Читать онлайн «Луки и арбалеты в бою». Страница 27

Как видим, в каждом из воинских искусств, на индивидуальном или армейском уровне, присутствует некая толика лучной стрельбы. И в рассуждениях о том, как в принципе можно противостоять монголам, без этого тоже не обходится…

Итак, суммируем. Для монгольской тактики характерно сочетание обстрела из луков и конной атаки, причем обстрел всегда предшествует этой атаке, а иногда ее фактически «заменяет». Такое построение позволяло очень эффективно использовать традиционный кочевнический прием атаки рассыпным строем, что, в свою очередь давало возможность охватить противника с фронта и с флангов, накрывая его перекрестным обстрелом минимум с трех сторон.

Своих воинов монголы по возможности берегли, предпочитая подставлять под первый удар военнопленных или союзников – выжидая момент, когда неприятель глубоко вклинится в их построение. При этом своя конница, тяжелая и отчасти даже средняя, держалась в резерве – а легкая, возможно, выполняла роль «загонщиков».

Завершив охват вражеского войска, монголы начинали обстреливать его из луков, убивая легковооруженных воинов и коней под тяжеловооруженными всадниками (все-таки конская броня была мало у кого из них, к тому же не всегда она была полной и уж тем более не всегда – неуязвимой для бронебойных стрел), внося во вражеские ряды расстройство и панику, сами же при этом оставаясь недосягаемыми. Стрельба из луков велась не хаотично, а с точным расчетом, залпами, так что потери противника оказывались особенно велики.

Прием «притворное бегство» не является монополией степных конников, благодаря своей природной подвижности, могли применять этот прием гораздо чаще и эффективнее, чем кто бы то ни было. Кроме того, их мобильность позволяла им быстро менять направление главного удара, создавая локальный численный перевес в наиболее слабом месте вражеской обороны.

В бой на ближних дистанциях монголы вступали весьма неохотно. А если все же приходилось, то они старались любыми способами расстроить ряды противника: в основном – с помощью притворного бегства или же предоставляя возможность отступить по заранее намеченному монголами направлению, чтобы нанести наибольшие потери как раз в момент такого отхода.

Конный бой начинался, только когда вражеские воины и их кони уже были сильно ослаблены стрелами. Тогда монгольские конные лавы следовали одна за другой, поражая противников копьями и саблями, а также продолжая стрелять фактически в упор.

Основная тяжесть таких атак (а возможно – и обстрела) приходилась на действия средневооруженных конников. В какой момент подключались ударные подразделения тяжеловооруженной конницы и как они это делали – предмет дискуссий; но при всех обстоятельствах они, видимо, наносили удар по наиболее слабым местам во вражеских боевых порядках. Если противника все же не удавалось рассеять, атаки возобновлялись – и так до тех пор, пока враг не дрогнет.

Такая тактика требовала очень четкого взаимодействия между подразделениями, хорошего управления, а также выучки и строгой дисциплины. Все это, вопреки распространенному мнению, достигалось отнюдь не только (или даже не столько) за счет жестокого террора на «внутривидовом» уровне.

Рисунок 1760 г.: китайский полковник монгольского происхождения Канлинг Бадай. Нетрудно заметить, что его стойка базируется и на монгольской «позе лучника», и, одновременно, на цюань-шу – кулачном бое, «безоружной» части ушу

Сложные военные хитрости с использованием «технических средств» вроде посаженных на коней манекенов тоже могли использоваться как один из факторов победы, но роль их являлась не более чем вспомогательной, да и редкое это было дело. Карпини его именно поэтому и зафиксировал: как некую диковинку (предположительно к таким же диковинкам относится и его описание полного конского доспеха, а также «прилагающегося к нему» тяжеловооруженного всадника. Это не выдумка, но – оснащение гвардии, а не армии…). Наверно, даже и не стоило бы заводить здесь об этом разговор, но в последние годы уж очень распространилось мнение, будто монголы широко использовали «спецсредства» вроде дымовой завесы (!) или даже взрывающихся бомбочек (!!), причем «средством доставки» всего этого будто бы являлись лучные стрелы.

В наиболее экстремистской форме эта версия «требует» от монголов вести такой вот дымообразующий лучный обстрел даже не с земли, а из корзины воздушного шара (!!!). Будто бы это имело место по меньшей мере в битве при Легнице. Даже в «Википедии» (что поделаешь: раз уж многие читатели видят мир только по этому источнику – придется это учитывать!) под Легницей обнаружился… слава Тэнгри, не воздушный шар, но все-таки дымовая завеса.

