Читать онлайн «Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана». Страница 17

Когда известия из Мальвы дошли до Акбара, он показал, что теперь сам себе хозяин, способный действовать быстро и решительно. Он был настолько взбешен услышанным – кажется, правда, в большей степени потерей сокровищ и красивых женщин из гарема, чем ужасающими подробностями резни, – что, не обращаясь к своим советникам, выступил в Мальву с небольшим отрядом и достиг ее быстрее, чем посланные предостеречь сына чрезвычайные гонцы Махам Анги. Понятно, что Адхам-хан был не на шутку испуган внезапным появлением императора. После нескольких дней тревожной неуверенности и возвращения присвоенной добычи Адхам получил официальное прощение, но даже и теперь удержал при себе двух самых соблазнительных красоток. Когда Акбар узнал об этом, Махам Анга хладнокровно приказала умертвить женщин из страха, чтобы они не сболтнули лишнего о ее сыне.

С каждым днем Махам Анге становилось очевиднее, что молодой император не из тех, кто легко позволит наступить себе на ногу. Его решительность более чем соответствовала его физической силе и смелости, которые он демонстрировал теперь в стычках гораздо более опасных, чем его мальчишеские эскапады с ярыми верблюдами и слонами. Во время возвращения из Мальвы он пешим вступил в борьбу с тигрицей и убил ее мечом. В другой раз он привел в смятение спутников, направив своего слона сквозь стену дома, в котором укрывались вооруженные местные разбойники, и после этой схватки в его щите обнаружили пять стрел.

Беспредельные жестокости Адхам-хана и его матери вскоре вызвали бурную вспышку физической импульсивности у Акбара в столкновении, которое привело к быстрому и внезапному окончанию дней их возвышения. Одним из признаков надвигающейся опалы стало назначение на должность главного визиря Атка-хана, человека, не входящего в круг влияния Махам Анги. Акбар вызвал его из Кабула в ноябре 1561 года. Спустя несколько месяцев, в мае, Атка-хан однажды сидел в общественном помещении, примыкающем к личным покоям Акбара и гарему, и занимался государственными делами, как вдруг туда ворвался со своими приближенными Адхам-хан, подбежал к визирю и приказал одному из своих людей заколоть его. Затем Адхам попытался проникнуть в гарем, но евнух-охранник успел запереть дверь изнутри, в то время как Акбар вышел из другой двери навстречу убийце. Адхам двусмысленным жестом коснулся руки Акбара, то ли умоляя о прощении, то ли собираясь напасть на императора. Акбар ударил его в лицо. Впоследствии утверждали, что след от этого удара был такой же, как от удара булавой; во всяком случае, Адхам упал без сознания. Акбар приказал сбросить его вниз через перила лестницы. Первое падение не убило Адхама, и тогда искалеченное тело принесли наверх и сбросили еще раз. Акбар сам сообщил Махам Анге известие о смерти сына, и вскоре она тоже умерла. Девятнадцатилетний Акбар стал полным хозяином самому себе.

Примерно в это время Акбар начал закладывать основы политики религиозной терпимости, которая стала одной из самых значительных черт его правления. Было бы ошибкой полагать, что в предшествующие столетия между мусульманами и индусами не существовало плодотворного сотрудничества; приливы и отливы религиозного фанатизма происходили так же, как и в эпоху правления Великих Моголов. Но Акбар, несомненно, предпринял более далеко идущие усилия уравнять в правах все значительные религиозные общности, чем любой другой император. Правители-мусульмане и прежде брали в жены индусок, но только Акбар разрешил им отправлять индуистские ритуалы в стенах царского гарема. В течение его правления индусы в гораздо большем количестве были заняты на гражданской службе, чем это было прежде. Помимо прочего, только при Акбаре это сотрудничество сделалось сознательной и предпочтительной политикой государства.

Первым большим шагом к осуществлению этой политики на практике была женитьба Акбара в 1562 году на раджпутской царевне, дочери раджи Амбера (теперь этот город носит название Джайпур). Ей предстояло стать матерью следующего императора, Джахангира, а тот в свою очередь станет брать в жены раджпутских царевен, укрепляя таким образом связи с наиболее влиятельной и сильной областью северной Индии – Раджпутаной, или Раджастханом. Раджпуты были самыми прославленными воителями Индии. Они шли в сражение, одурманенные опиумом, что приносило примечательные плоды; этот способ воевать был у них общим с афганцами, которым как-то раз пришлось прекратить очередную войну из-за плохого урожая опиумного мака. В следующем столетии войска раджпутов постоянно находились на службе у Моголов. Мало того, сами раджи предоставили в распоряжение империи свои способности как сановники, правители и военачальники. Успехи выдающихся индийских советников на службе у Моголов начинаются с появлением на ней Бхагвана Даса и Мана Сингха, членов царской семьи Амбера, с которой в результате своей женитьбы породнился Акбар.

