Читать онлайн «Забайкальское казачество». Страница 81

Ренненкампф, до конца своих дней не снимавший форму забайкальских казаков, был расстрелян новой властью в 1918 году в Таганроге (убит толпой солдат-дезертиров — по другим источникам); Мищенко, живший в Темирханшуре, отказавшись снять погоны и свои награды по требованию группы из рабочих и солдат, обыскивающих его дом с целью доказательств контрреволюционной деятельности, застрелился, не вынеся хамства и оскорблений разнузданного «гегемона». Они — Ренненкампф и Мищенко — стали жертвами революции 1917 года, в которой не принимали участия.

Провал наступления Русской армии в Шахэйском сражении похоронил надежду порт-артуровцев на помощь извне. Им оставалось рассчитывать только на свои силы.

Шахэйское сражение закончилось безрезультатно для двух противостоящих армий, которые, обескровленные чудовищными потерями, стали зарываться в землю, накапливать силы и готовиться к следующим боям. Артиллерия, прежде всего горная, пулеметы сыграли решающую роль в прошедших схватках. Их имелось достаточно у японцев и мало было у нас. Огневой мощи противника Русская армия противопоставила штыковые удары. Расчеты на штык требовали большой концентрации живой силы в атакующих цепях, поэтому русские пехотные полки, наступая густыми цепями, несли большие излишние потери от огня противника еще на дальних подступах к позициям японцев.

Казаки из-за своей малочисленности в сотнях и при том же фронте наступления, что выделялся на пехотную роту, имели меньшие потери, чем пехота, так как цепь их была редкая. Меньшие потери казаков объясняются еще тем, что, как правило, они действовали на флангах наступающих или обороняющихся пехотных частей и в стороне от направления главного удара.

Насыщенность войск противника пулеметами заставляла кавалерию все больше и больше действовать в пешем порядке, отказываться от фронтальных атак в конном строю на укрепленные позиции японцев. Возросло в этих условиях значение маневра во фланг и тыл противника, быстрого выхода на направление главного удара его с целью противодействия расширению прорыва в сторону флангов и в глубину, обходов и охватов, закрытие брешей и промежутков, образуемых при уменьшении фронта обороны, при отходе и т. д.

Взгляд на применение конницы после Шахэйского сражения стал меняться, но в большей степени — у военных теоретиков, анализирующих результаты боев, и в меньшей — у военачальников, типа Куропаткина, как покажут дальнейшие события.

Шахэйское сражение стало предвестницей сражений Первой мировой войны, когда армии и фронты окажутся в такой же ситуации, как на реке Шахэ в 1904 году.

Оперативное искусство получило свое дальнейшее развитие: увеличилась протяженность фронта действий (60 км) и продолжительность их ведения (14 суток).

Если военного поражения Русской армии удалось избежать, то в моральном плане противник нанес «…самое тяжелое из всех поражений — они надломили наш дух, поселив сомнение в победе».

Наступившее затишье, названное в просторечии зимним сидением или дни безделия на Шахэ, продолжалось до середины января 1905 года. Обе армии активных действий не вели.

Но затишье это было призрачным. Не участвовали в боях крупные пехотные части, а казаки постоянно находились в деле. А. Деникин так описал этот период: «Шла только невидная и тяжелая работа охранения и разведки в районе, где горные массивы своими извилинами и складками донельзя затрудняли наблюдение, где дороги-тропы извивались глухими коридорами, в которых не раз сверху неожиданно сыпались пули невидимого врага».

При общем падении морального духа Русской армии и ее командного состава зрело недовольство условиями жизни на занимаемых позициях. Солдаты и казаки Маньчжурской армии бедствовали, терпели лишения из-за отсутствия теплых вещей и продовольствия: интенданты своевременно не побеспокоились о доставке всего необходимого к зиме, а заготовленные в центральных губерниях России полушубки, валенки и отправленные в сентябре-октябре 1904 года, к ноябрю еще не прибыли. Их получили тогда, когда надобность в них уже отпала, то есть летом. Поставщики продовольствия при заключении сделок на поставки требовали чуть ли не двойную плату. Пропадали сотни и тысячи вагонов с различными грузами; к концу войны, по приблизительным подсчетам, бесследно исчезли грузы с шестью тысячами вагонов. Интендантские начальники и подрядчики наживали себе состояния.

В Мукдене и Харбине тыловые начальники кутили похлеще купцов-миллионеров. Тысячи рублей, украденных у армии, пропивались, проигрывались в карты.

