Читать онлайн «Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945». Страница 20

В 1899 году профессор Артур Древс написал книгу о смысле музыкальных драм Вагнера, в которой особо напомнил немцам о статье композитора «Познай себя», в которой Вагнер укоряет соотечественников в том, что они признают евреев немцами.

Вагнер задумывал свое «Кольцо нибелунгов» как оптимистическую драму человеческого прогресса, обновления мира революционным героем. Но позже, под влиянием идей Шопенгауэра, он совершенно изменил смысл, превратив цикл в трагедию о гибели богов и людей. В своем блестящем эссе с анализом «Кольца» Бернард Шоу показал, что вопреки замыслу Вагнера его оперы сохранили свой первоначальный смысл современной драмы, «пугающе реальной» и злободневной истории капитализма и жажды денег. Шоу привлек внимание к тому факту, что Вагнер в 1848 году был революционером, но смог бежать из Германии, в то время как его сотоварищ по борьбе Бакунин был схвачен и посажен в тюрьму. Шоу уподобляет вагнеровского героя, сумевшего вырваться из-под власти Вотана, русскому революционеру, который остался в мире, чтобы свергнуть капитализм. «Политическая философия Зигфрида противоположна политической философии Шопенгауэра». Но Вагнер предпочел убедить себя в собственном пессимизме и объявил оптимизм проявлением иудаизма, а еврея сделал мальчиком для битья, подставив его под удар вместо всего современного человечества.

Шведский критик Вильгельм Петерсен однажды заметил, что музыка Вагнера несет на себе явный отпечаток космополитизма. Ницше находил сходство между сочинениями Вагнера и французской романтической музыкой. Томас Манн сравнивал «Кольцо нибелунгов» с «Ругон-Маккарами» Золя, находя между ними замечательное духовное родство, сходство целей и методов, любовь к грандиозному и величественному. Манн рано подпал под обаяние Вагнера и очень любил его музыку, хотя любовь эта не была лишена ницшеанского сомнения в душевном здоровье автора колдовских мелодий. Манн сравнивает Вагнера с могущественным волшебником, в распоряжении которого полный набор орудий соблазнения – земных и дьявольских. Его музыка, утверждает Томас Манн, – это не музыка в смысле Моцарта или Бетховена, это – литература, психология и символизм. Музыка Вагнера возникает не из мифического источника, как думают немцы. Конечно, некоторые пассажи несут на себе отпечаток этого божественного вдохновения, но по большей части музыка Вагнера рассудочна, обдуманна и тщательно рассчитана, как плод труда старательного гнома. Вагнер, подчеркивает Манн, не немец в обычном, разговорном смысле этого слова; он – аналитик и интеллектуал, хорошо вписывающийся в европейское искусство. Вагнер не персонифицирует германизм как таковой, но скорее являет миру наиболее чувственную картину и критику немецкого характера. Его Зигфрид – не только герой северного мифа, но и вполне современный человек XIX века и социальный революционер, которого Шоу по праву сравнивает с Бакуниным. Томас Манн не без иронии напоминает нам, что Вагнер, обожавший буржуазную элегантность и роскошь, шелка и бархат, пышную одежду с гагачьим пухом и вычурные покрывала, был своей буржуазной экстравагантностью вдохновлен на сочинение музыки, содержавшей нечто большее, нежели стремление одеваться в шелка, музыки для нордического героя Зигфрида, наполнившего грудь немецкой молодежи высокими чувствами человеческой славы. Немецкие юноши сотнями тысяч жертвовали свою жизнь на алтарь ложной славы кайзеровской войны. Они пошли за дудкой гаммельнского музыканта Гитлера, пошли с невиданным и неподдельным восторгом. Музыка Вагнера, описанная Томасом Манном как благословенно чувственная, высоко парящая, пожирающая чувства, глубоко опьяняющая, гипнотически ласкающая, тяжело и роскошно убранная, отравила целую нацию.

