Читать онлайн «Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени». Страница 8

3Mousnier R. 1979. The Institutions of France under the Absolute Monarchy

1598-1789. Vol. 1: Society and State. Chicago University. P. 640-642.

из немногих социальных групп, стремившихся помешать развитию абсолютной монархии. Гранды обладали не только значительной властью на местах, но и уникальными способностями к придворным интригам, поэтому они всегда оставались потенциальными разжигателями смут. В XV столетии они обнаружили, что добиваться независимости на местах становилось все труднее, и начали бороться за возможность подняться на высший уровень центрального управления. И поскольку уже на протяжении нескольких столетий монархи назначали своих министров из рядов низшего дворянства, и власть им давал король, а не гранды, второе пришествие принцев в королевские советы представляло серьезную угрозу традиционной системе. Наибольшая опасность заключалась в том, что принцы и парламенты могли предпринять совместное наступление на прерогативы короны.

В первые десятилетия XVII столетия обнаружилось, что дело создания сильной монархии имеет множество сторонников. В 1614 году принцы крови взбунтовались против регентши Марии Медичи. Они использовали свои связи с иностранными державами и угрожали втянуть Францию во внутренний и международный конфликт. Чтобы найти союзников, королева–мать созвала Генеральные штаты. Сделанные штатами заявления дают ясное представление о наиболее важных на тот момент темах. В первую очередь подчеркивалось божественное право королей: корону они получали непосредственно от Бога, а не от Бога через посредство людей. Никакая земная власть не могла лишать королей их права на царство или освобождать их подданных от клятвы верности по какой бы то ни было причине. Собрание оправдало надежды регентши развернуть против принцев объединенный фронт, и укрепление сил короны и парламента проходило на фоне пугающего спокойствия. Подавляющее большинство второго сословия составляло мелкое дворянство (около 200 000 человек), представители которого не тешили себя надеждой занять главенствующие позиции в королевских советах. Из «тетрадей» (cahiers, то есть перечней требований, подготовленных для обсуждения штатами) становится ясным их презрение к эгоистичным запросам грандов, которые, составляя численное меньшинство, обладали непропорционально большим влиянием.

Имея годовой доход в 400000 ливров, принц, например Конти, вращался в придворных кругах и ждал своего часа в коридорах власти. А провинциальный сеньор, имевший в год только 400 ливров был, по сути, фигурой местного масштаба, возвышавшейся лишь над держателями своих земель, не был известен при дворе и надеялся на посредника с хорошими связями, способного получить для него королевские милости. Между грандами и мелким дворянством промежуточное положение занимали около пятисот политически значимых семейств (например, Ришелье), которые не обязательно претендовали на самые высокие должности, но нередко их получали.

Историки, считавшие всех дворян одинаково опасными для короны — и, следовательно, равно нуждавшимися в укрощении, — не проявили должной проницательности. Политически значимая часть правящего класса была невелика. Но камень, брошенный в этот крошечный пруд, поднимал сильное волнение.

Объединение дворянства против принцев было благоприятным для правительства явлением, однако его достигали и жалобы подданных. Духовенство, дворянство и третье сословие, безусловно, не были едины, но все они осуждали подкуп должностных лиц и продажу должностей, засилье чиновников и чрезмерную тяжесть налогового бремени. Наиболее горячо представители всех сословий осуждали финансистов и откупщиков налогов. Их называли кровососами и паразитами, которые наживаются на королевских нуждах и устанавливают заоблачно высокие налоги. Но подобные нападки были, скорее, показными. Периодически правительству приходилось прислушиваться к требованиям и устраивать разбирательства (chambre de justice) по обвинениям в коррупции. Не следует ожидать в XVII столетии появления стандартов чиновничьей честности, сложившихся в XIX веке. Когда корона нуждалась в займах и авансах точно так же, как предоставлявшие их нуждались в королевской власти, она объявляла о проведении реформ, произносились дежурные фразы, и ничего не происходило. Это был компромисс, типичный для «абсолютистского» государства: финансовые дельцы делали вид, что раскаиваются, и брались за старое. Расследование, начатое в 1607 году в отношении одного из клиентов Сюлли, внезапно было прекращено, чтобы избежать конфуза.1 Многие офиссье на сессии Генеральных штатов в 1614 году требовали принести в жертву финансистов, но они блефовали, так как сами могли оказаться в числе обвиняемых. Их стратегия состояла в том, чтобы начать расследование в отношении соперников и таким образом уменьшить конкуренцию.2

