Читать онлайн «Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России». Страница 46

В Павловске (Слуцке) к началу немецкой оккупации оставалось около 15 000 человек. Из них за время немецкого господства в самом городе погибли 6742 жителя, причём 6400 (43 %) – именно от голода. Ещё 6200 человек были угнаны на принудительные работы в Германию, из этого числа скончались 3500 человек[471]. Таким образом, больше 60 % жителей Павловска, оставшихся под оккупацией, стали жертвами нацистской политики уничтожения, а подавляющее число остальных оказалось на чужбине в качестве рабочей силы для «расы господ».

План голода не был исполнен в полном объёме по нескольким причинам. Во-первых, в 1941 году немецкие войска не сумели занять все территории, откуда планировался вывоз ресурсов, и, соответственно, отсечь от них города нечернозёмной зоны. Во-вторых, в условиях продолжающейся войны Германии не хватало войск для полноценной продовольственной блокады советских городов, хотя зимой 1941–1942 года она была частично организована даже для Киева и Харькова, что резко усилило смертность в этих советских мегаполисах. В-третьих, ожесточённое сопротивление Красной армии и провал блицкрига увеличивали коэффициент полезности местного населения: там, где можно было бы использовать освободившиеся войска, необходимо было привлекать коренных жителей. Это замедляло уничтожение. Однако замыслы Бакке и Томаса всё равно унесли жизни не менее двух миллионов человек. Среди тех, кто умер от голода вне блокадного Ленинграда, были такие известные люди, как писатель-фантаст, автор «Человека-амфибии» Александр Беляев, выдающий русский историк профессор Владимир Чернов, дядя Александра Блока архитектор Бекетов и многие другие, о которых мы обязаны помнить.

Голод был не единственным средством уничтожения «излишних» гражданских лиц. Гиммлер энергично приступил к зачистке оккупированных территорий, письменно, а порой и устно отдавая самые радикальные приказы на уничтожение всё больших групп населения.

В Нюрнберге генерал Бах-Зелевский показал: рейхсфюрер не исключал, что для ликвидаций можно привлекать даже немецких уголовников-рецидивистов[472]. Одно такое «преступное» соединение – бригада СС «Дирлевангер» во главе с откровенным маньяком Оскаром Дирлевангером – и правда воевало на Восточном фронте. О том, насколько беспощадной к мирному населению была политика его карательных операций, видно, например, из приказов начальника тыловой службы группы армий «Центр» генерала Макса фон Шенкендорфа летом 1942 года. Шенкендорф находился в реальной обстановке оккупации – в Белоруссии, где партизанское движение заявило о себе особенно громко, и своими глазами видел, что безграничное насилие в ситуации провалившегося блицкрига ведёт лишь к росту сопротивления. В первых числах июня 1942-го он впервые попытался запретить расстрел женщин и детей, за исключением женщин с оружием в руках (он подтвердил этот запрет ещё раз 3 августа 1942-го)[473]. Однако 16 июня силы СС, полиции и вспомогательных частей вермахта в ходе операции возмездия за убийство партизанами 15 полицейских из 51-го батальона уничтожили крупную, состоявшую из нескольких посёлков деревню Борки со всеми жителями. Были убиты 2022 человека – преимущественно женщины, дети и старики. В последующие две недели подчинённые Дирлевангера сожгли ещё больше десятка деревень. Узнав об этом, Шенкендорф вызвал к себе главного руководителя СС в регионе Бах-Зелевского и пообщался с ним на повышенных тонах. Однако действия это не возымело. По словам Д. Жукова и И. Ковтуна, «высший фюрер СС не мог наказать Дирлевангера и штурмбаннфюрера Рихтера, так как за ними стояли сильные и влиятельные руководители “Чёрного ордена”»[474]. Когда Бах-Зелевского уже на суде спросили, почему предложения прекратить истребление, направленные Гиммлеру «с мест», игнорировались, генерал ответил: «Очевидно, потому что эти изменения были нежелательны»[475].

Впрочем, каким бы мерзавцем ни был Дирлевангер, действия других карателей не сильно отличались от того, что творил он. Деревни со всеми их жителями сжигались в России, на Украине, в Белоруссии, причём основанием могли стать даже провальные действия партизан. Так, в ноябре 1943 года на мине подорвалась машина с генералом Альбертом Фричем – он был лишь легко ранен. В ответ гитлеровцы уничтожили всё население – 280 человек – деревни Красуха близ старинного русского города Порхов[476]. И так было повсеместно. В период отступления вермахта ликвидация приобрела уже несколько иные мотивы – не «очищение земель и избавление от лишних ртов», а уничтожение «биологической силы противника». Но суть её оставалась та же – массовые убийства.

