Читать онлайн «Русская Швейцария». Страница 45

Не та уже и библиотека. Так, будущий известный большевик Владимир Бонч-Бруевич, приехав в Цюрих в 1896 году и устроившись в мансарде на Цюрихбергштрассе, отправляется, после того как записался на философский факультет университета, в русскую читальню. Здесь его поражают две вещи: обилие «чрезвычайно ценных и редкостных книг» и то, «что эти книги почти никто не берет читать». Большинство книг Бонч-Бруевич находит «совершенно чистенькими, новенькими, некоторые даже неразрезанными».

В университет приезжают уже не только за медициной. У новых поколений свои кумиры. Анатолий Луначарский, изучающий в Цюрихе в 1895–1897 годах философию и естественные науки, приезжает ради эмпириокритицизма Авенариуса, который входит в моду среди русских гимназистов наряду с марксизмом, – юноши всеядны. «Вот почему ко времени окончания гимназии, – читаем в “Воспоминаниях и впечатлениях”, – у меня твердо установился план победить во что бы то ни стало сопротивление семьи и, устранившись от продолжения образования в русском университете, уехать в Цюрих, чтобы стать учеником Аксельрода, с одной стороны (к нему я имел хорошие рекомендательные письма), Авенариуса – с другой».

«Я окончательно решила поехать в Швейцарию и поступить в Цюрихский университет в семинар профессора Геркнера, который тогда считался марксистом». Это вспоминает Александра Коллонтай, студентка семестров 1898–1899 годов. Поездке предшествовала семейная драма – ради марксистских лекций замужняя дама решает бросить ребенка. Отец ее не в восторге, «но, выслушав доводы, он обещал ежемесячно высылать мне денежное пособие, поставив условие, чтобы мы матери не говорили, почему, куда и зачем я еду. Многие дамы в те годы уезжали на зиму за границу, якобы для поправки здоровья. Мы скажем маме, что врачи требуют моего пребывания в швейцарских горах. Это успокоит ее…»

А.М. Коллонтай

Посещает в Цюрихе курс философии и Леля Саломе. Этой дочери русского генерала, родившейся в Петербурге и приехавшей в Цюрих с портретом Веры Засулич, с которым она не расстанется всю свою долгую удивительную жизнь, предстоит под именем Лу Андреас-Саломе войти в историю как подруге Ницше, Рильке и Фрейда.

Но в целом русский студент по-прежнему резко отличается от туземных. Эту разницу сформулировал в своих воспоминаниях учившийся на медицинском факультете в Цюрихе уже упоминавшийся Фриц Брупбахер: «Швейцарский студент не задумывался ни о каких других вопросах, кроме своей учебы, которая должна принести ему в будущем насущный хлеб. Его жизненный путь был прям и гладок. Вскоре после экзаменов он женился на богатой невесте, затем где-то устраивался, зарабатывал деньги и приходил со временем к почету и уважению, не задумываясь ни о чем, кроме своей работы. Русский студент чувствовал давление политических отношений в каждом своем движении. Он размышлял о мировых проблемах, он хотел изменить окружающую действительность. Поэтому его мысли были обо всем мире, об экономике, политике, морали, о людях вообще. Поэтому он был многосторонним, энциклопедичным. Швейцарского студента занимали проблемы рендиты и выгодной женитьбы, русского – проблемы переустройства всего света».

Неудивительно, что под влиянием русских студентов и особенно студенток некоторые молодые швейцарцы тоже начинают интересоваться вопросами социализма. Среди них – сам Брупбахер.

Фриц Брупбахер и Лидия Кочеткова

К решению мировых проблем его подтолкнуло знакомство с Лидией Кочетковой, цюрихской студенткой-медичкой, учившейся до этого в Петербурге у Лесгафта. Брупбахер так описывает свою будущую жену: «Она пожертвовала своими любимыми научными занятиями в области естествознания, чтобы стать врачом, жить среди народа и посвятить свою жизнь служению ему. Ее переполняла ненависть к царизму. Для нее сам народ и самопожертвование ради народа было своего рода религией – при этом само слово “религия” нельзя было и произнести. Примером для нее служили цареубийцы из кружка Перовской. Высшим идеалом было кончить жизнь на виселице за народ и свободу. <…> Эта настоящая, без какой-либо позы, страсть к самопожертвованию ради идеи, так сказать, страсть растворить всё свое я, приводила в смущение, сбивала с толку и имела что-то сказочное для человека, являвшегося представителем народа, о котором на всем свете говорят: “Без денег нет швейцарцев”».

