Читать онлайн «Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю». Страница 86

На практике борьбой с проституцией стали заниматься областные отделы соцобеспечения, по возможности помогая бездомным и беспризорным женщинам. Им иногда выдавали денежные пособия и талоны на обед, обеспечивали работой, ночлегом, а приезжих бесплатно отправляли на родину. В июне 1930 года в виде опыта в Ленинграде открылся пункт социального патронажа при Московском областном отделе соцобеспечения. К 1 сентября через него прошло 400 женщин: 40 % прислали с вокзалов, 20 % – из ночлежных домов, 15 % – из отделений милиции, 5 % – из загсов, а 20 % пришли по собственной инициативе. Помогли практически всем женщинам – 60 % направили на работу, 20 % предоставили ночлег, 15 % выдали необходимые справки, а 5 % оказали материальную помощь для возвращения на родину. Этот опыт власти признали удачным. И в сентябре 1930 года НКСО постановил создать систему социального патронажа во всех областных центрах1029.

Действительно, вскоре подобные учреждения появились и в других городах. Но они были лишь небольшим звеном в новой государственной системе борьбы с проституцией. Она предполагала организацию приемников-распределителей в крупных городах для рассортировки «соцаномаликов» по различным артелям, мастерским открытого типа, полузакрытым трудпрофилакториям и, наконец, загородным колониям специального режима. В случае рецидива после освобождения из колонии женщин порой отправляли в лагеря НКВД. В октябре 1931 года НКСО утвердил типовое положение об организации отделами соцобеспечения специальных учреждений принудительного трудового перевоспитания. А менее чем через три месяца в РСФСР уже имелось 3 ночлежных дома на 300 мест для «соцаномаликов», 2 приемника-распределителя на 324 места, 12 различных трудовых учреждений открытого типа для 723 человек и 3 колонии, рассчитанные на 3075 «перевоспитуемых»1030. Крупнейшими из них считались трудовая колония в Загорске (ныне Сергиев Посад), в здании Троице-Сергиевой лавры под Москвой, на 1000 человек и Свирская колония в Ленинградской области, предназначенная для 1500 профессиональных нищих и проституток. История этой колонии – классический пример выкорчевывания идей «милости к падшим», милосердия, благотворительности из практики советской социальной политики в период большого стиля.

Свирская колония образовалась на базе первого ленинградского трудового профилактория, который вначале был просто переселен за черту города – в пустующие здания Александро-Свирского монастыря близ Лодейного Поля. В феврале 1931 года благотворительное советское учреждение преобразовали в колонию строгого режима. Она получила название трудпрофилактория № 2 и предназначалась для единовременного содержания 1500 человек. Режим в колонии был действительно строгим. В учреждении действовала жесткая система наказаний: лишение обеденного пайка на несколько дней и права прогулок. В колонии существовал карцер, а воспитатели не брезговали применять к своим подопечным и физическую силу. Просто ужасающими были бытовые условия: в одном помещении, рассчитанном на 15 человек, ютилось по 40–50 женщин, спали они по двое на кровати, а нередко и на полу. Баня в колонии появилась через год после официального открытия воспитательного заведении, а мыло колонисткам стали выдавать еще позже. Неудивительно, что многие из них именно здесь заразились педикулезом и различными кожными заболеваниями, не говоря уже о венерических. Медперсонал, которого не хватало, не справлялся со своими обязанностями. Комиссия, проверявшая работу колонии в 1932 году, выяснила, что ее руководитель пьянствовал и принуждал к сожительству воспитанниц. Эффективность работы колонии оказалась очень низкой. Уже в январе 1933 года ленинградские власти вынуждены были отметить, что освобожденные оттуда проститутки в городе «встречаются со своими подругами, и моментально те затягивают их обратно… несмотря на то, что за ними ведется патронаж, как они работают и как держат себя в быту»1031.

В середине 1930-х и среди медиков и социальных работников, призванных профессионально заниматься реабилитацией так называемых «соцаномаликов», обострился психоз классовой борьбы. На страницах газет и журналов стали появляться заметки и статьи, где встречались, к примеру, такие сентенции: «Маневры классового врага самые разнообразные, он не брезгует ничем. Между тем в области социального обеспечения низовые органы собеса маневры классового врага проглядели… Старый буржуазный принцип “благотворительности и милостыни” так и витает вокруг этих вопросов… Где борьба с соцаномалиями? Где политический анализ этой работы? Где классовая бдительность?»1032 Робкие попытки возражать против мер административно-репрессивного характера не возымели действия. Ведь в борьбу включилось всемогущее ОГПУ, которое считало, что ликвидация традиционных общественных патологий, к числу которых относилась и проституция, – его прямая прерогатива.