Уменьшение двух обременительных налогов отражало все ту же политику умиротворения. Во время охоты в 1563 году возле Матхуры, священного для индуистов места паломничества, Акбар обнаружил, что его должностные лица берут налог с каждого паломника, в соответствии с порядком, установленным предшествующими мусульманскими правителями. Он запретил подобную практику в пределах всей империи на основании того, что индуистов нельзя облагать штрафами, поскольку «они не ведают, что идут по неправедному пути». Более того, в следующем году он проявил немалую смелость, отменив ненавистную джизию, установленную Кораном подушную подать на иноверцев в мусульманских странах. Устранение этого символического и чисто сакрального проявления налоговой дискриминации означало, что отныне каждый гражданин империи действительно уравнен в правах со всеми прочими, – новая концепция, которой прежние правители-мусульмане не отдавали даже чисто демагогической дани. В дальнейшие годы своего правления Акбар продолжал создавать благоприятные условия для индийских обычаев: при дворе отмечали индуистские празднества, император допускал, чтобы к нему приводили чисто вымытых и расписанных красками священных коров. Он отпускал длинные волосы на индийский манер, повязывал тюрбан в раджпутском стиле и в некоторых особых случаях ставил себе на лоб тилак – сакральный индуистский кружок, так что наиболее ортодоксальные мусульмане начали поговаривать, будто император отошел от устоев истинной веры.

Для всего этого, разумеется, существовали серьезные политические причины. Оглядываясь на историю правления девяти предшествовавших ему мусульманских династий в Индии, каждая из которых продержалась не более сорока лет, Акбар проявил недюжинную проницательность, осознав, что устойчивость власти в этой стране зависит от мирных и терпимых отношений между двумя основными религиозными конфессиями. Впрочем, он и по натуре был склонен к подобным реформам. Как уже отмечалось ранее, он был «сыном отца-суннита и матери-шиитки, рожденным в стране суфизма[28] и в доме индуса», к тому же на него произвела сильное впечатление по меньшей мере одна сторона его образования – приверженность его учителя Мира Абд-уль-Латифа принципу сулъх-и-кул, то есть веротерпимости. (Для вольнодумства Абд-уль-Латифа типично, что в Персии его могли бы преследовать как суннита, а в Индии подозревать в приверженности шиизму.) Сам Акбар определенно обладал некой мистической жилкой, которая пробуждала в нем жажду выйти за пределы строгих рамок религиозного догматизма. В его жизни происходили разные неожиданные инциденты: примерно в двадцать лет он вдруг испытал внезапную «внутреннюю горечь» и чувство «сильнейшей печали»; однажды ускакал в одиночестве в пустыню и предался там медитации, позволив коню убежать; в разгар тщательно подготовленной охоты он вдруг испытал отвращение к убиению животных. Возможно, окружающим все это не казалось таким уж необычным, но для Акбара явно послужило знаком некоего откровения, определившего в дальнейшем его тягу к неортодоксальным религиозным экспериментам, составлявшим важную часть его последующей жизни.

Акбар продолжил укоренившуюся при Байрам-хане политику постоянных и непрерывных походов ради расширения границ империи. Одним из его так называемых «удачных изречений», как их определил Абу-ль-Фазл, было такое: «Государь должен быть всегда готов к завоеваниям, иначе соседи поднимутся на него с оружием». Он мог бы добавить, что иначе иссякнет приток поступлений в казну, потому что в государстве по преимуществу милитаризованном экспансия есть экономическая необходимость. Каждый из трех излюбленных Акбаром способов расширять пределы империи – посредством завоевания, договора или брака – приносил великолепное пополнение в имперскую сокровищницу. Так же как Чингисхан или Тимур, Акбар постоянно находился в движении, ни в малой мере не поддаваясь соблазну расслабиться после первого же успеха и предаться отдыху и удовольствиям, как это неизменно делал Хумаюн. Образ жизни и действий Акбара точно определен Абу-ль-Фазлом в одной совершенно рутинной фразе, когда он повествует о походе в Раджастхан в 1570 году: он говорит, что Акбар «по причинам политическим, ради подавления притеснителей и так далее и тому подобное выступил под предлогом участия в охоте по направлению к Нагауру».