Откуда информация?! Не из монгольских или польских хроник XIII в., конечно. И не из записей специально интересовавшихся предметом европейских очевидцев вроде Рубрука, Карпини или даже, ближе к теме, монаха Ц. де Бридия, который общался с польскими и татарскими участниками битвы под Легницей всего через шесть лет. Ноги всей этой истории растут из одного-единственного источника: «Annales seu cronicae incliti Regni Poloniae» («Анналы и хроники Королевства Польского»), автор которого, знаменитый польский историк Ян Длугош, писал этот труд фактически до последнего дня своей жизни, 19.05.1480. О XV в. Длугош говорит как современник и очевидец, повествуя о событиях более ранних времен, опирается на не всегда достоверные старые летописи, порой перемежающиеся легендами. То, что он на самом деле сообщает о битве под Легницей – в принципе сильно «легендизированная» версия, но все-таки нужно очень постараться, чтобы увидеть в ней сведенья о дымовой завесе и тем более воздушном шаре. Воображения людей XIII–XV вв на это явно не хватило, тут требуется наш современник:

«Татары же, когда поредели их шеренги, начали уже думать о бегстве. Была в татарском войске среди иных хоругвей одна гигантская, на которой виднелся такой знак: Х. На древке же той хоругви было подобие отвратительной черной головы с подбородком, укрытым порослью. Когда татары отступили и склонялись уже к побегу, знаменосец при том штандарте как можно сильнее потряс той головой, торчащей высоко на древке. Изошли из нее тотчас же и разошлись над всем польским войском пар, дым и туман с такой сильной вонью, что в силу ужасного и несносного смрада сражающиеся поляки едва ли не сомлели и, став едва живыми, оказались не способны к битве.

Известно, что татары с начала своего существования и до дня сегодняшнего использовали всегда в войнах и вне их искусства и умения ведовства, ворожения, предсказания и волшебства и их же применили они в сражении с поляками. И нет среди варварских народов другого такого, который больше верил бы в свои ворожбы, предсказания и волшебства, когда надо принять какое-либо решение. И вот татарское войско, полагая, что уже почти победивших поляков под воздействием дыма, тумана и смрада охватил великий страх и словно бы какое-то одеревенение, подымает ужасный крик, обращается против поляков и разбивает их ряды, которые до того были сомкнуты, и там, в великой резне, славно погиб сын моравского маркграфа Дипольда, князь Болеслав, прозванный Шепелка, с многими иными знаменитыми рыцарями, а магистр тевтонцев из Пруссии, Поппо, вместе со своими претерпел страшное поражение, и обращены оставшиеся поляки в бегство».

Что это было НА САМОМ ДЕЛЕ? Да ничего. Так через двести лет Средневековье воспринимает «оправдывающиеся» рассказы о причинах поражения. Может быть, слегка сдобренные смутными воспоминаниями о монгольской системе сигнализации на поле боя: знаменами, значками, отчего бы и не дымом…

Но вот чего тут точно нет, так это аэростата и боевых отравляющих веществ, изготовленных для монголов китайскими мастерами.

Равно как нет и монгольских стрел.

Дело Чингисидов в той или иной степени продолжали (или пытались продолжить) многие. В том числе и Тимуриды. После самого Тимура самый яркий из них в военном отношении – безусловно, уже хорошо известный нам Бабур. Цитаты из его жизнеописания мы уже несколько раз приводили. Сделаем еще одну подборку, отражающую одновременно и «могольскую» специфику мироустройства, и лучную стрельбу, на которой это мироустройство во многом базировалось.

В конце концов, не часто попадается такой «взгляд изнутри»: жизнеописание, оставленное человеком, много воевавшим (собственно, весь тогдашний мир базировался на непрерывной череде больших и малых войн!), очень образованным и не склонным к излишней, в ущерб истине, героизации своих или чужих деяний.

«Шейбани-хан однажды ночью совершил нападение. Окружность лагеря была основательно укреплена сучьями и рвом. Шейбани-хан, подойдя, не мог ничего сделать. Стоя за рвом, его бойцы закричали, пустили горсть стрел и вернулись».

У индийских моголов искусство боевой лучной стрельбы культивировалось во всех воинских кругах, а в высшей аристократии – особенно!