Читать онлайн «Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую». Страница 115

Здесь упрямство Жоффра оказалось преградой: он отказался принять факт, который шел вразрез с принятым им решением. И когда появился контраргумент – например, документ, написанный, очевидно, немецким генералом Эрихом Людендорфом, в котором говорилось, что Германия не будет использовать своих резервистов на переднем крае, – он предпочел поверить ему[1011]. И не он один. Многие французские военные, зачарованные идеей наступления, были сосредоточены на нападении на Германию в надежде на то, что смогут закончить войну в ближайшее время и быстро, прежде чем немцы смогут начать свое крупное наступление. В начале 1914 г., когда несколько высокопоставленных французских генералов высказали свое мнение о том, что вторжение Германии в Бельгию пойдет к западу от реки Мез, Жоффр снова отказался слушать[1012]. Он подошел к началу Великой войны, будучи уверенным, что ему придется воевать с немцами в Лотарингии и еще севернее, в Восточной Бельгии и Люксембурге, и что его войска приблизительно равны по численности немецким к началу боевых действий. Если английские войска прибудут вовремя, рассуждал он, то они вместе с французами создадут численный перевес над немцами[1013]. Он оставил незащищенной зону шириной около 190 км, простиравшуюся на восток от Ла-Манша от французского города Ирсона, расположенного южнее бельгийской границы. Если англичане пришлют свои войска – а уверенность в этом была вовсе не на сто процентов, – то они закроют эту брешь. В августе 1914 г. четыре британские дивизии обнаружили, что стоят на пути двух немецких армий[1014].

План Жоффра, печально известный «План XVII», был утвержден правительством в начале мая 1913 г., а его детали были разработаны и переданы в армейские части годом позже. Жоффр перебросил еще больше французских войск на север к бельгийской границе и разместил их таким образом, что они могли противостоять нападению немцев из Восточной Бельгии, Люксембурга или Северной Лотарингии. Этот план, как он утверждал в своих воспоминаниях, состоял в том, чтобы доставить войска в места их сосредоточения; это не был план ведения войны. Каждому армейскому военачальнику он предоставил альтернативы для ведения боевых действий против немцев, но не дал никаких указаний относительно того, о чем он думает, говоря, что планирует атаковать где-нибудь на северо-востоке, как только все силы французов окажутся на назначенных позициях. В августе 1913 г. на встрече с русскими он пообещал, что Франция начнет свои наступательные операции против Германии утром на одиннадцатый день после мобилизации[1015]. Если он даже и рассматривал оборонительную стратегию на границах Франции, то он ни разу не делился этими мыслями до 1914 г.

Военные маневры в 1912 и 1913 гг. продемонстрировали значительные проблемы в координации действий и командовании. Как написал Жоффр в своих послевоенных воспоминаниях: «Многие наши генералы оказались неспособными адаптироваться к условиям современной войны»[1016]. Французская армия также серьезно отставала от армий других европейских держав, особенно Германии, в тяжелой полевой артиллерии, что было последствием лет плохого планирования, отсутствия финансирования и разногласий среди самих военных в отношении того, как следует применять большие полевые орудия – то ли для ударов по врагу перед своим наступлением, то ли для поддержки наступающих солдат. Наверное, стремясь извлечь максимум пользы из безнадежного дела, французская армия склонялась к последнему варианту. Сторонники наступления также утверждали, что сражения будущего будут такими быстротечными, что тяжелая артиллерия, громоздкая и тяжелая в передвижении, будет отставать, так что лучше полагаться на легкую полевую артиллерию – в этом Франция была сильна – и использовать тяжелую артиллерию там, где можно, для поддержки войск при атаке[1017]. Жоффр не позволил никаким резонам поколебать его убежденность в том, что французские войска должны нападать.

За последние годы мира Франция пережила всплеск уверенности в своих силах и, по крайней мере в Париже, заметный рост патриотизма. Ее армия под командованием Жоффра обрела новую цель. На востоке ее великая союзница Россия, казалось, оправилась от своих неудач в войне с Японией и последовавшей вслед за этим политической ситуации, близкой к революции, и быстро модернизировалась. «Вера в силу, – сказал Мессими, – и, прежде всего, большое количество солдат в неисчислимой русской армии хорошо укоренилась в нашем мнении в 1914 г. и в штабе, и среди широких масс населения»[1018].

