Читать онлайн «Политическая антропология». Страница 40

Чтобы умственные изобретения и подражания сохранялись в данном обществе и чтобы каждое поколение не начинало с начала, умственные приобретения расы должны посредством социального унаследования переноситься на следующее поколение. Социальное унаследование предполагает у молодого поколения способность к учению, естественное дарование усваивать переданное и ассимилировать его. Умственные изобретения передаются устно, от человека к человеку, посредством письма или посредством орудий труда и их произведений. Таким образом письменные знаки и технические произведения, хозяйственного или художественного рода, являются непременными материальными условиями объективной безостановочности в умственном развитии.

Насколько действителен разум у высших животных, на столько же существует у них и начало традиции. Молодое животное обучается у своих родителей и привычкам и опыту, которые свойственны данному виду. Так, хотя птицы обладают врожденным инстинктивным стремление к пению, но полное развитие модуляции достигается ими только путем подражания родителям и другим хорошим певцам. «Голос и дар пения врожденные, но мелодия, темп, ритм должны быть изучены, и птица без подготовки всегда останется плохим певцом».[197] Мы видим также, что и у других животных существуют воспитание и обучение. Молодые бобры, например, разлучаются только тогда, когда им в течение трех лет давались родителями указания и подготовка в строительном искусстве.

Зачатки социального унаследования, традиции и процесса учения имеются у высших животных; но они здесь осуществляются только органически, и им недостает эстетических и технических инструментов, которые у человека передаются из поколения в поколение. Только так процесс развития становится историческим, поскольку органическое и социальное унаследования идут параллельно, и, обусловленное произведением и происхождением, физическое унаследование старается сохранять физиологические расположения для точно тех же функций, инстинктов и действий, которые были созданы предыдущим поколением. Если возникает разница между физическим унаследованием и общественной традицией, и способности предрасположения людей уже не дорастают до переданного им сокровища культурных благ и не в состоянии их воспринять и развивать дальше, то это важнейший признак выродившейся расы и падающей культуры.

Подчеркивая действие социального унаследования, мы можем уяснить себе многие проблемы умственного развития человеческого рода, которые «дарвинизм» пытался разрешить только несовершенным образом или даже тщетно.

Многократно упрекали дарвиновскую теорию в том, что она не может объяснить посредством естественного отбора в борьбе за существование духовное развитие человеческого рода и не в состоянии уяснить возникновение музыкальных, научных или религиозных талантов. Однако в сущности не существует никакого основного различия между духовными способностями высших животных и таковыми же у человека. Высшие виды животных имеют те же органы чувств, формы созерцания и душевные движения; они также чувствуют удивление и любопытство, обладают способностью внимания и подражания и, до известной степени, могут также размышлять и обсуждать; и Гердер, который вообще старался отодвинуть людей от обезьян как можно дальше, должен был сознаться, что нет такой человеческой добродетели, которая не была бы в зачаточных и зародышевых формах выражена у животных.

Что из таких животных начал могли развиваться постепенно более высокие духовные дарования, изобретательность и творчество человеческой культурной работы — этим мы обязаны прежде всего умственной традиции и социальному унаследованию. Бюхнер и Вейсман впервые указали на традицию как на пункт, «который в корне обнаруживает глубокое различие между человеком и животным». Все же и в этом пункте различие, как было показано выше, не бывает выражено слишком резко, так как высшие животные отнюдь не совершенно лишены социального унаследования, хотя в зародышевых формах.

Органические способности только тогда могут пышно развиваться, когда существуют уже соответствующие побуждения к развитию, прототипы, орудия и учреждения для учения. Но тут мы можем распознать и второй фактор духовного развития, а именно: различные формы условий естественного отбора и полового подбора, которые могут либо поощрять, либо задерживать духовные дарования и продуктивность.

