Читать онлайн «Сталинград». Страница 47

Многие мирные жители Сталинграда, оказавшись после стремительного наступления 6-й армии позади немецких позиций, не смогли даже добраться до берега реки. 2 сентября Гитлер приказал очистить город от гражданского населения, однако люди и сами спешили его покинуть. Уже через несколько дней большая колонна беженцев направилась на запад, в глубь оккупированной территории. Люди катили на тележках, несли в чемоданах и корзинах свои немногочисленные уцелевшие пожитки. Они попали под артиллерийский обстрел. Немецкий корреспондент видел, как за несколько минут колонна превратилась в кровавое месиво. Чья-то оторванная рука повисла высоко над землей на телеграфных проводах… Впрочем, у тех, кто покидал город, не было почти никаких надежд найти себе пропитание. Интендантская служба 6-й армии уже все реквизировала для собственных нужд. Скот, зерно и все съестные припасы отобрали даже у казаков, среди которых было много бывших участников Белого движения. Совсем недавно они встречали немцев хлебом-солью, как освободителей…

Вид обреченно бредущих из города людей вызывал странные и противоречивые мысли даже у самих немцев. Вот как писал об этом один из офицеров 293-й пехотной дивизии: «Сегодня я видел много беженцев, идущих из Сталинграда. На долю этих несчастных выпали ужасные страдания. Дети, женщины, старики – такие, как наш дедушка – лежат у дороги, в лохмотьях, не имея защиты от холода. Хотя они наши враги, это зрелище меня потрясло. Мы должны благодарить фюрера и Бога за то, что наша страна избавлена от подобных ужасов. На войне я видел много страданий, но то, что происходит в России, в первую очередь в Сталинграде, просто неописуемо. Вы меня не поймете – это нужно видеть своими глазами».[399]

Тысячам женщин и детей, не сумевшим выбраться из города, оставалось одно – попытаться укрыться в подвалах разрушенных зданий, подземных коммуникациях и пещерах, вырытых на склонах берегов Волги. Есть данные, что были даже такие, кто прятался в воронках на Мамаевом кургане во время самых жестоких боев. Конечно, многие из них погибли. Приехав первый раз в Сталинград с группой военных корреспондентов, Константин Симонов был потрясен. «Мы ехали по мосту через один из оврагов, пересекающих город. Я никогда не забуду зрелища, которое предстало перед моими глазами: овраг, слева и справа от нас весь изрытый пещерами, кишел жизнью как муравейник. Входы в пещеры были закрыты обугленными досками и тряпьем. Женщины собирали и использовали все, что могло пригодиться».[400]

Симонов много писал о страданиях всех, кто находился в Сталинграде, – военных и гражданских. Вот как он впоследствии говорил о том, что видел, не пытаясь ничего приукрасить – жалость не могла помочь борьбе, которая велась не на жизнь, а на смерть. «Вот труп утонувшей женщины, который прибило к волжскому берегу… Ее скрюченные пальцы судорожно сжимали обугленное бревно, лицо было искажено: женщине пришлось претерпеть невыносимые муки, прежде чем смерть принесла избавление. Это сделали немцы, сделали прямо у нас на глазах. И пусть они не просят пощады у тех, кто был свидетелем этого. После Сталинграда пощады мы им не дадим».[401]

Первоочередной, но не единственной заботой мирных жителей было найти безопасное убежище. Ее как-то решали, а вот добыть пищу и воду было очень трудно. Как только наступало затишье, женщины и дети выбирались из подвалов, пещер и ям в земле, спеша срезать куски мяса с убитых лошадей, прежде чем их до костей обглодают бродячие собаки и крысы. Главными добытчиками, как это ни странно звучит, стали дети. Немецким снайперам было труднее попасть в их маленькие проворные фигурки. По ночам дети крадучись шли к сильно обгоревшему элеватору около Царицы, которым наконец овладели немцы. Они наполняли мешки и сумки обугленным зерном и спешили уползти прочь, однако часовые, охранявшие элеватор, стреляли метко. Тех, кто пытался украсть что-то у немецких солдат, расстреливали на месте, как в самом Сталинграде, так и в тылу.

Солдаты вермахта научились использовать детей Сталинграда в своих целях. Сами немцы не любили ходить к Волге за водой – боялись сидящих в засаде снайперов противника. Пообещав русским мальчишкам и девчонкам кусок хлеба, немцы отправляли их на берег наполнить фляги и принести их обратно. Немецкие войска использовали мирных жителей в качестве живого щита не в первый раз. Такую беспощадность они проявили еще в 1941 году, в начале блокады Ленинграда. В Москве отреагировали мгновенно: солдаты Красной армии должны уничтожать всех пособников оккупантов, даже если их принудили сотрудничать силой. И вот теперь это указание действовало в Сталинграде. Из штаба 37-й гвардейской стрелковой дивизии докладывали: «Противник заставляет гражданское население выносить с поля боя убитых немецких солдат и офицеров. Нашим бойцам пришлось открывать огонь».[402]

Иногда сталинградским сиротам везло. Они прибивались к полкам Красной армии, чаще к штабам. Дети становились разведчиками или посыльными, а самые маленькие – 4–5-летние – просто воспитанниками, любимцами солдат.