Неудивительно, что ОГПУ решило отнять здания и угодья бывшего Александро-Свирского монастыря у профилактория и использовать для своих нужд, в частности для Свирских лагерей ОГПУ, заключенные которых строили на реке Свирь каскад ГЭС. Представитель всесильного ведомства в Ленинграде И.В. Запорожец мотивировал притязания своего ведомства следующим образом: «Трудпрофилакторий по размерам своих средств и количеству населения совершенно не в состоянии использовать огромную площадь зданий монастыря, и эти здания постепенно разрушаются. По этим причинам из-за бесхозяйственного ведения дела сельское хозяйство трудпрофилактория дает убытки и трудпрофилакторий все время живет на дотации Ленгорсобеса. Почти вольное существование содержащихся в трудпрофилактории женщин (сифилитичек) способствует и их общению с лагерными контингентами, что с точки зрения воспитательных задач самого трудпрофилактория неприемлемо»1033. На какое-то время удалось все же сдержать превращение Свирской колонии в лагерно-тюремное учреждение. Тогдашнее руководство НКСО отправило в адрес руководителя Ленсовета И.Ф. Кадацкого письмо следующего содержания: «Задачи борьбы с явлениями нищенства, проституции и т.д. правительством возложены на органы СО. Эти явления далеко не изжиты до настоящего времени, в особенности в таких крупных городах, как Москва, Ленинград и другие. Всякого рода высылки из крупных городов этих контингентов и т.п. меры являются совершенно нереальными, не достигающими цели. Лишение свободы этих людей в целях изоляции, поскольку они не совершали каких-либо преступных действий, было бы неправильной мерой, поэтому единственно правильным и эффективным способом возвращения этих людей к трудовой жизни является их трудовое воспитание… (надо. – Н.Л.) принять все меры к тому, чтобы колония не была ликвидирована, а, наоборот, продолжала свою работу…»1034 И все же, несмотря на отсрочку, судьба Свирской колонии была предопределена.

Долгосрочная программа борьбы с проституцией была практически свернута повсеместно. В то же время государство продолжало использовать соцаномаликов, в том числе и проституток, как источник дешевой трудовой силы. В отчете Ленинградского городского отдела соцобеспечения за 1933 год отмечалось, что значительное число здоровых проституток группами направляется специальными органами на работу в колхозы и на новостройки в принудительном порядке. Минусы такой практики были очевидны. В 1934 году известный медик и педагог П.И. Люблинский, отмечая, что среди женского контингента из этих групп наблюдается занятие проституцией и на новом месте, резонно предупреждал: «Нет никаких гарантий и того, что, направленные на работу против их желания, соцаномалики не разбегутся при первой же представившейся им возможности»1035.

Одновременно колонии НКСО также все отчетливее проявляли себя в качестве не воспитательных, а принудительно-трудовых учреждений. В ноябрьском номере «Социального обеспечения» за 1934 год говорилось, что в большинстве таких заведений срок пребывания доходит до 5 лет, воспитуемые фактически представляют собой только рабсилу, а их «педагоги» – надзирателей. Не составлял исключения и Свирский учебно-производственный комбинат – так стала называться колония, – который комплектовался за счет почти всех республик СССР. Хозяйство колонии, несмотря на постоянное производство там различной вполне реализуемой продукции, не только продолжало оставаться убыточным, но и требовало постоянных дотаций. В связи с этим руководство решило усилить интенсивность труда воспитуемых, отправив женщин на лесоповал. Ужесточение эксплуатации вызвало сопротивление контингента колонии. В докладе специальной бригады Ленсовета по обследованию условий работы соцаномаликов от 10 ноября 1935 года приводились такие факты: «На Свири, куда посылают всех, дело поставлено скверно. Там производственная колония – совхоз, где никакой воспитательной работы не ведется и высланным приходится исполнять тяжелую физическую работу, иногда совершенно непривычную. Из Свирской колонии бегут обратно в город, в прошлом году – до 100 человек»1036. Лишь 10 % освобожденных из колонии женщин вели добропорядочный образ жизни, остальные возвращались к прежним занятиям.