По всей России различные общественные организации, патриоты отправляли в Маньчжурию тысячи посылок для «героев Ляояна», ной они бесследно исчезали на бесконечном пути от интенданта до солдата.

Деморализованная, обворованная армия разлагалась. Безнадежность, утраченная вера в начальников, апатия ко всему, кутежи и разврат собрались в один комок безысходности. У солдат копилась глухая ко всему человеческому ненависть — к войне, своим командирам и начальникам. Пропасть между солдатом и офицером становилась все больше. Принесенные вместе с пополнением из Европейской России революционные настроения находили благодатную почву. Армейская дисциплина подверглась суровому испытанию на прочность в тяжелых условиях существования Маньчжурской армии. Многие офицеры, гордившиеся уставным порядком в своих ротах, батальонах, полках, пренебрежительно отзывающиеся о дисциплине в казачьих частях, перестали узнавать свои подразделения и части. Призванные из запаса солдаты начинали роптать, но еще удерживались в повиновении.

Совершенно другая картина сложилась в казачьих полках, которые переносили те же тяжести полевой жизни, так же голодали, мерзли, так же, как и пехота, устали от войны, но продолжали добросовестно нести службу на сторожевых постах в охранении и в разведке. Кроме проблем с личным пропитанием, казак должен был думать и о том, как прокормить свою лошадь. Часто выезды на фуражировку заканчивались перестрелками с хунхузами, в которых, случалось, гибли казаки и их лошади.

Прибывший в Цинхечен, в Восточный отряд генерала Ренненкампфа на должность начальника штаба Забайкальской казачьей дивизии и штаба отряда А.И. Деникин так описывал казачий быт: «В Цинхечене часть только отряда расположена была в фанзах и дворовых постройках, остальные в землянках. Вырыта яма в аршин глубиной, поставлены жерди, крыша покрыта гаоляновой соломой и засыпана слоем земли; стены, потолок, пол, двери — все из гаоляна. Весь день дымится примитивный камин, сложенный из камней, с торчащей над крышей трубой, сооруженной из банок от керосина. В таких землянках люди жили целыми месяцами, холодной осенью и маньчжурской зимой, когда реомюровский термометр показывал 25 градусов мороза».

Отряд прикрывал левый фланг Маньчжурской армии и находился в горной местности, куда по бездорожью трудно было доставлять продовольствие и фураж.

Хлеба не хватало, пекли лепешки из гаоляновой муки. Офицерский стол мало отличался от казачьего, «только изредка, когда какой-нибудь смелый маркитант рискнет проехать в наш отряд — за риск двойные цены — и его по дороге не ограбят, тогда у нас два-три дня кутеж», — отмечал А.И. Деникин в своих воспоминаниях (по окончании Гражданской войны. — Примем. ред.), находясь в далеком Париже в эмиграции.

Хоть и запрещено было официально употреблять спиртные напитки, но пили все — кто для «сугрева», как говорили казаки, кто для развлечения, от безделья. В.А. Апушкин, прибывший в 1-й Читинский полк отряда Мищенко в дни затишья на Шахэ и приглашенный на дружеский вечер гостеприимными читинцами в офицерское собрание, устроенное в одной из китайских фанз, написал потом: «Пили изрядно за здоровье генерала Пуфа — игра, придуманная от безделья читинцами и требовавшая большою количества вина. Это было единственное развлечение. Карты в отряде не поощрялись».

После провала наступления на реке Шахэ русское командование задумало новую наступательную операцию. Были осуществлены организационные и штатные изменения в Маньчжурской армии. Неоднократные просьбы к царю адмирала Е. И. Алексеева об отставке наконец-то возымели действие, и он был отстранен, а вместо него назначили… А.Н. Куропаткина.

Новый главнокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке приступил к разработке и осуществлению плана наступления, реорганизовал управление войсками Маньчжурской армии. Вместо отрядов создали три армии: 1-й армией командовал генерал И.П. Линевич,2-й — O.K. Гриппенберг и 3-й армией — генерал A.B. Каульбарс.

Начальником штаба у Куропаткина стал генерал А.Е. Эверт, вместо генерала Харкевича, произведенного в генерал-лейтенанты и назначенного начальником штаба 1-й армии, к Линевичу. Не выиграв ни одного сражения, два первых лица Маньчжурской армии были повышены в должностях и оставлены дальше распоряжаться тысячами судеб русских солдат. По этому поводу хорошо сказал A.A. Игнатьев, лично знавший этих двух военачальников: «Так оно частенько бывало в России: человек не может командовать эскадроном — дать ему управлять губернией!»