Читать онлайн «Криминальная история христианства». Страница 48

Проконсул же Африки Анилин настойчиво обратил внимание владыки на то, что «государство» ожидают «большие опасности», если пренебречь «высочайшим почтением к священной, небесной власти», поэтому было бы необходимо также, чтобы те, «кто посвящает свою службу этой святой религии и имеет обыкновение называть себя клириками, остались раз и навсегда полностью свободными от несения всякой государственной службы». Тем самым христианский клир был признан привилегированным сословием.

Щедрый завоеватель, который с тех пор как «защитник (famulus) Бога» почувствовал себя наделенным особой миссией, имел теперь перед собой лишь двух властителей Востока, — Максимина Дайа с резиденцией в Антиохии и Лициния со столицей в Сердике.

Максимин Дайа (римский император в 309–313 гг), преемник Галерия, был при Диоклетиане суровым преследователем христиан в областях своего господства — Ближнем Востоке и Египте. Однако после эдикта Галерия о терпимости, опубликованного 30 апреля 311 г (стр. 175), Максимин пошел на уступки, сдержанно, конечно, неохотно. Однако и при нем решающий поворот к терпимости по отношению к христианам был «налицо без ограничений» (Кастритий), и, как доказано, неверно утверждение Евсевия, что Максимин Дайа утаил эдикт Галерия о терпимости и позаботился о том, «чтобы о нем не узнали в ему подчиненных областях». Напротив, истинно, что епископ Евсевий утаил имя Максимина в своей копии эдикта. Конечно, Максимин (что формально не было необычным) опубликовал его неполно и, пожалуй, лишь под давлением своих соправителей, а также армянской войны, в которую был вовлечен. Но вообще этот император вновь укрепил язычество единой церковной политикой и вел антихристианскую пропаганду, чуть ли не сделал обязательным чтением в школах фальшивые «Пилатовские акты». И на просьбы властей Никомедии, Тира и других мест выслать христиан из городов Максимин откликался, — «если они упорствовали в своем проклятом безумии», и обещал в награду за «богоугодное стремление» заявителей «неизменную предупредительность». Согласно Евсевию и Лактанцу, государь сам инспирировал антихристианские петиции городов, что, однако, хотя и в его духе, очевидно, не соответствует истине. И все-таки, утверждает Евсевий, император Максимин превосходил в низости «самого безбожного человека и самого свирепого врага благочестия». Он был «врагом благородных и противником всего доброго», выжимал «несказанные суммы денег», заносился в «своем высокомерии до безумства», предавался пьянству до потери сознания, кроме того «никем не был превзойден в обжорстве и распутстве», «не мог проехать ни одного города, не лишив женщину чести и не совратив девушку» и так далее в знакомом стиле.

Естественно, Максимин Дайа совершал преступления не безнаказанно «Отец церковной истории», даже «отец всемирной истории» (Эрхард) не устает сообщать об актах мести возлюбленного Бога «Обычные дожди и ливни больше не выпадали зимой в привычном количестве. Неожиданный голод к тому же чума и как дополнение еще другие болезни так что множество мужчин, женщин и детей ослепло». Этого недостаточно — мы знаем «заботу» Бога о ближних уже из еврейской истории (гл. I) ко всему подошла еще война в Армении Короче, битвы, голод, чума, болезни, ливни, люди бродили «как призраки», их трупы заполняли переулки и площади, «даже пожирались собаками». И все это не что иное как ответ небес на «дерзкую заносчивость тирана по отношению к Богу», «и за решения городов против нас».

Как многие апологеты, епископ Евсевий одержим стремлением оклеветать без зазрения совести все враждебное христианам — «благочестивым» преувеличением или ложью. Например. Максимин Дайа побудил антиохийцев «упрашивать себя, как об особой милости от него, ни в коем случае не разрешать, чтобы христианин жил в их городе». Или император не объявил эдикта Галерия. Или контролер городских финансов, Феотекн, «свел в могилу бесчисленное число людей». На самом деле мучениками стали тогда лишь немногие христиане, Евсевий сам знает поименно лишь троих — и Якоб Буркхард знал, конечно, почему он назвал «отца церковной истории» не только «отвратительнейшим из всех панегиристов», но также «первым исключительно недобросовестным историографом древности».

