Читать онлайн «Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю». Страница 18

В Ленинграде обследование общежитий Ленжилстройтреста, Водоканализации и Жилстроя выявило безобразное состояние этих видоизмененных коммун. «Красная газета» весной 1932 года писала: «Из-за отсутствия топчанов и матрасов в общежитиях спят по двое на одной постели. Имеется много случаев, когда спят прямо на полу. Семейные и одиночки помещаются в общей комнате… на 35 200 проживающих в общежитиях 212 строительных организаций имеется всего лишь 2600 одеял…»202. Такие условия жизни в большинстве бараков выглядели аномалией даже с точки зрения ЦК ВЛКСМ. В срочном порядке было решено во всех крупных промышленных городах провести конкурсы на лучшее содержание рабочих общежитий. VII Всесоюзная комсомольская конференция в июле 1932 года постановила «систематически бороться за создание уютного рабочего жилища, за чистоту в бараках и общежитиях!»203 И хотя решение комсомола носило лишь нормализующий характер, кампания «борьбы за порядок в бараках» возымела некоторый эффект. Где-то появилась мебель, общие прачечные, столовые. Однако повседневным заботам идеологические структуры постарались придать политический оттенок. Секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев, призывая организовать нормальные условия для жизни рабочих в фабрично-заводских общежитиях, писал: «Борьба за теплый барак – это борьба с классовым врагом и его агентурой, использующим наши слабые места во вред социалистическому строительству»204.

В контексте бытовой политики большого стиля в середине 1936 года благоустройством барако-общежитий попытались по предложению Г.К. Орджоникидзе заняться жены крупных хозяйственников и руководящего инженерно-технического состава. Парадный, печатавшийся на шикарной глянцевой бумаге журнал «Общественница» публиковал статьи о том, как окультурить быт жителей бараков и ввести новые нормы организации пространства в общежитиях: «Одна кровать с другой не должны соприкасаться даже изголовьями, совершенно недопустимы общие нары. Сидеть на кроватях или хранить на них какие-либо вещи следует строго воспретить. К… каждой кровати нужно оставить свободный проход шириной не менее 0,35 метра; кроме того, вдоль кроватей должен быть общий проход шириной не менее 1,5 метра»205. В Магнитогорске удалось внедрить этот проект в жизнь. Однако в подавляющем большинстве общежитий во второй половине 1930-х годов бытовые условия были крайне тяжелыми. В Костроме, например, перед Великой Отечественной войной девушек-работниц, нанимавшихся на фабрику «Знамя труда», селили в бараки, где вообще отсутствовала мебель206. Ярким свидетельством убожества общежитского быта являются материалы обследования 1700 рабочих ленинградских общежитий, проведенного в феврале 1937 года. Участники обследования отметили: «Общежития не оборудованы в соответствии с минимальными требованиями, содержатся в антисанитарных условиях…»207. На деле это означало следующее. Руководство фабрики «Рабочий» селило молодежь, принятую на предприятие, на территории Александро-Невской лавры. Люди жили по 80 человек в одном помещении, которое не проветривалось. Никакой мебели, кроме кроватей, не предоставлялось, белье не стиралось208. Не лучше была обстановка и в жилье для рабочих мясокомбината. Там на 46 человек имелось всего 33 койки и один водопроводный кран, отсутствовало кухонное помещение. Общежития фабрики «Возрождение», по свидетельству членов комиссии, были «уплотнены сверх всякой нормы: норма, установленная Ленсоветом на одного человека, 4,25 кв. м, а в комнате 30 метров поселены 20 чел. Им даны лишь 14 коек. В общежитии нет уборных, нет умывальников»209. По сути дела, это были настоящие петербургские трущобы, но советского образца. Здесь отсутствовала характерная для бытовых коммун насильственная, но в большинстве случаев искренняя забота коллектива о своих членах, но оставалась унижающая человека публичность быта и зачастую его полная неустроенность.

