Читать онлайн «Русская Швейцария». Страница 31

Заглянем и на улицу Бонивар (Bonivard). Здесь находилось до революции русское консульство. Весной 1901 года оно чуть было не стало жертвой революционного погрома. После митинга-протеста против разгона студенческой демонстрации в России сюда пришли протестовать возмущенные женевские студенты. Из донесения посланника России в Швейцарии Вестмана 9 апреля 1901 года: «По завершении митинга группа русских студентов и студенток, в основном еврейской национальности, шумной толпой направилась к консульствам России и Италии. Подойдя к первому из них, толпа в количестве 200–300 человек, включая зевак и местный городской сброд, остановилась и начала яростную демонстрацию с пением революционных песен и выкрикиванием в основном на хорошем женевском французском языке оскорбительных слов. Из толпы был брошен большой камень, который разбил двойное стекло, были предприняты неудавшиеся попытки выломать входную дверь, наконец несколько демонстрантов залезли с внешней стороны на верхний карниз двери и сняли консульский щит, который был тут же демонстративно разбит и унесен куда-то».

«В числе арестованных по делу о нападении на консульство, – сообщает нам подробности Сандомирский, – был задержан ряд болгар и сербов. Среди них – красивая сербка Радмилович, учившаяся на медицинском факультете и отличавшаяся могучим телосложением. Радмилович была изобличена женевской полицией в том, что она подставила свои могучие плечи студенту, воспользовавшемуся ее помощью для того, чтобы сорвать ненавистный флаг».

Процитируем еще отрывок из воспоминаний Бонч-Бруевича, поскольку здесь особенно наглядно проступает отношение швейцарских властей к русским революционерам: «Вера Михайловна (Величкина, жена Бонч-Бруевича. – М.Ш. ) тотчас же отправилась к главе женевского правительства и подробно объяснила ему о том, что послужило поводом к демонстрации. Швейцарец – один из выдающихся политических деятелей Женевы, демократ и республиканец, – был крайне возмущен тем, что творили агенты самодержавия с учащейся молодежью и другими демонстрантами в России. Он сейчас же выпустил нескольких человек на поруки Вере Михайловне и сказал, что русский посол все-таки требует удовлетворения и что, помимо возмещения материальных убытков, власти должны будут кое-кого из русских принести в жертву и выслать, а поэтому самое лучшее сказать ему заранее, кто из русских собирается выезжать из Женевы, – на тех они и остановятся; мешать же учиться русским, в угоду царской полиции, они не хотят. Через день ему был представлен список четырех лиц, действительно, по своей надобности, совершенно уезжавших из Женевы и, кроме того, всегда живущих за границей (двое из них были болгары), – их выслали! На самом деле они уехали сами, но об их “высылке” сообщили русскому послу в Берн. Остальные были все выпущены на свободу, и их более не трогали».

Дальше от озера, за железной дорогой, идет улица Серветт (rue de la Servette). На ней, в доме № 37, жил летом 1904 года, приехав на несколько недель из Парижа, в квартире своего двоюродного брата Максимилиан Волошин. Из его писем узнаем, что он часто посещал уже известное нам «русское» кафе «Ландольт» и встречался там с издателем «Скорпиона» Сергеем Александровичем Поляковым. Тогда же состоялось его знакомство с Вячеславом Ивановым, жившим в то время под Женевой на вилле «Жава» (“Java”). О своих впечатлениях от знакомства поэт пишет Маргарите Сабашниковой: «Бесконечные разговоры с Ивановым: весь трепет разговора. Религия Диониса, танцы, ритм, оргиазм, маски… Разговоры с Ивановым – это целый океан новых мыслей, столкновения и подтверждения старых. Мы так во многом сошлись, и сошлись так неожиданно, идя такими разными путями… Мы говорили о золотом веке, когда вся земля опояшется хороводами пляшущих людей, как млечными путями. Всё сольется в одной звездной пляске».

А в письме Брюсову от 24 сентября 1904 года Волошин добавит: «Для меня Женева была наполнена, конечно, разговорами с Вяч. Ивановым. Ведь я только теперь лично с ним познакомился. Он обогатил меня мыслями, горизонтами и безднами на много лет».

Как Женеву ни смотри,

Улица Ла Коратри

Только стоит здесь вниманья.

В доме № 10 по этой улице располагался некогда знаменитый книжный магазин «Жорж и К0». Книготорговля была открыта базельским издателем Г. Горгом, переехавшим в Женеву. В 1865 году с ним познакомился Герцен. 1 июня 1865 года издатель «Колокола» писал о магазине «Жорж», что «склад журнала будет у него и под его управлением». На этот адрес присылали для Герцена корреспонденции из России. «Жорж» использовали как книжный магазин все поколения русской эмиграции.