Венский профессор Леопольд фон Шредер, друг Х.С. Чемберлена, восхвалял «Кольцо нибелунгов» как «совершенную арийскую мистерию в Байройте». На самом деле «Кольцо» в том виде, в каком нашел его Вагнер в северных германских сагах, есть миф о «нордическом» мошенничестве, клятвопреступлениях, инцесте, предательских убийствах, потрясении мира и сожжении богов. Короче говоря, это миф о Третьем рейхе, разнесенном на куски бомбами союзной авиации. Гитлер видел в «Кольце» миф о борьбе арийских героев с низшим миром еврейства, каковое он почти сумел истребить. «Хайль Зигфрид» в «Нибелунгах» превратилось в «Хайль Гитлер!» Третьего рейха. В своих речах Гитлер снова и снова говорил о мировом еврействе, нанесшем удар в спину – как Зигфриду. Не потому ли он приказал эсэсовским офицерам сжечь его труп, когда Германия пылала в огне 1945 года? Томас Манн говорит о Гитлере в вагнеровских выражениях. Германия была «спящей красавицей, окруженной изгородью из роз вместо языков пламени, сжегшего Брунгильду, и улыбнувшейся, когда герой Зигфрид поцелуем пробудил ее от сна. Германия, проснись!». В описанном Шоу Альберихе мы снова узнаем Гитлера. Шоу рассказывает, как этот карлик жаждет золота, проявляя «животное скудоумие и эгоистическое воображение и не выказывая ни малейшей способности видеть что-либо с точки зрения другого человека». После того как Альберих получает золото (власть), «орды его сотоварищей были обречены на рабскую нищету – над землей и под землей, – понуждаемые к труду невидимой плетью угрозы голодной смерти».

В Вагнере, говорил после войны Томас Манн, было «слишком много от Гитлера, действительно, слишком много скрытого и вскоре ставшего явным нацизма». Гитлера Вагнер напоминал еще и тем, что был постоянно исполнен самолюбования, был невероятно нескромен, все время произносил напыщенные монологи, всегда бахвалился, всегда кого-то поучал. Вагнер обожал власть, которая была для него священной. Вагнер символизировал власть могучими волшебниками в шлемах с лебедиными перьями, а немецкую нацию – выстроенным в ряд хором, ослепленным блеском господ и непрестанно удивляющим ся ходу событий. Немцы узнавали себя в аморальном простаке Зигфриде. Без героев Вагнера они никогда не предались бы столь откровенному злу. По мнению Генриха Манна, есть две Германии: одна гармоничная и космополитическая – Моцарта, Гете и Шиллера, и вторая – Германия Вагнера и Трейчке, учивших немцев искать свой уродливый германизм в ненависти ко всему миру. Герман Гессе характеризовал Вагнера цитатой из древнекитайской книги Lü Bü We: «Чем оглушительнее гремит музыка, тем более меланхоличным становится народ; чем опаснее страна, тем ниже опускается правитель».

В то время, когда Гитлер преследовал и истреблял евреев, Томас Манн написал эпическую сагу «Иосиф и его братья», в которой воздал должное евреям и их религии. Произведение структурой напоминает «Кольцо нибелунгов», но духовно оно – полная противоположность напыщенной музыкальной драме Вагнера, нордическому мифу, очаровавшему Гитлера. Томас Манн рассказывает миф монотеизма, достояния иудеев и христиан. Мы читаем о том, как три начала – душа, дух и материя – были заложены в основание созданной Богом Вселенной. По велению Отца, роль Духа состоит в том, чтобы указать душе, что ее истинное место не в этом мире, объяснить ей, что земные устремления ошибочны, и заставить ее устремиться в высшие сферы мира, чтобы обрести счастье в лоне Господа. Что может быть более противоположным концу «Кольца нибелунгов», чем этот конец, возвещающий спасение человеческой души?

С Ницше все обстоит намного сложнее. Его духовное развитие изобилует противоречиями. Можно сказать, что было несколько Ницше. Он был замечательный поэт, великий психолог, великий знаток немецкого языка, которым мастерски владел. Он проанализировал духовные изъяны европейской цивилизации, проявив недюжинную интуицию и проникновенность, он первым выступил против нигилизма цивилизации. Но и сам он лишь укрепил его и способствовал своим учением распространению тоталитаризма.

В молодые годы он называл косным того человека, который не понимал, что разные мнения разных людей могут мирно сосуществовать друг с другом. Он не хотел иметь ничего общего с людьми, твердившими соблазнительную ложь о расе, и говорил, что немецкая нация представляет собой результат смешения множества рас. В 1870 году он сказал, что Германская империя уничтожила немецкий дух и что объединенная Германия приняла в качестве государственного принципа лозунг «Германия, Германия превыше всего!». Ницше упрекал Бисмарка за то, что тот сделал вкус немцев «национальным», заразив их «национальной нервной лихорадкой» – то антифранцузской, то антисемитской, то антипольской лихорадкой вагнеровской тевтонской и прусской «тупости». С другой стороны, сам он гордился тем, что является добрым европейцем, и обвинял немцев в том, что они обожают тучи, дымку, туман и мрачность, что они неуловимы, что они более противоречивы, более непредсказуемы и более страшны, чем другие нации. Они, говорил Ницше, «хорошо знают окольные пути в хаос».