Читать онлайн «Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)». Страница 24

Постановление 1935 года по-новому распределило функции государственных учреждений, которым была доверена забота о детях. В частности, заведения для сирот, социально незащищенных и «трудновоспитуемых» (но не привлекавшихся к суду), были отданы под контроль Наркомпроса, специальные детские дома для тех, кто нуждался в длительном медицинском лечении, – в систему Наркомздрава, а закрытые детские дома, трудовые колонии и приемники-распределители для правонарушителей были переданы исключительно в ведение НКВД. Наконец, в системе Наркомсобеса РСФСР была создана сеть учреждений для физически дефективных детей и для несовершеннолетних с глубокой умственной отсталостью, но сохранивших способность к физическому труду. Постановление поясняло, что воспитанники детских домов «нормального типа» могли посещать обычные школы, в то время как «трудновоспитуемые» дети должны были обучаться в тех учреждениях, где они жили. Эта рекомендация, безусловно, не способствовала социальной интеграции детей с поведенческими проблемами.

В сентябре 1935 года было принято еще одно постановление. Оно приказывало перевести всех «дефективных» детей в возрасте от 9 до 14 лет, «которые систематически нарушают школьную дисциплину, дезорганизуют учебную работу и отрицательно влияют своим антиобщественным поведением на остальных учащихся», в детские дома «с особым режимом»225.

В конечном счете вопрос о том, помещается ли конкретный ребенок с девиантным поведением в один из наркомпросовских детских домов с «особым режимом» или в трудовую колонию НКВД, решался наличием или отсутствием судебного приговора226. Вынесение приговоров облегчал ряд указов, по которым дети с 12 лет несли полную ответственность за любое уголовное деяние. В то же время Комиссия по делам несовершеннолетних была заменена специальным Отделом трудовых колоний для несовершеннолетних227, и глава НКВД Генрих Ягода даже предложил, чтобы в ведение этого отдела перешли все детские дома для «трудных» детей Наркомпроса РСФСР228. В результате всех этих мер карательный (репрессивный) подход, который всего за несколько лет до этого критиковали педологи, дефектологи и сотрудники Наркомпроса, был не просто сохранен, но и радикализован − ответственность за воспитание детей, отличавшихся от нормы, была практически полностью возложена на милицию и спецслужбы.

Сложные методы перевоспитания, разработанные педологами и дефектологами, не применялись в трудовых колониях, которыми управляли сотрудники НКВД. Детей больше не делили на группы в зависимости от их «дефектов». Осужденных за уголовные преступления все чаще помещали в одни колонии с беспризорными229. Во всех детских колониях должна была быть установлена строгая трудовая дисциплина. Привитие трудовых навыков входило и в образовательную программу дефектологов, однако значение труда для перевоспитания колонистов НКВД значительно больше напоминает порядки, действовавшие в отношении взрослых заключенных ГУЛАГа, нежели дефектологическую идею трудовой терапии230. Вполне допустимой мерой «педагогического воздействия» считались штрафные изоляторы, в которых детей могли содержать до десяти дней.

Наиболее «сложных» детей, не подчинявшихся дисциплинарным методам НКВД, могли исключать из обычных колоний и отправлять в «трудовую колонию с особым режимом», находившуюся в Архангельске231. В 1937 году для «рецидивистов, “бегунов”, хулиганов и дезорганизаторов производства» были открыты новые изоляторы и «трудовые колонии закрытого типа»232. Иными словами, детей, которые дрались, оскорбляли прохожих или ездили без билета на общественном транспорте, милиция могла задерживать и отправлять в отдаленные специальные учреждения, где они жили в полной изоляции от общества при жестко регламентированном режиме. Такие дети, как убегавшая из дома Нора Ш., о которой было рассказано в начале статьи, имели все шансы оказаться в специальных колониях НКВД и не получить никакой помощи специалистов.