На Корратри находилось здание почтамта, куда Достоевские каждый день приходили за письмами. Сюда прибегала Анна Григорьевна пораньше, чтобы незаметно от мужа взять нефранкированное письмо от матери. Здесь однажды встретились Достоевские с Огаревым. Достоевский спросил, какого врача мог бы тот ему порекомендовать, и Огарев посоветовал ему своего. Анна Григорьевна записывает в дневник: «Тот указал нам на доктора Mayor, живет на площади Molard № 4, и просил, если мы адресуемся к нему, то сказать от имени Огарева, говорил, что тот принимает к себе на дом, и тогда следует ему заплатить 2 франка, а если звать на дом, то надо дать больше, т. е. франка 3 или 4. Удивительно, как они мало получают, ну разве возможно дать хотя бы самому плохому доктору в Петербурге 1 рубль, ведь это положительно невозможно, а тут 4 франка, так и за глаза довольно».

Здесь же произошла еще одна примечательная русская встреча. Бонч-Бруевич закупил брошюровочные машины для партийной типографии и тащил их с несколькими товарищами. «Запряженные четверкой, да двое сзади, напрягая все свои силы, подошли мы к фешенебельной улице rue de Corraterie, и это совпало как раз с 12 часами дня, когда уличное оживление достигает своего апогея. Все радостные, многие с букетиками живых цветов, оживленно двигались, спеша домой, в этот обеденный час. На улицах стали мелькать знакомые лица русской колонии, и не только колонии вообще, но и социал-демократы в частности. Не могу не вспомнить того печального чувства, охватившего нас, когда я заметил, что многие, увидав нас, были шокированы нашим положением и, на минуту останавливаясь с раскрытыми глазами, мигом потом затирались в толпе, спеша отойти от нас подальше. Когда это было студенчество – мы не обращали на это внимания. Но вот прошли ростовские рабочие, успевшие приодеться в Женеве, переменить рубашки на “пинжаки” и вообще принарядиться по-европейски, и когда кто-то из нас крикнул им: “Помогли бы!” – они, не оглянувшись, словно не заметив нас (а нас нельзя было не заметить!), завернули поспешно в переулок и заторопились уйти.

– Вот как портит наших ребят буржуазная обстановка европейского города, – кто-то проговорил укоризненно, мы же вновь и вновь напрягли свои силы, чтобы совершить еще долгий утомительный путь по бесконечной rue de Carouge, которую сокращенно мы звали “Каружкой”.

– Вот так молодежь, вот так молодцы! – вдруг раздался знакомый голос. – Машину на себе везете! – изумился Георгий Валентинович Плеханов, быстро подходя к нам, чистенько одетый, с пальто на руке, совершавший свой ежедневный путь, когда он был здоров, из библиотеки домой.

– Я хочу вам помочь, – сказал он нам и готов был взяться за конец веревки.

Мы изумленно смотрели на него, – так это было неожиданно! – а я невольно вспомнил тех новоявленных заграничных щеголей из нашей же эмигрантской среды, которые, сконфуженные нашим поведением, отворачивались от нас, чтобы не раскланиваться с нами, запыленными, вспотевшими и грязными, на самой бойкой улице буржуазного квартала Женевы».

Корратри приводит нас на самую известную площадь Женевы, Плас-Нёв (place Neuve). На этой площади находится Гранд-театр (Grand The´âtre). Когда-то здесь дирижировал Чайковский, во время Первой мировой войны устраивал представления Дягилев, живший в Уши и готовившийся со своей труппой к турне по Америке. Стравинский вспоминает: «…Просили дать спектакль в Женеве в пользу Красного Креста. Случаем этим он воспользовался, чтобы показать как бы предварительную премьеру своего нового балета, и устроил в Женевском театре фестиваль музыки и танца. В нем приняла участие Фелия Литвин, открывшая этот вечер пением русского национального гимна. Я дирижировал там первый раз перед публикой фрагментами “Жар-птицы” <…> Это был также первый дебют Эрнеста Ансерме как дирижера “Русских балетов”».

В Женеве тогда же проявил себя как балетмейстер Леонид Мясин, поставив в Гранд-театр по предложению Дягилева балет «Полуночное солнце» на музыку оперы Римского-Корсакова «Снегурочка». Михаил Ларионов оформил балет в стиле русского лубка. Спектакль имел у женевской публики колоссальный успех.