Брупбахер и Кочеткова заключают брак в духе «новых людей» – они обещают друг другу независимость и дружбу в борьбе за новый мир. Лидия отправляется в Россию, где работает земским врачом, попутно распространяя среди больных агитационную литературу и оружие. Брупбахер готовит революцию в рабочих районах Цюриха. Она приезжает в Швейцарию на каникулы. Их переписка могла бы составить тома. В своих воспоминаниях швейцарец называет свой брак – «браком с русской революцией». Разлучают их война и само отношение к войне. Эсерка Кочеткова – за войну против немцев до победного конца. Пацифист Брупбахер понять этого не может. Их брак распадается. Обаяние русской женщины столь велико, что Фриц Брупбахер после расставания с Лидией Петровной, как он уважительно называет в мемуарах свою русскую супругу, женится еще дважды – и оба раза тоже на женщинах из России.

Отметим, что многие швейцарские социалисты имели жен из Российской империи. Назовем здесь Роберта Гримма, Фрица Платтена, Отто Ланга, Йоханнеса Хубера, Давида Фарбштейна.

Иные времена – иные песни. Русские умы захлестывает учение Маркса. Новая глава в истории русского Цюриха открывается вместе с кефирней на углу Мюлегассе и Зейлерграбен (Mühlegasse, 33). С 1881 года в Цюрих переселяется Павел Борисович Аксельрод, второй, наряду с Плехановым, отец русского марксизма. «Во главе социал-демократических кружков Цюриха, – вспоминает Бонч-Бруевич, – в то время стоял Павел Борисович Аксельрод, член знаменитой группы “Освобождение труда”, один из основоположников русской социал-демократии, ранее принадлежавший к полуанархической группировке “Черный передел”. Правда, к этому времени он уже сильно постарел, нередко болел, был угнетен постоянным исканием заработка, и его влияние до большой степени упало, но вместе с тем нельзя было быть в Цюрихе и не быть у него, если вы чувствовали себя принадлежащим к нарождающимся социал-демократическим организациям». В докладе Департамента юстиции и полиции генеральному прокурору Швейцарской Конфедерации в декабре 1891 года указывается на подпольный характер деятельности «некоего Аксельрода, который под прикрытием фабрики по производству сгущенного молока ввозит в Россию большое количество революционных брошюр». Молочный заводик служил не только крышей для распространения марксизма в России. «Для того чтобы существовать со своей семьей, – вспоминает Бонч-Бруевич, – он должен был в Цюрихе открыть кефирное заведение, и на его обязанности лежало два раза в день встряхивать не менее 300–500 бутылок. Хочешь не хочешь, пишет ли он статью, читает ли книгу, занимается ли каким-нибудь иным делом, – в определенный час он должен был бежать во всякую погоду в город в “магазин” из верхней части Цюриха, где он жил, чтобы там проделывать эту операцию».

Как женевской Меккой социал-демократов была квартира Плеханова, так в Цюрихе эту роль исполняла квартира Аксельрода. В 1895 году кефирный заводик посещает молодой Ульянов, который производит на Аксельрода «ошеломляющее, чарующее впечатление». В 1902 году к Аксельроду на поклон является юный Троцкий. У Аксельрода гостят знаменитые марксисты того времени – Каутский, Бернштейн, постоянно бывают другие члены группы «Освобождение труда» – Плеханов и Засулич. Здесь за самоваром в бесконечных спорах решаются пути спасения далекого отечества, скрещиваются клинки теорий, блещут знаменитые плехановские остроты. Пример полемики с марксистами-экономистами приводит в своих «Записках подпольщика» Цецилия Бобровская-Зеликсон, оказавшаяся в 1898 году за чаем у Аксельрода свидетельницей борьбы ортодоксальных марксистов с ревизионистами Кусковой и Прокоповичем: «Плеханов возбужден, он не унимается и в нашем присутствии и с издевкой говорит Кусковой: “Вот, Екатерина Дмитриевна, садитесь верхом на этот самовар, и пусть он вас повезет – добьетесь таких же результатов, каких можно добиться вашими теориями!”»

В подвале под квартирой Аксельрода размещается главная экспедиция «Искры». Заведует цюрихской экспедицией Максим Литвинов, будущий народный комиссар иностранных дел, а в то время известный как участник нашумевшего побега группы «искровцев» из киевской тюрьмы. «Официальный адрес “Искры”, – пишет Литвинов в своих “Воспоминаниях”, – был в Цюрихе, где мы условились встретиться с товарищами по побегу. Прибываем туда первыми, но не проходит и десяти дней, как приезжают остальные… На время моего “отсиживания” за границей мне предложили взять на себя заведование цюрихской “явкой” “Искры” и экспедицией. Как известно, “Искра” сначала издавалась и печаталась в Мюнхене, а затем в Лондоне, но по конспиративным соображениям это держалось в секрете, и официальным местопребыванием редакции “Искры” считался Цюрих… “Искра”, “Заря” и другая литература по выходе из печати немедленно доставлялись из Лондона в Цюрих, откуда рассылались по почте заграничным подписчикам и организациям и тайными путями переправлялись в Россию. Цюрихский адрес служил также “явкой” для желавших лично связаться с редакцией и организацией».