Условия повседневной жизни в трущобах формировали и соответствующие нравы их обитателей. Члены комиссии отмечали, что в общежитиях «имеет место пьянство, хулиганство, драки, прививается нечистоплотность и некультурность… нет никаких развлечений, целый день играют лишь в карты и пьют водку, процветает воровство». Люди, чуть более требовательные к условиям жизни, чем основная масса, часто впадали в глубокую депрессию. Одна из проживавших в общежитии фабрики «Рабочий» девушек заявила: «Вечный шум, гам, ругань, пропажи и упреки. За все три года, что я прожила в этом общежитии, не было ни одной интересной лекции, ни одного мероприятия, что помогло бы рассеяться и задуматься над жизнью с общественной точки зрения. Ввиду всех этих условий я бросила учиться в школе среднего образования. Огромное желание сделать много, но попадешь “домой”, и приходят все, появляется озлобленность, обида за невнимание и все время хочется плакать»210.

Депрессия была еще не худшим последствием жизни в советских коллективных трущобах. Писательница В.К. Кетлинская, которую трудно обвинить в нелюбви к социализму в его бытовых проявлениях, тем не менее вынуждена была заметить, что «нет местожительства более затягивающего, чем общежитие», «тут создается обособленный круг интересов и отношений, со своим кодексом чести, со своими бытовыми устоями и требованиями»211. Коммуны, которые представлялись нормой жизни в обществе социального равенства, превратились в общежития, где люди вынуждены были иногда существовать на протяжении целой жизни. Так ширилась социальная база для развития так называемой барачной субкультуры повседневности. Ее элементы постепенно проникали через язык, стиль одежды, формы проведения досуга, бытовые привычки в жизнь устойчивых слоев городского населения. Идея коммун не родилась в России и не умерла вместе с СССР. Человечество и сегодня не может решить, что является нормой, а что аномалией – индивидуализм, который чреват общественной анархией и социальным распадом, или коллективизм со свойственным ему подавлением личности и пренебрежением к ее правам. На Западе ныне популярны идеи «коммунитаризма», который должен уравновесить эгоцентрический индивидуализм и нивелирующий коллективизм, индивидуальные права и социальную ответственность212. В действительности же социалистических городов коллективное жилище превратилось в норму, нередко порождающую социальные патологии.

Словосочетание «коммунальная квартира» является достоянием советской эпохи, а реальная коммуналка – ее системным знаком, несмотря на то что подобная форма жилья не была результатом претворения в жизнь важного постулата социалистической утопии о жилищных коммунах. Тем не менее целый ряд нормативных суждений власти, появившихся в первые месяцы после Октябрьской революции, способствовали формированию правовых, а позднее бытовых и ментальных норм, на основе которых сложился феномен советской коммуналки.

Фундаментом реалий жилищной политики большевиков стала идея справедливого распределения материальных благ, в число которых входила и недвижимость. Большевики явно тяготели к «жилищному переделу». Еще в «Письмах из далека» В.И. Ленин высказал мысль о необходимости использовать дворцы и квартиры, «оставленные царем и аристократией, чтобы не стояли зря, а дали приют бескровным и неимущим»213. В ноябре 1917 года появились уже первые нормы-характеристики жилья, которое могло бы подлежать разделу. В первую очередь речь шла о «богатых квартирах». Это понятие Ленин сформулировал в черновых набросках к декрету «О реквизиции теплых вещей для солдат на фронте»: «Богатой квартирой считается также всякая квартира, в которой число комнат равняется или превышает число душ населения, постоянно живущего в этой квартире»214. Социальной аномалией, согласно ленинским суждениям, было и владение «богатыми семьями» двумя квартирами. Одну из них квартировладельцы «ввиду крайней нужды, созданной войной» должны были предоставить «в пользование бедного населения»215.

На самом деле в крупных городах зимой 1917–1918 годов оказалось много свободной жилплощади. Кто-то эмигрировал, кто-то предпочел остаться в деревне после летнего отдыха, кто-то просто находился в отъезде по делам. В Петрограде, в частности, уже в конце декабря 1917 года сведения о пустующих квартирах стали собирать домовые комитеты, возникшие до октябрьского переворота как своеобразный продукт самоорганизации горожан216. Весной 1918 года появились и способствовавшие осуществлению практики «жилищного передела» нормативные суждения. К их числу в первую очередь следует отнести постановление Петроградского совета, принятое после обсуждения 1 марта 1918 года специального доклада «О вселении рабочих и их семей в квартиры буржуазии». В документе фиксировались определенные жилищные нормы. Так, представителям «буржуазии» разрешалось иметь по одной комнате на взрослого человека и одну общую на всех детей217.