Читать онлайн «Русско-еврейский Берлин (1920—1941)». Страница 64

Этим единым символом автору письма представлялась свастика, которую он именовал Крестом Истины. «Германия доказала, что есть средство борьбы с коммунизмом и воскресила нашу веру в возможность нашей скорой победы. И все это сделал Гитлер под эмблемой своего креста». Поэтому нацистский Крест Истины «не заслужил небрежного названия “чужой эмблемы”»818.

Заметим, что правый, но гораздо более умеренный, чем оголтелые рондовцы, Сергей Боткин весьма позитивно оценивал Гитлера. «Личность самого вождя все более обрисовывается, как человека с государственным умом, – писал он Маклакову в июне 1934 года. – Однако ему еще пока мешают его старые партийные связи и личные отношения, от которых он не может, благодаря своему характеру, окончательно оторваться. Этим и объясняют постоянные противоречия, которые можно наблюдать между правительственными предначертаниями и ежедневной действительностью, а также и то, что он терпел много безобразий, творимых даже близкими ему людьми, как Рем»819.

Бессудная кровавая расправа над бывшими соратниками (как бы к ним ни относиться), вызвавшая отвращение у многих современников и в особенности у зарубежных дипломатов, у дипломата российского – хотя и никем не признанного – вызвала скорее одобрение. События 30 июня 1934 года, когда Гитлер проявил, по оценке Боткина, «личную храбрость и решительность», по словам российского дипломата, «еще более возвысили его авторитет и популярность среди германских масс. Это видно, между прочим, и по тому неподдельному энтузиазму, с которым его встречают везде, где он появляется. Конечно, среди некоторой части населения беспощадная – без суда – расправа с мятежниками родит также и отрицательное отношение, но в этом случае скорее винят “режим”, чем его самого»820.

Вскоре благоволение германских чиновников к Боткину сменилось недовольством. Его неофициальные полномочия были прекращены, а самого Боткина де-факто выслали из страны. Закончил свои дни выходец из славной российской семьи в Париже. Ему пришлось пережить оккупацию Парижа нацистами и увидеть его освобождение союзниками. Вероятно, его мнение о «государственном уме» Гитлера изменилось за последующие годы.

Вопреки всем предсказаниям, гитлеровцы начали унификацию учреждений, ведавших русской эмиграцией, не с Нансеновского офиса, а с упразднения Организации защиты интересов русских беженцев в Берлине (возглавлявшейся Боткиным в 1920 – 1934 годах и В.Л. Остен-Сакеном в 1934 – 1936 годах) и аналогичной структуры в Мюнхене (руководитель – Н.Б. Щербатов). Вероятно, сохраняя до поры Нансеновский офис, нацисты делали некий реверанс в отношении международных организаций. В это время они еще старались не раздражать международную общественность без необходимости, добиваясь решения своих внешнеполитических задач путем переговоров. Трудно представить, но тогда в Германии Гитлера называли «мирным канцлером»821.

Взамен берлинской и мюнхенской структур 1 мая 1936 года было создано Управление делами русской эмиграции в Германии во главе с генералом В.В. Бискупским, некогда командовавшим войсками гетмана Скоропадского и уже тогда тесно взаимодействовавшим с германскими военными. Впрочем, более всего Бискупский был известен в качестве мужа знаменитой певицы А.Д. Вяльцевой. Бискупский в 1920-е годы был членом русско-немецкого общества «Ауфбау», в которое входили также некоторые видные нацисты, и лично знал Гитлера. Более того, по некоторым данным, Гитлер скрывался у него на квартире после неудачного для наци мюнхенского «пивного путча» в 1923 году. Управление финансировалось нацистскими властями. В штате Управления состояли помощник Бискупского С.С. Таборицкий, начальник канцелярии Остен-Сакен (позже – С.С. Вревский), секретарь П.Н. Шабельский-Борк. Таборицкий и Шабельский-Борк были теми самыми монархистами, которые в 1922 году в Берлине совершили покушение на П.Н. Милюкова и убили закрывшего его собой В.Д. Набокова. Осужденные на 14 и 12 лет тюрьмы соответственно, они вышли на свободу уже через 5 лет и, разумеется, стали «персонами грата» в гитлеровской Германии822. В.В. Набоков принял решение уехать из Германии, когда узнал, что среди уполномоченных нацистами руководить русской эмиграцией – убийцы его отца.

