Читать онлайн «Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941». Страница 66

В соответствии с договором о правовом положении советских военных баз, заключенным между СССР и Эстонией 15 мая 1940 г., советской стороне передавались новые обширные территории, в том числе город Палдиски, три острова, а также почти 100 других населенных пунктов[607].

Недовольство властей Эстонии, Латвии и Литвы неоправданно большими выселениями местных жителей из районов дислокации советских воинских частей и необходимостью выделения для них жилых и служебных площадей было столь велико, что Совнарком СССР был вынужден 7 августа 1940 г. принять решение, чтобы на первое время эту площадь предоставлять в минимальных размерах, избегая переселения рабочих и служащих. Был также временно запрещен приезд в эти республики семей военнослужащих, и воинским частям было предложено освободить к началу учебного года занятые ими здания школ. Запрещалось производить закупку у эстонских органов автомобилей и других машин[608]. Эти указания советского правительства бесспорно внесли некоторое успокоение среди населения и властей Прибалтийских республик.

Имеющиеся в нашем распоряжении данные не подтверждают вывод о том, что присутствие советских войск в Прибалтике осенью 1939 г. оказывало тогда существенное влияние на ход политических процессов в этих странах. Но, естественно, оно не могло не быть определенным морально-политическим фактором, создававшим условия для активизации левых сил, и прежде всего компартий. Именно тогда обычным явлением стали митинги и забастовки, имевшие не только экономическую, но и политическую направленность[609].

Как свидетельствуют служебные телеграммы Молотова полпредам в соответствующих странах, в первые дни после заключения договоров нарком действительно категорически требовал не вмешиваться во внутренние дела этих стран, не поощрять действия левацких экстремистов и особенно «пресекать всякие разговоры насчет советизации», ибо «всякое поощрение этих настроений насчет советизации… или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам». Полпредам предлагалось осуществлять связь только с правительственными, официальными кругами, постоянно помня, что полпредства аккредитованы при правительствах, и ни при ком другом[610].

Однако в одной из телеграмм полпреду СССР в Эстонии К. Н. Никитину, датированной 23 октября 1939 г., Молотов приоткрыл завесу над истинными соображениями, которыми он руководствовался, давая всего лишь месяц тому назад подобные указания. Оказывается, это был тактический прием, ограниченный конкретными временными рамками, т. е. «данным моментом». В упомянутой телеграмме об этом говорится дважды: «…обязываю Вас пресекать разговоры о советизации Эстонии, как выгодные и угодные в данный момент лишь провокаторам и врагам СССР»; «…считаю в данный момент (выделено мною – М. С.) нецелесообразным приглашение с Вашей стороны делегации эстонских текстильщиков на ноябрьские торжества в Москве»[611].

В эти дни нарком К. Е. Ворошилов подписал приказы, в которых войскам также категорически воспрещалось вмешиваться во внутренние дела Прибалтийских стран[612]. Это касалось войск 65-го Особого стрелкового корпуса, дислоцированных в Эстонии (командир – комдив А. А. Тюрин), 2-го Особого стрелкового корпуса в Латвии (командир – комдив Н. С. Морозов) и 16-го Особого стрелкового корпуса в Литве (командир – комдив А. А. Коробков)[613]. Все эти войска рассматривались главным военным командованием как «авангардный заслон Красной Армии от возможных покушений со стороны врагов на Советский Союз» и на Прибалтийские республики[614]. К маю 1940 г. в их составе насчитывалось 67 тыс. человек и 1 065 танков[615], тогда как в трех республиках национальные армии имели 65 тыс. человек.

Советские власти принимали и другие меры к тому, чтобы в то время не слишком связывать себя с местными просоветскими силами, выступавшими за немедленную советизацию Прибалтийских стран и их включение в состав СССР. Так, итальянский посол в Таллинне писал в Рим 11 ноября 1939 г.: «Заявления русских об уважении социальной, экономической и политической организации оккупированных в военном порядке стран учащаются. Когда во время прибытия русских войск в Эстонию представители местных коммунистов направлялись в советское посольство, чтобы передать послание Сталину, то посольство само попросило эстонскую полицию вмешаться и арестовать их. Утверждается, что московское правительство сообщило эстонскому правительству о своем намерении не одобрять ни одного движения местных коммунистов, а, наоборот, оставить за правительством полную свободу противодействия этому и даже подавления…»[616].