Те же слова звучали и в ассамблее нотаблей, созванной в 1626 году. На этот раз Мария Медичи и ее младший сын Гастон Орлеанский, бр^т наследник бездетного Людовика XIII, возглавили оппозицию кардиналу Ришелье, который после 1624 года играл роль главного министра. Франция участвовала в Тридцатилетней войне, и правительство вот–вот должно было повести наступление на гугенотов, еретиков–протестантов, имевших дурное обыкновение призывать на помощь против католиков–Бурбонов иностранные державы или мятежных принцев. Ришелье, еще не оценивший ситуацию, считал возможным преодолеть финансовый кризис, развивая коммерческую и колониальную активность Франции. Кардинал созвал -

1 MunckT. 1990. Seventeenth‑Century Europe. Macmillan. P. 40. 2MettamR. 1988. P. 106-109.

ассамблею, чтобы утвердить свои планы относительно торговых компаний и других меркантилистских структур, определивших бы направление будущей экономической экспансии страны. Вначале возникли споры о том, должны ли присутствующие голосовать поименно (тогда голоса судей превысили бы количество голосов духовенства и дворян) или по сословиям (в этом случае первое и второе сословия составили бы большинство по отношению к чиновникам), а затем входившие в ассамблею влиятельные представители духовенства, знати и судей быстро провалили предложения Ришелье. Другие вопросы принесли ему меньше разочарования. Кардинал и ассамблея вместе осудили завышенные налоги и чрезмерно разросшийся чиновный аппарат, которые и стали первыми объектами реформаторской деятельности главного министра. Ассамблея нотаблей единогласно осудила принцев и гугенотов за создание ими собственных армий, возведение укреплений, за переговоры с иностранными державами и за введение неутвержденных налогов, а также осудила оккупацию ими высших государственных должностей. Перечисленные действия считались прерогативой короля и выбранных им министров. В таких ситуациях подданные воспринимали высшее дворянство не как защитников народа, а как его угне–тателей.1

Требования, высказанные упомянутыми ассамблеями, стали основой внутренней политики Ришелье в следующие пятнадцать лет.2 Очевидно, что те его действия, которые историки называют «абсолютистскими», имели широкую поддержку и являлись традиционной программой восстановления сильной королевской власти. Ришелье проводил эту программу с беспрецедентной жесткостью. Вот что он говорил о сложившейся в тот момент ситуации в своем «Политическом завещании»: «Гугеноты поделили государство с Вашим Величеством, гранды действовали так, как будто бы они не были Вашими подданными, а губернаторы провинций — как если бы они были суверенными властителями». Он хотел справиться со слишком могущественными подданными, вновь получившими суверенную власть в ходе смуты. Без сомнения, Ришелье был творцом абсолютной власти короны. В эпоху феодализма суверенитет короны разделялся с феодальными властителями, а затем был узурпирован знатью, корпоративными учреждениями и провинциальными властными группировками. Ришелье окончатель-

1 Mettam R. 1988. P. 122-126.

2Hayden J. M. 1974. France and the Etates‑General of 1614. Cambridge University

Press. P. 215-16; Parker D. 1983. P. 90.

но и бесповоротно монополизировал власть, сосредоточив ее в руках правительства: концентрация власти является основным условием существования современного государства и теперь воспринимается как должное.

В 1627 году Монморанси–Бутвиль был обезглавлен за дуэль под окнами кардинала в Пале–Рояль. Этим проявлением своей жестокости Ришелье продемонстрировал молодому поколению две вещи: корона объявляет монополию на насилие, а королевские эдикты касаются всех, даже дворян, отстаивающих свою честь. В 1628 году, когда Ришелье разгромил Ла–Рошель, оплот гугенотов, их политическая и военная мощь была сломлена. Кардинал достиг сразу две цели: во–первых, дворяне–протестанты начали переходить в католицизм, что говорило о восстановлении идеологического единства короны и элиты, закрепленного после отмены Нантского эдикта Людовиком XIV в 1685 году. Во–вторых, огромное значение имело подчинение гугенотов королевской власти. В течение двух лет протестантская ассамблея осуществляла верховную власть над финансовой и военной администрацией территорий, контролировавшихся гугенотами: это было дерзким покушением на королевские прерогативы. Людовик XIII называл действия протестантов незаконными и уместными только в республике.