Реорганизация коррекционных учреждений, проведенная в 1935 году, сопровождалась полным пересмотром взглядов на педологию и дефектологию как научные дисциплины. Элизабет Уотерс отмечает, что начало индустриализации означало для многих врачей и педагогов существенное понижение статуса и социального влияния233. Однако важнейшей проблемой в случае педологии и дефектологии, на мой взгляд, была теория детской девиантности как результата «дефективного» окружения. Этот ключевой принцип с необходимостью требовал осмысления более широкого общественного контекста, в котором росли советские дети, и давал основания для социальной и политической критики234. В то время, когда страна, как предполагалось, все еще страдала от наследия «царского режима» и последствий жестокой Гражданской войны, профессиональные навыки дефектологов и педологов считались необходимыми для исправления вреда, нанесенного первому поколению советских детей этими социальными язвами. Однако в середине 1930-х годов советские идеологи в сфере педагогики все чаще выражали недовольство педологическими методами определения «дефективности» с помощью психологических тестов: согласно результатам этого тестирования, в СССР оказывалось слишком много «дефективных»235.

4 июля 1936 года Постановление ЦК «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» открыто осудило педологов за то, что те проводили «ложнонаучные эксперименты» и «бесчисленное количество обследований», якобы поставив цель обнаружить как можно больше патологических отклонений у советских детей. Педологов (а также поддерживавших их дефектологов и работников Наркомпроса) теперь обвиняли в том, что они искали поводы для оказания специализированной помощи «вполне нормальным», но просто недисциплинированным детям, «…которые в условиях нормальной школы легко поддаются исправлению и становятся активными, добросовестными и дисциплинированными школьниками»236.

Все эксперименты, проводившиеся педологами под эгидой Наркомпроса в предыдущие годы, попали под подозрение. Так называемые «образцовые» или «образцово-показательные школы» этого комиссариата были или распущены, или включены в карательную систему НКВД237. В 1938 году в Москве остались только четыре наркомпросовских детдома с особым режимом, где жили и учились 276 «трудных» детей. В этом же году 20 166 мальчиков и девочек были отправлены в трудовые колонии НКВД238.

Резолюция «О педологических извращениях…» появилась в очень характерный момент. В 1936 году в новой («сталинской») конституции СССР официально утверждалось, что социализм в СССР победил и в основном построен239. После этого невозможно было говорить, что отклонения в поведении детей порождены недостатками общества: у строя, описанного в «конституции победившего социализма», недостатков быть не могло. Вместо того чтобы искать социальные факторы, вызывавшие у советских детей психические проблемы и причинявшие им страдания, государство теперь считало необходимым объявлять самих детей с личностными проблемами полностью ответственными за свое «антиобщественное» поведение.

Факт существования девиантных детей полностью противоречил утверждениям об идеальном и счастливом советском детстве. Иначе говоря, «…миф об исключительно счастливом советском детстве выталкивал на обочину тех, кто не соответствовал этому мифу» (К. Келли240). Существовала острая идеологическая необходимость поддержать этот миф, скрывавший разрушительные последствия коллективизации, индустриализации и политического террора. Она и порождала новый, принципиально отличный от дефектологического подход к девиантным детям.

После того как педология была объявлена «буржуазной» наукой, она уже не могла быть убежищем для прогрессивных деятелей, заинтересованных в медицинской и психологической работе с детьми, чье поведение не соответствовало норме. Наркомпрос больше не имел возможности поддерживать научные теории, защищавшие права детей с девиантным поведением. Дефектология не была официально запрещена, но оказалась дискредитирована. Поле ее деятельности сильно сузилось. Теперь эта дисциплина была строго ограничена изучением детей с органическими поражениями – глухих, слепых и умственно отсталых детей (сурдопедагогикой, тифлопедагогикой и олигофренопедагогикой). В дефектологию включалось также учение о коррекции дефектов речи – логопедия. Но в новой классификации разделов дефектологии уже не было таких, предметом изучения которых были бы «морально дефективные» или «трудные» дети. Вопрос о перевоспитании неуправляемых подростков стал запретным в советских педагогических исследованиях241. Как заявил партийный идеолог А.А. Жданов в августе 1936 года, «категорию трудных [детей] мы ликвидировали»242.