Но в современных дискуссиях по этому вопросу упускаются из виду два существенных обстоятельства. Во-первых, все эти документы датированы начальным периодом действия заключенных договоров, т. е. сентябрем – ноябрем 1939 г., когда советскому руководству не хотелось преждевременно раскрывать свои карты. Да и контингент советских войск в этих республиках был тогда незначительным. Во-вторых, вовсе не обязательно было советскому руководству осуществлять свою политическую линию в этих республиках через посольства и войска. Как показали последующие события, не менее эффективным было личное давление Сталина и Молотова на государственных деятелей этих стран, а также деятельность особоуполномоченных, которые опирались на местные силы, верившие «социалистическому» Советскому Союзу и искренне желавшие лучших условий жизни для своего народа. Особо деструктивную роль играли представители советских органов государственной безопасности.

Конечно, можно соглашаться или не соглашаться с утверждением некоторых авторов о том, что договоры о взаимопомощи объективно были необходимы для безопасности как Советского Союза, так и Литвы, Латвии, Эстонии, а также Финляндии. Но тут возникает по крайней мере два вопроса: во-первых, оправданно ли для этой цели использовать право сильного и манипулировать ультиматумами и провокациями? Во-вторых, не странно ли, что советское руководство оказалось в роли того верующего, который больше католик, чем сам папа, поскольку оно беспокоилось о безопасности других стран больше, чем их собственные правительства?

Ультимативные методы, которые применяли Сталин и Молотов в своей практике отношений с суверенными странами, нельзя оправдать никакими особенностями тогдашней международной обстановки, благородными требованиями безопасности и другими соображениями. Такие методы и в политическом и в юридическом плане противоречат общепринятым принципам в практике международных отношений и должны быть безусловно осуждены. Пакты о взаимопомощи с Прибалтийскими республиками были навязаны советским руководством под угрозой применения силы. Это были неравные договоры, которые существенно ограничивали проведение политики нейтралитета этими государствами.

Реализация договоров о взаимной помощи во всех Прибалтийских республиках проходила на первых порах спокойно, без каких-либо серьезных претензий друг к другу и вмешательства советских военных властей во внутренние дела стран пребывания. Однако в сложившейся ситуации трудно было избежать возникновения разного рода недоразумений и случайных инцидентов, в которых стороны, возможно, и не были заинтересованы. Другое дело, что советская сторона, имея в виду свои будущие намерения в отношении этих республик, иногда создавала искусственные трудности, провоцировала инциденты сама или преувеличивала значение конфликтов, возникавших по вине местных властей и правых сил. Это стало особенно наглядным в условиях, когда в Эстонии, Латвии и Литве при их определенных различиях начали активизироваться социальные процессы, обострялась борьба различных политических сил.

Правые силы стремились удержать свои позиции на прежнем уровне. Коммунисты же рассматривали советские войска как своих естественных классовых союзников и, конечно же, рассчитывали на их поддержку в случае, по их мнению, ухудшения политической обстановки. Тем более что советские средства массовой информации открыто солидаризировались с левыми силами, и советским военным органам трудно было в подобной обстановке удержаться на позициях нейтралитета.

После более или менее спокойного зимнего времени с весны 1940 г. резко изменилась международная военно-политическая обстановка. Как уже отмечалось выше, появились симптомы охлаждения отношений между Германией и Советским Союзом. Финский историк С. Мылыньеми пишет, что Молотов и Деканозов на встрече с министром иностранных дел Литвы В. Креве-Мицкявичюсом в июне 1940 г. заявили, что «благодаря второй мировой войне Европа упадет нам в руки как спелое яблоко»[617]. Однако вместо взаимного ослабления, чего ожидал Сталин от войны между капиталистическими странами на Западе, военная мощь Германии резко усиливалась. Существенно улучшалось ее стратегическое положение. В апреле 1940 г. Гитлер предпринял агрессивную акцию против Дании и Норвегии, которые были, по существу, соседями Прибалтийских стран. Затем вермахт в ходе быстрой кампании нанес поражение Бельгии, Нидерландам и Франции.