Причём и на первом, и на втором этапе геноцида этнический мотив уничтожения в действиях СС и полицейских часто озвучивался публично, что видно, например, из сообщения капитана Межгрависа из 321-го латышского полицейского батальона: «Я выполнял приказ генерала Еккельна, который приказал уничтожить всё русское на своём пути, я сжёг более 200 сёл и деревень, сжигали также детей и стариков, так как с ними некогда было возиться, полегло их тут тысяч 10, а может быть, и больше, всего разве упомнишь… Их и не следует щадить, а уничтожать всех до единого, приказ Еккельна есть приказ фюрера, и мы должны защищать их интересы»[477]. Офицер тыла РОА В. Балтиньш сообщал в Ригу полковнику В. Позднякову: «В 1944 году я приехал в деревню Морочково. Вся она была сожжена. В погребах хат расположились латышские эсэсовцы… Я спросил у одного из них – почему вокруг деревни лежат непогребённые трупы женщин, стариков и детей – сотни трупов, а также убитые лошади. Сильный трупный запах носился в воздухе. Ответ был таков: “Мы их убили, чтобы уничтожить как можно больше русских”»[478].

Ещё один служащий подчинённых Гиммлеру ведомств – старший ефрейтор вспомогательной нацистской полиции Рейнгард Рецлав – вспоминал, что прослушал «несколько лекций руководящих чиновников германской тайной полевой полиции, которые прямо утверждали о том, что народы Советского Союза, и в особенности русской национальности, являются неполноценными и должны быть в подавляющем большинстве уничтожены, а в значительной своей части использованы немецкими помещиками в качестве рабов»[479]. Рецлав усвоил материал и отметился затаскиванием заключённых харьковской тюрьмы в машины-душегубки.

Настроения, которые внушались чинами ГФП (тайной полевой полиции), были широко распространены. Так, русский эмигрант Ростислав Завадский, попавший в валлонский легион – будущую дивизию СС «Валлония», удручённо записал в дневнике: «Не подать ли прошение по начальству о переводе куда угодно, но подальше отсюда. Становится тяжело, нам здесь не место. Мы не ко двору. Нетактичные намёки и разговоры одних, видимая нелюбовь других. Мы, русские – гунны, дикари, народ, который вообще надо уничтожить и проч.»[480].

Был ли холокост частью «вернихтургскриг» или его следует считать отдельной, независимой программой уничтожения? И да и нет. С одной стороны, он несомненно вытекал из того антисемитизма, который возвели в ранг государственной политики Нюрнбергские законы. Адепты Гитлера считали евреев главным источником мирового зла, биологическими носителями идеи разрушения. «Славяне – низшая раса, евреи – вообще не люди»[481], – так охарактеризовал нацистское мировоззрение Бах-Зелевский. Именно этот дискурс в итоге привёл к Ванзейской конференции в январе 1942 года, где бонзы рейха утвердили решение тотально уничтожить евреев Европы.

С другой стороны, советские евреи даже среди «НЕ людей» вызывали у последователей фюрера особую ненависть: считалось, что в России еврейство, оперируя идеологией большевизма, обрело всю полноту власти и повелевает аморфной славянской массой. В глазах нацистов это делало евреев СССР опаснее всех прочих.

Уже летом 1941 года в Берлине была издана брошюра «Письма с фронта», где жизнь в СССР изображалась весьма однообразно и карикатурно. Одним из постоянных мотивов этой пропагандистской макулатуры было господство и процветание евреев при советской власти. Так, некий капрал медицины Пауль Ленц убеждал адресата: «Только еврей может быть большевиком; для этих кровопийц нет ничего лучше, если их некому остановить. Куда ни плюнь, кругом одни евреи, что в городе, что в деревне. Насколько мне известно (мы спрашивали людей, чтобы знать правду), ни один еврей не работал в “рае рабочих”. Даже самые маленькие кровопийцы имели должности с большими привилегиями. Они жили в лучших домах, если их можно назвать домами. Настоящие рабочие жили в маленьких домишках или в бараках для скота так же, как чернорабочие в старой России. Нет никакой разницы, что в деревне, что в городе с 300-тысячным населением типа Минска – всюду бараки. Даже перед самой войной большинство рабочих испытывало только голод, нищету и рабство. Некоторым будет интересно, что тут были театры, оперы и так далее, даже большие здания были, но только для богатых, а богатые – это кровососы и их прихлебатели»[482].