Лактанц, конечно, ни на йоту не честнее. И по его именно словам император Максимин, который иногда (из нерасположения к Галерию) даже прекращал преследования христиан на территории своего господства (между июлем и ноябрем 309 г), был «гнусным чудовищем», его расточительность — «безмерна», его распутство таково, что «ни один предшественник не был равен» ему «Евнухи и сводники шныряли всюду Где бы ни обнаруживалось благородное лицо, отец и супруг должны были отступить». И если бы попал ему «Христос в руки он велел бы тайно утопить его в море». И этот тон стал определяющим для диффамации императора до наших дней, так что, оставляя в стороне одиночные попытки реабилитации (Штейном, А. Пиганьолом), даже современные историки почти единодушно предают проклятию «zelots du pagamsme».[99]

В действительности Максимиан Дайа ни в коем случае не был неспособным правителем. Ему доставало интеллекта и для управления, и для литературы и искусства, которые он, несмотря на невысокое происхождение и образованность, поощрял. И его преследование христиан, — впрочем, достаточно «умеренное», — как заключает новейшее и основательнейшее исследование об этом правителе, «имело своей причиной требования местных инстанций, которые были обусловлены экономически и которые император из разумных оснований не мог игнорировать» (Кастриций). Так как практика христианства особенно угрожала хозяйственному благополучию городов, от которых монарх сильно зависел.

Определенные религиозные размышления не были чужды Максимину, как показывает сам рескрипт, которым он отвечает на городской запрос «Вы (язычники) может видеть страны обширных равнин, как они цветут, как их колосья колышутся, и луга, которые благотворный дождь украшает травами и цветами, воздух, который снова стал кротким и совсем тихим Все должны радоваться, что благодаря нашему смирению и почтению, нашим жертвам власть столь могущественного и сильного Марса смягчилась, и должны радоваться светлому миру, который вы в безопасности так вкушаете, и покою».

С миром, конечно, было что-то неладно. Об этом позаботились Константин и Лициний, однажды «пробужденные царем царей, Богом Всевышним и Спасителем, двое богоугодных мужей против двух безбожнейших тиранов». После устранения одного из последних, Максенция, Константин возобновил в феврале 313 г в Милане пакт с Лицинием и отдал ему, для укрепления союза, свою сестру Констанцию в жены Оба императора признали в конституции, так называемом Миланском эдикте, христианство как правовой субъект и провозгласили полную свободу религий в Римской империи при особом отношении к христианам. После нанесения поражения Максимину они должны были проявлять терпимость и на Востоке, каждый культ теперь считался так-таки законным как и другой Максимин, разрешивший строить храмы во всех городах и восстанавливать разрушенные, включивший ревностнейших языческих священников даже в личную охрану, ясно видел, что на него надвигается Суровой зимой 312–313 гг., во время отсутствия Лициния в Сирии, он вторгся в эту область, взял Византию и Гераклею и столкнулся 30 апреля 313 г на «Campus Serenus»[100] близ Тсилара, с противником, который предпринял военный поход уже под христианскими девизами, для отца церкви Лактанца уже настоящая религиозная война, но и для Иоганна Геффкена «первая действительно религиозная война мира» Лициний, которому в ночь перед этим явился «Божий ангел», отрядил назавтра воинство к молитве, его мясники подняли «руки в небо», трижды вскричали к Богу — «и теперь, с сердцем, исполненным мужества, они снова надели шлемы и подняли щиты». Никакого чуда, что теперь «такая масса солдат скошена меньшим войском», «повержено чудовищное количество» Религия любви с воинственной окраской. Правда, сам Максимин, переодевшись рабом, смог спастись поспешным бегством в Никомедию, а оттуда с близкими через Таврские горы в Киликию. Однако еще в том же году он умер, в Тарсе, возможно, покончив с собой или от болезни, когда войска Лициния уже продвинулись к городу по воде и суше.

Евсевий при этом приводит две друг другу противоречащих истории, но вновь, растягивая наслаждение, живописует конец Максимина, «пожираемого невидимым, посланным Богом огнем» Лактанц даже утверждает, что Максимин, «четыре дня, охваченный безумием, хватал землю руками и глотал ее с алчностью. Когда же после долгих и страшных мучений он ударился головой о стену, глаза выскочили у него из орбит. Только теперь, когда он потерял зрение, он узрел Бога, восседающего с диаконами в белых одеждах для суда над ним признал он Христа, непрестанно молясь и умоляя пощадить его».