Читать онлайн «Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. На примере Венгрии». Страница 2

При социалистическом строе, до смены режима коррупция была не системообразующим элементом, а типичным сопутствующим явлением системы. В рамках плановой экономики сосуществовали три экономики:

● Основанная на государственной собственности «первая экономика», которая в результате национализации конца 40-х гг. имела определяющее значение в экономике страны.

● «Вторая экономика», образованная многообразием форм связанного с государственным сектором частного предпринимательства, заполняла рыночные щели всеобщего дефицита, порождавшегося системой центрального планирования, в мелкой торговле, в сфере обслуживания и в семейных хозяйствах при сельскохозяйственных кооперативах, так называемых приусадебных хозяйствах.

● A термином «третья экономика» можно было охарактеризовать множество торговых «лазеек» в сфере товаров повышенного спроса, которые возникали на фоне экономики всеобщего дефицита и функционировали в режиме коррупционных сделок. Самые различные формы коррупции и взаимной коррупции практически равномерно пронизывали все общество от вахтеров до чиновников и партсекретарей. При государственной монополии экономики дефицита почти во всех точках экономических связей у кого-то имелись предлагавшиеся к продаже вещи, услуги или компетенции принятия решений, за которые можно было получить чаевые, «подмазку» или коррупционную ренту. Бытовые венгерские названия, как, например, подмазка, одновременно указывали и на то, что если механизм не подмазать, то вся система плановых директив будет парализована. Обязательный для функционирования режима характер взаимных услуг, колебавшихся между законным и незаконным, делал этот клубок коррупционных сделок морально допустимым. Ведь эта система действовала по принципу псевдоравенства, поскольку в условиях экономики, основанной на монополии государственной собственности, возможности нелегитимного обогащения высших руководителей были тоже сильно ограниченны, в то время как сотни тысяч людей на нижних уровнях системы могли собирать «ренту» благодаря имевшимся у них мини-монополиям.

Однако смена режима породила невиданное ранее неравенство не только в материальном отношении, но и в отношении позиций, открывающих возможности для коррупции. После того как экономика дефицита прекратила существование в отношениях между игроками частного рынка, пространство коррупции перешло в экономическое русло отношений между государственно-муниципальным и частным секторами. Но в этой обменной торговле заказчиками все чаще были уже не мелкие потребители режима Кадара, а круг богатевших предпринимателей от мелких арендаторов муниципальных торговых помещений до крупных воротил, заказывающих нужное им правовое регулирование. В рамках повседневной коррупции, сложившейся после смены режима,

● во-первых, сузился круг коррумпируемых, коррупция потеряла всенародный характер и затрагивала главным образом работников государственной администрации и политический класс в широком смысле этого понятия;

● во-вторых, изменилась структура принятия решений, подверженных коррупции: вместо преимуществ, связанных с повседневным потреблением, на передний план вышла государственная поддержка, обеспечивающая преимущества в конкурентной борьбе за обогащение, например при приватизации, получении государственных и муниципальных заказов, успешном участии в тендерах, изменении статуса недвижимости, оформлении официальных разрешений;

● в-третьих, значительно возросла прибыль, получаемая от отдельных коррупционных решений: теперь за определенную взятку можно было получить не просто белый фарфоровый унитаз из-под прилавка, а целый завод по производству унитазов вместе с принадлежащей ему сетью магазинов, да еще за счет государственного кредита;

● в-четвертых, роли в коррупционных сделках четко разделились: теперь уже нельзя было говорить о том, что «все» коррумпируют и коррумпируются в широком социальном пространстве, порожденном дефицитом; инициаторы коррупционных сделок из экономической и гражданской сферы сами обращались с предложениями к государственным работникам.

К аномалиям в области партийного финансирования и коррупционной зараженности этой области привели ошибочные предположения и неточные представления. На основании западных образцов в процессе смены режима возникло убеждение, что членские взносы и легальные пожертвования обеспечат партиям значительные доходы. Хотя было очевидно, что действовавшие после смены режимы партии даже в совокупности не смогут достичь рекордного количества членов бывшей коммунистической партии, Венгерской социалистической рабочей партии (ВСРП), насчитывавшей 800 тыс. человек, а также суммы выплачивавшихся ими в обязательном порядке членских взносов, никто не думал, что даже на пике 1990–1991 гг. совокупное количество членов новых партий достигнет лишь десятой доли этой рекордной цифры. В дальнейшем реальная численность членов партий непрерывно сокращалась. Больше того, вследствие сокращения общественной активности между избирательными кампаниями, ухудшения материального положения граждан, роста безработицы и инфляции приходилось ограничиваться лишь символическими членскими взносами, так как в противном случае из партий как бы исключались те, кто не мог их вносить, а причиняемый этим организационный и коммуникационный ущерб существенно превышал бы прибыль от форсированного сбора членских взносов. Сокращение членства в новых партиях неизбежно сопровождалось уменьшением суммы членских взносов, вследствие чего возникали трудности в поддержании даже минимальной организационной инфраструктуры.

В то же время годовая бюджетная система государственного финансирования партий не учитывала реальных нужд избирательных кампаний, уже начиная с 1994 г. покрываемая из государственного бюджета доля растущих расходов на кампании была незначительной. Поначалу объем партийных затрат на избирательную кампанию не лимитировался. Лишь в 1996 г. был установлен действовавший до 2013 г. лимит в 1 млн. форинтов на каждого кандидата. Он стал проблематичным не только потому, что не изменялся в соответствии с действовавшей тогда двузначной инфляцией, но и потому, что расходы, тем или иным образом связанные с избирательной кампанией, вышли за рамки как юридически установленных сроков кампании, так и непосредственно относящихся к ней событий. Все это вместе привело к эскалации расходов на проведение компании и невозможности контроля за этими расходами. К тому же Государственная счетная палата имела право контроля лишь за заявленными партиями расходами на выборы, то есть возможность проверки правильности суммирования отдельных расходных статей.

В результате недостаточности официального партийного финансирования всевенгерские партии, пытающиеся обеспечить свою деятельность только за счет членских взносов и государственных дотаций, заранее обрекались на недееспособность, хотя в мэрии небольшого городка работало больше служащих, чем во всевенгерском аппарате крупнейших партий, участвовавших в смене режима. Необходимость в дополнительных источниках средств и практическая бесконтрольность неофициального, небюджетного финансирования привели к «размытию» бюджетного барьера партийного хозяйствования. Пределом или стимулом привлечения материальных ресурсов становились реальное и ожидаемое политическое влияние, а также напористость партий, а в действительности – лишь их способность к самоограничению.

Ожидаемые доходы партий от членских взносов и бюджетных дотаций не покрывали расходов, выходящих за рамки обеспечения их основных функций. Помимо непрозрачных доходов, о которых можно было догадываться на основании огромных затрат на выборы, частью системы финансирования стали значительные кредиты. При получении кредитов партийное руководство заранее рассчитывало на то, что сумеет погасить задолженность за счет продажи недвижимости, полученной, как правило, бесплатно, или на льготных условиях, или за счет капитала связей, образующегося при овладении властными позициями. В то время как бескорыстная поддержка партий, основанная на политических симпатиях, постепенноисчезала, задолженность партий росла, а коррупция, связанная с партийным финансированием, неизбежно расширялась. Центр тяжести доходов, получаемых вне государственных дотаций, не просто сместился от членских взносов в сторону иных, идущих из сферы экономики поступлений. В этих поступлениях все яснее наблюдался непосредственный экономический интерес и расчет на ответные услуги, выходящие за пределы возможных политических симпатий.