Военные планы всех основных континентальных держав отражали глубоко укоренившуюся веру в наступление и нежелание рассматривать альтернативу – оборонительную стратегию. План Жоффра при всей его нечеткости, по крайней мере, имел достоинство – гибкость. Если говорить о Германии и России, то их планы свидетельствовали о том, что они будут открывать фронт против двух противников одновременно, тогда как военные не разработали вариант войны с тем или иным из них. А их политики не считали необходимым ни ознакомиться с содержанием военных планов своих стран, ни настаивать на обеспечении руководства. Военные планы континентальных держав к 1914 г. были опасно похожи на спусковой крючок, требующий слабого нажатия: легкое движение – и выстрел. И хотя сами военные и их планы не были причиной Великой войны, их одержимость идеей наступления и восприятие войны как необходимой и неизбежной заставляли оказывать давление на тех, кто принимал решения в переломные моменты. Советы, которые давали военные, почти неизменно склонялись к войне. Более того, отсутствие связи между различными группами лидеров означало, что военные составляли планы, которые ограничивали – иногда опасно – выбор, стоявший перед теми, кто принимал решения.

Ряд кризисов, которые произошли в период 1905–1913 гг., не только подстегнул гонку вооружений и разработку военных планов и приготовлений; он туже затянул те узы, которые связывали участников двух свободных альянсов, и углубил пропасть между ними. К лету 1914 г. были даны дальнейшие обещания, взяты еще большие обязательства, и ожидания стали более серьезными. В головах тех, кто принимал решения, и зачастую широкой общественности воспоминания и явные уроки, оставленные кризисами, также стали частью их мышления тем роковым летом. Оружие должно было обратиться против тех, кто нанес им обиды в прошлом.

В начале весны 1905 г. кайзер Вильгельм совершал один из своих круизов, на этот раз на юг вдоль атлантического побережья, на немецком пароходе «Гамбург». Он намеревался посетить марокканский порт Танжер до того, как пароход войдет в Средиземное море через Гибралтарский пролив, чтобы его гости могли познакомиться с мусульманским миром, но потом передумал. «Гамбург» был слишком большим для портовой гавани, и, при штормовом море, было бы трудно пересесть в небольшие лодки, чтобы доплыть до берега. Говорили, что Танжер полон анархистов – беженцев из Европы. Более того, в то время, когда статус Марокко становился международным вопросом, кайзер не хотел предпринимать действий политического характера. Его правительство, однако, имело другие планы. Канцлер Бюлов и его близкий советник в министерстве иностранных дел Гольштейн считали, что для Германии пришло время показать, что Франция не может одна владеть Марокко. Представитель министерства иностранных дел на борту судна имел строгие инструкции высадить кайзера на берег. Бюлов слал из Берлина шквал ободряющих телеграмм, и с его легкой руки в немецких газетах появились статьи о планируемом визите кайзера, чтобы тому было трудно от него отказаться[1019].

Когда утром 31 марта «Гамбург» бросил якорь вблизи Танжера, с востока дул устойчивый ветер. Местный немецкий представитель поднялся на борт в полной форме кавалерийского офицера, включая шпоры, как и командир французского крейсера, который стоял на якоре поблизости. Ветер слегка утих, и кайзер послал на берег начальника своей охраны для оценки ситуации. Услышав, что высадиться на берег не так уж и сложно и что на суше его ожидает многолюдная взволнованная толпа, Вильгельм наконец согласился посетить город. Когда он ступил на сушу, его встретили дядя султана и представители небольшой немецкой колонии в Танжере. Ему подвели белого арабского скакуна, чтобы проехать по узким улочкам Танжера к дипломатической миссии Германии. Конь шарахнулся при виде шлема Вильгельма, и кайзеру оказалось непросто сесть на него и удерживаться в седле. Когда кайзер и его свита ехали верхом между рядами марокканских солдат, сотни флагов реяли на ветру, женщины кричали и осыпали их цветами с крыш, а их возбужденные соплеменники стреляли из ружей во всех направлениях[1020].