Нансеновский офис был закрыт нацистами через два года. Б.Л. Гершун сообщал Гольденвейзеру из Парижа:

Судьба Нансенамта в Берлине решена: он закрывается осенью, Евг[ений] А[дамович] [Фальковский] уволен и получает при закрытии Нансенамта 2-месячное жалованье; он хлопочет о визе во Францию. Нелегко ему будет здесь устроиться. Закрытие состоялось по категорическому требованию германского правительства, не пожелавшего далее терпеть такое учреждение823.

В июле 1938 года Фальковский уже приехал в Париж. Перспективы найти работу были более чем туманны, однако, как сообщал тот же Гершун, «он не мог оставаться в Германии, несмотря на свое арийство. Я думаю, да и он полагает, что он легко бы мог оказаться в концентрационном лагере»824.

«Унификация» не привела к примирению различных враждующих между собой группировок русских наци. Справка, подготовленная генералом фон Лампе для руководства Русского общевоинского союза, в которой освещались дрязги среди поклонников «современных вождей Германии», – еще одно свидетельство раскола в среде правой части русской эмиграции. Фон Лампе сетовал на то, что эмигрантам, стоящим «вдалеке от жизни русского Берлина», нелегко разобраться в происходящем. Так, «Милюков в своей газете умудрился даже связать имена Солоневича, Туркула и фон Лампе в приписываемой им кампании против евреев…»825

Генерал А.В. Туркул и известный публицист И.Л. Солоневич, с которыми в самом деле не ладил фон Лампе, вошли в состав созданного весной 1938 года в Берлине Национального фронта, наряду с автором известных антисемитских брошюр бароном А.В. Меллер-Закомельским, представителем дальневосточных фашистов Б.П. Тедли и редактором русской берлинской газеты «Новое слово» В.М. Деспотули. Тедли был одним из организаторов защиты на Бернском процессе по делу о швейцарских фашистах, распространявших «Протоколы сионских мудрецов»; был арестован и выслан из Швейцарии по обвинению в шпионаже в пользу Германии.

«Новое слово», выходившее с 1934 года, было теперь единственной русской газетой, издававшейся в Германии. «Новое слово» финансировалось нацистами, его тираж составлял в 1938 году 7 тысяч экземпляров, в 1939-м – 8400, что было немало по эмигрантским меркам. Газета была откровенно прогитлеровской и антисемитской. Что неудивительно – кто платит, тот заказывает музыку. Впрочем, вкусы «музыкантов» вполне совпадали со вкусами заказчиков.

«Вымер русско-еврейский Берлин. Тоска в нем. Затянуло паутиной. Но и в нее никто не попадает, и пауки сидят тощими, голодными», – злорадно писал Деспотули литератору Александру Бурову, еврею по происхождению826.

Деспотули как будто чувствовал необходимость оправдаться если не перед Буровым, который, будучи человеком состоятельным, иногда его «подкармливал», то перед самим собой:

Дорогой Александр Павлович, я знаю, что Вы как человек умный и чуткий, отлично учитываете обстановку, в какой приходится делать газету, и не ставите мне много в вину.

Вы отлично ведь понимаете, что другой газеты в Германии быть не может. И не слава ли Богу, что мы избавились от расхлябанности и кружковщины интеллигентских диктаторов печати?

Я могу Вас заверить в том, что я действительно являюсь полноправным и совершенно самостоятельным редактором, решительно ни от кого не получающим указания, как нужно составлять очередной номер. Такой свободы не знал ни в одной из «свободных» газет гессеновского или гукасовского толка827.

…

Шеи я не опускаю. Не опускал ее и при значительно худших условиях. Теперь же я получаю (не падайте в обморок и не просите взаймы) триста марок в месяц… Конечно, по эмигрантским исчислениям, все, что больше ста – тысяча. По их расчетам, я продался за десятки тысяч. Гнусавые Ирецкие и отдающие трупным ядом Гессены меня плохо узнают на улицах. < ?!!> Но где были все они, когда мне было худо. Кто из них поддержал меня?828

Нетрудно заметить противоречия в этом горячечном потоке слов: уверения в редакторской свободе и одновременно просьба не ставить в вину «многого», в том числе, очевидно, антисемитизма, ибо «другой» газеты издавать в Германии нельзя. Это не слишком сочеталось с тезисом о невиданной свободе и возможности не считаться с издателем: история с А.О. Гукасовым, хозяином «Возрождения», выставившим на улицу не угодившего ему своей редакционной политикой П.Б. Струве, все еще была в памяти у людей литературного мира русского зарубежья.