Читать онлайн «Гражданская война в Испании. 1931-1939 гг.». Страница 44

Никто больше не говорил «адью». Повсеместно звучало слово «салют». Некий Фернандес де Дьос даже написал министру юстиции, осведомляясь, не может ли он поменять свою фамилию на Бакунин, потому что больше «не хочет иметь ничего общего с Богом»10. «Неужели вы до сих пор верите в этого Бога, который всегда молчит и не смог защититься, даже когда сжигали его изображения и храмы? Признайте, что Бога не существует и что ваши священники – всего лишь лицемеры, которые обманывают народ». Такие жгучие вопросы возникали во многих городах и деревнях республиканской Испании. В истории Европы и, может, даже мира не было времен, когда религия и все ее деяния не вызывали такую страстную ненависть. Тем не менее один священник, свидетель гибели в провинции Барселона не менее 1215 монахов (и 55 монахинь), которому с помощью президента Компаньса удалось скрыться во Франции, имел смелость признать: «Красные уничтожали наши церкви, но сначала мы сами их уничтожили». В Испании были убиты далеко не все священники. Те, которые остались в живых и не смогли уехать за границу, стали «сотрудничать» с республикой. Их воспринимали просто как людей определенной профессии, которые ничем не отличались от, скажем, дантиста или адвоката, кроме того, что им не разрешалась частная практика и право ношения рясы. Если признавалось, что они каким-то образом позорили профессию или же в прошлом никогда не надевали чистый воротничок на похоронах какого-нибудь бедняка, их могли и убить11. Религиозная бойня объяснялась «социальными» мотивами. Испанский рабочий класс нападал на церковников потому, что считал их ханжами и лицемерами, которые дают ложное духовное обоснование тирании правящих классов.

Конечно, если говорить об убитых, то к юристам относились еще с большей ненавистью, чем к церковникам. Опасность угрожала всем, кого только могли заподозрить в симпатиях к националистам. В иррациональной обстановке Гражданской войны, когда речь заходила о националистах, никто не мог толком разобраться, что является государственной изменой, а что нет. Главным основанием для подозрений во враждебности к революции было членство в CEDA, фаланге или принадлежность к церкви. В сельских районах революция проявлялась главным образом в убийствах представителей обеспеченных классов или «буржуев». Описание Эрнестом Хемингуэем в романе «По ком звонит колокол» сцены, как жители маленького пуэбло первым делом колами забили насмерть всех мужчин из семей среднего класса, а потом скинули их со скалы, почти точно соответствует событиям в андалузском городке Ронда. Там в первый месяц войны было убито 512 человек.

В больших городах, где потенциальных врагов было побольше, применялись более сложные процедуры. Все политические партии и профсоюзы республики организовали у себя следственные отделы, которые с гордостью называли себя по русскому образцу «чека». Только в Мадриде их было двадцать шесть. Первые дни войны в городах республики характеризуются полным смешением различных групп, каждая из которых обладала неограниченной властью и каждая несла ответственность лишь перед какой-то партией или государственным учреждением или даже перед конкретным человеком. Порой разные «чека» консультировались друг с другом прежде, чем «выдернуть» очередную жертву. Но эти консультации были лишь формальностью, которая, как правило, ничего не давала. Перекрестный допрос всегда состоял из угроз и оскорблений. Порой глава «чека» издали показывал задержанному какую-то карточку, давая понять, что это его членский билет партии, враждебной Народному фронту. Смертные приговоры этих «судов» выносились большой буквой «L» (Liberty), то есть «Свобода», на соответствующих документах. Буква сопровождалась жирной точкой. Это означало, что заключенный должен быть немедленно казнен. Приговор приводился в исполнение специальными группами, которые часто состояли из бывших преступников.

Наибольший страх в Мадриде вызывала та «чека», которую называли «утренний патруль». Ее деятельность разворачивалась в ранние утренние часы. Но различий между этой командой и «бригадой уголовных расследований», возглавляемой бывшим печатником Гарсиа Атаделем12, было немного. Все эти организации имели доступ к архивам министерства внутренних дел, которые помогали им разыскивать членов правых партий. Деятели первых «чека» потом стали политическими вождями республики13.

Большей частью в «чека» просто расстреливали. Но случались и акты откровенного зверства и пыток.