Уоллес и Вейсман отрицают возможность переживания и унаследования духовных способностей посредством естественного отбора. Они ставят вопрос о влиянии, которое могло бы иметь усовершенствование отдельных способностей — например, математического предрасположения — на существование, жизнь и смерть тех, которые обладали им. Затем они выдвигают вопрос о влиянии таких способностей на борьбу между отдельными родами или на окончательное переживание одной расы и гибель другой. Ясно, — замечает Уоллес, — что в борьбе дикарей со стихиями, или с дикими животными, или друг с другом математическое предрасположение и способности не могли приобрести никакого влияния. Также трудно признать связь между музыкальным предрасположением и выживанием в борьбе за существование. Он думает поэтому, что умственные, эстетические и моральные таланты и деяния служат проявлением «действия более высокой природы, существующей в нас, и источником которой не может быть только борьба за существование».[198]

Вейсман отрицает развитие умственных талантов путем избирающего процесса и делает это на следующем основании: «в борьбе за существование эти умственные дары могли быть полезны, — быть может, даже могли иметь решающее значение, — но в большинстве случаев они таковыми не были, и, конечно, никто не будет утверждать, что поэтическое или музыкальное дарование дает особенно сильные надежды на основание семьи. В настоящее время, может быть, еще скорее можно на это рассчитывать, чем во времена Шиллера, Гайдна, Моцарта или даже еще раньше. Но и в наше время обладающие практическим умом головы имеют гораздо больше шансов на материальное преуспеяние, чем индивидуум, одаренный особенно сильно в каком-либо идейном направлении».[199]

Уоллес и Вейсман, очевидно, исходят из одностороннего биологического предположения. Они слишком узко понимают борьбу за существование как грубую борьбу за материальное существование единиц и рода. Кроме того, психология животных показывает, что умственные предрасположения человека, так же как и эстетические и моральные, уже подверглись преобразованию у высших животных. Психологические факторы и идеальные направления побуждений играют у всех высших общественно-живущих и разумных животных значительную роль в сохранении и развитии расы и тем обладают естественно избирающею ценностью.

Ничего не может быть проще поэтому, как вывести генетически моральные свойства человека из социальных инстинктов и чувств симпатии, существующих у животных. Ибо и внутри стад животных уже существует борьба за социальное положение, за управление и предводительство — борьба, которая не может быть понимаема в одном только чисто физическом смысле, так как в ней, без сомнения, находит выражение и чувство соперничества за честь и достоинство, — следовательно, моральный фактор, который может довести даже до самоотвержения, принесения в жертву ради стада своей собственной жизни.

Математические способности развивались непосредственно вместе с развитием технических приспособлений. Работа с орудиями в руках развивала геометрические способности, хотя бы в самых примитивных побуждениях, а способность счисления развивалась наряду с прогрессом хозяйственной продуктивности, а именно — с обменом продуктов труда.

Все искусства имеют свои зародышевые образцы в игре, пении, танцах и строительном инстинкте животных. Романее указал на то, что инстинкт игры, понимание забавного и многие иные проявления духа могут косвенно служить самосохранению расы в борьбе за существование.[200] Но тому же самому косвенно служат и эстетические побуждения расы, являющиеся факторами половой любви и полового подбора. Цветовые украшения и формы имеют целью вызвать расположение, привлечь и возбудить другой пол. Тут переживают наиболее красиво организованные индивидуумы, которые могут передать по наследству своим потомкам как свою эстетическую структуру, так и более совершенный вкус к прекрасному. Из полового инстинкта и любовной игры и основанного на них общества, семьи и стада берет свое начало всякое человеческое художественное творчество. На этом половом начале искусства основывается его высокое социальное расовое значение. Боевая песнь воодушевляет и объединяет орду для боя. Переданные саги и песни предков воодушевляют последующие поколения. Великие произведения искусства, стиль и содержание которых доводят до сознания глубочайшие чувства и волю нации, образуют основание для ее духовного единства и могут стать символом великих деяний и будущности расы. В этом отношении художественные предрасположения подчинены естественному отбору и сохраняются, унасле-дуются и развиваются далее.