Штаб 6-й армии учредил две комендатуры – одну для центральной и северной части Сталинграда и другую для районов, расположенных южнее Царицы. В каждой комендатуре была своя рота полевой жандармерии, в обязанности которой входили борьба с саботажем, регистрация мирного населения и многое другое. Первым делом немцы издали приказ, предписывающий всем гражданским лицам зарегистрироваться в комендатуре. Тем, кто этого не сделал, грозил расстрел. Евреи отныне должны были носить на рукаве желтую шестиконечную звезду. Полевая жандармерия работала в тесном контакте с тайной полицией, которой руководил Вильгельм Мориц. Один из офицеров комендатуры, взятых в плен после окончания Сталинградской битвы, на допросе показал, что в число их задач входил отбор «подходящих»[403] гражданских лиц для отправки на принудительные работы в Германию, а также передача партийных активистов и евреев войскам СС. В советских источниках утверждается, что немцы за время сражения на Волге казнили свыше 3000 мирных жителей, а более 60 000 человек по приказу Гитлера были угнаны в рейх на принудительные работы. Число коммунистов и евреев, арестованных полевой жандармерией 6-й армии и переданных для «дальнейших действий» войскам СС, не указывается. Зондеркоманда 4а, следовавшая за наступавшей 6-й армией, 25 августа, войдя в станицу Нижнечирская вслед за 24-м танковым корпусом, зверски расправилась с группой детей, в основном в возрасте от шести до двенадцати лет.[404] К месту расстрела их привезли на двух грузовиках. Эта же команда расстреляла нескольких партийных работников и людей, сотрудничавших с органами НКВД, которых выдали казаки, чьи семьи пострадали во время раскулачивания. Зондеркоманда 4а оставалась в районе Сталинграда до конца сентября.

Самая крупная «эвакуация» мирных жителей произошла 5 октября, а последний раз людей угоняли на принудительные работы в начале ноября. Отобранных подростков и женщин грузили в вагоны для перевозки скота. Каждый старался захватить с собой что-то из имущества, чтобы впоследствии выменять на еду. Представить себе страдания, которые ждали этих несчастных, невозможно… Сначала их отвезли в устроенный наспех лагерь под селом Воропоново (в настоящее время поселок Горьковский), затем в другие лагеря в Мариновке, Калаче-на-Дону и Нижнечирской.

И все же их доля была не такой страшной, как судьба пленных красноармейцев. В лагере под Гумраком к 11 сентября содержалось свыше 2000 военнопленных, в основном бойцов батальонов народного ополчения. Еду им бросали через ограду из колючей проволоки. Пленные советские офицеры пытались поддерживать хоть какой-то порядок, подчас применяя силу. Медицинскую помощь раненым не оказывали. Из числа пленных в лагере был всего один врач. Он помогал раненым, как мог, однако часто ему только оставалось закрыть им глаза.[405]

Попавшим в плен позже, а также тем, кого в очередной раз «эвакуировали» из Сталинграда, пришлось еще хуже. Условия в лагерях были ужасные. Никаких бараков, даже элементарной крыши над головой. Чтобы укрыться от пронизывающего ветра, узники голыми руками рыли ямы в земле и сбивались в них, стараясь согреться. Вечером 7 ноября русские пленные праздновали годовщину Октябрьской революции, пели вполголоса песни… Ночью начался сильный дождь. К утру температура понизилась, и несчастные дрожали в промокшей насквозь одежде. Многие в тот день умерли от переохлаждения. В одной из ям рядом с Валентиной Нефедовой сидела молодая женщина, прижимая к груди маленьких сына и дочь. Девочка выжила, но мальчик умер у матери на руках. Умерла и двоюродная сестра Нефедовой.

Охраняли лагеря в основном украинцы, одетые в немецкую форму.[406] Среди них было много «бульбовцев», крайне правых националистов, называвших себя так в честь героя повести Гоголя Тараса Бульбы, который являлся для них одним из символов Украины. Особенно жестоко «бульбовцы» обращались с пленными. Впрочем, бывали и исключения. Иногда охранники даже давали кое-кому из узников возможность бежать. Тем, кто мог что-то предложить в обмен за свою жизнь. Правда, в открытой степи солдаты полевой жандармерии быстро ловили беглецов. Тем не менее в морозовском лагере сочувствие немецкого врача спасло семью Гончаровых: мать, бабушку и двоих детей. Доктор сказал, что их нужно отправить на соседний хутор, поскольку 11-летний Николай сильно обморожен и очень мучается.