В подавляющем большинстве случаев подобным образом без суда и следствия расправлялись с рядовыми членами правых партий. Но часто соседи убивали таких же рабочих, как они сами, заподозрив их в лицемерии, в подобострастном отношении к хозяевам или же просто не доверяя им. Так, например, в Альтее, неподалеку от Аликанте, анархист зарубил почтмейстера из-за высокой цены марок и стакана вина, который выпил, ожидая расчета14. Большинство действующих политических лидеров правых вместе с генералами, принимавшими участие в мятеже, взяли под стражу. Их было довольно много, и среди них достаточно много личностей, куда более известных, чем те, кто сидел у националистов. Например, генерал Лопес Очоа, который командовал войсками, подавившими восстание в Астурии. При этом он вел себя настолько сдержанно, что его пришлось сместить. Генералов вытаскивали из камер или забирали даже из больниц, чтобы предать смертной казни. С рядовыми офицерами, которые попали в Образцовую тюрьму в Мадриде, обращались несколько лучше.

Этот хаос давал возможности сводить личные счеты.

Так, один заключенный, освободившись из обыкновенной тюрьмы, вломился в квартиру судьи, который несколько месяцев назад вынес ему приговор, убил его на глазах семьи и скрылся вместе с серебром, увязанным в простыню. Случалось и немало ошибок. Например, в своем доме в «буржуазной» части Барселоны группа анархистов арестовала крупного музыканта, известного своими либеральными взглядами. «Но я ваш друг!» – запротестовал он, когда его вели на расстрел. Анархисты не поверили ему. Им казалось невозможным, чтобы великий человек жил среди «буржуев». Чтобы доказать свою правоту и тем самым спасти жизнь, музыкант взял инструмент и стал играть. У анархистов по щекам катились слезы – так их тронула музыка, и они осознали, какую фатальную ошибку едва не совершили.

Но другим не удавалось столь легко доказывать свою невиновность. Невиновность? В чем? В подавляющем большинстве случаев человек был безоговорочно виновен лишь потому, что не был беден и жил в относительном комфорте. В эти тревожные времена люди, принадлежавшие к той же среде, что и президент республики Асанья (окна его спальни в Национальном дворце выходили на Каса-де-Кампо, где неоднократно совершались казни), ее руководители, не могли спокойно спать по ночам. Ибо они не в состоянии были положить конец этим убийствам и в конечном счете, как и правительство, несли за них ответственность. Ведь эти деятели не подавали в отставку и вряд ли могли рассчитывать, что их не осудят за совершенные преступления. Часть лиц, занимавших официальные посты в республике, давали понять, что по большому счету их не волнует судьба многих соотечественников. Например, некий чиновник Женералитата отказался вести переговоры, в результате которых можно было бы обменять политических заключенных в Барселоне на тех, кто находился в плену у националистов. Спасение своих товарищей на юге Испании означало бы прощение врагов в Барселоне15. Тем не менее находились руководители, которые считались не с политическими соображениями, а с личными чувствами (от Компаньса до Пассионарии), отступали от своих взглядов и, рискуя репутацией, спасали потенциальных жертв насилия16.

Кем были эти убийцы? В целом можно считать их появление результатом заключительного взрыва настроений подавленной ненависти, которые из поколения в поколение крылись под внешней оболочкой испанского общества. Откровенно говоря, многие из убийц (такие, как Гарсиа Атадель из Мадрида) были обыкновенными мясниками, которые возникают во время каждой революции. Но встречались и такие, которым откровенно нравилось убивать, испытывая при этом едва ли не сексуальное наслаждение. Но многие не имели с ними ничего общего. Для социалистов и коммунистов, которые входили в эти отряды убийц, уничтожение «буржуев» было частью военной операции; они считали, что борьбу надо вести безостановочно на всех фронтах и тот, кто не нанесет удара первым, потерпит поражение. Отличались и анархисты из CNT и FAI. Они убивали словно в мистическом запале, решив сокрушить все материальные приметы старого мира, все внешние признаки прогнившего и лицемерного «буржуазного» прошлого. Когда, отправляя на смерть «недостойных» личностей, они кричали «Да здравствует свобода!» и «Долой фашизм!», их страсти были полны серьезности. Колонну тех, кого взяли в плен в Барселоне, прогнали тридцать миль по берегу моря, чтобы расстрелять на фоне прекрасного залива Ситжес. Обреченные на смерть последние мгновения своей жизни смотрели на волшебное утреннее Средиземное море. «Видите, какой прекрасной представала бы перед вами жизнь, – говорили их убийцы, – если бы только вы не были буржуями, вставали бы пораньше и чаще видели рассвет, как это приходится делать рабочим»17.