких собак во внимание — не принимают и здравомыслящие женщины. В великих делах наёмники учитываются просто как сырой материал и поголовье скота, а в сексуальных делах они должны по необходимости спариваться с женщинами второго сорта — которые не могут найти для себя ничего более подходящего.