Читать онлайн «Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию». Страница 36

Религиозное и геополитическое противостояние

Противостояние светской веры в демократию светской вере в коммунизм, которое «как бы» завершилось, лишь внешне похоже на идеологическое противостояние «нацизм – большевизм», сопровождавшее Великую Отечественную войну. События первого года войны показывают: в глазах многих советских людей нацизм не был лишен бытового и идейного обаяния. Однако он никак не может быть поставлен в один ряд с двумя вариантами универсальной религии человекобожия – либерализмом и коммунизмом.

Если у нацизма и есть философское основание, что-то, что попало в эклектичный нацистский миф из философии жизни, то это скорее возврат в домонотеистический период философии. Жизнь как самосущее произвела человека, который точно не является ее конечной целью. Жизнь в своем космическом и историческом стремлении ведет от человека к Сверхчеловеку, который, впрочем, понимается вполне посюсторонне. Он не Бог – ни в явной, ни в скрытой форме. Философия жизни фиксирует «смерть Бога» как факт разложения европейского религиозного сознания, но не предлагает спасения в рамках новой религии «без Бога». Эти взгляды не смогли стать универсальной догматикой светской веры, предлагаемой любому человеку планеты Земля в отличие от коммунизма и либерализма.

Фашизм как таковой – без идеологии нацизма, которой он пользовался в случае гитлеровской Германии, – есть лишь доведенная до исторического предела практика укрепления власти национального государства и его противопоставления интернациональному империализму – неважно коммунистическому или либеральному. Фашизм есть национализм. Фашизм есть также утопическая идея и попытка построить империю по принципу национального государства, в этом своем имперском приложении он становится нацизмом. Нацизм есть расизм.

В этом отношении все государства континентальной Западной Европы, после Первой мировой войны утратившие исторический имперский статус, тяготели к фашистской форме организации власти, которая в том числе обещала решение конфликта труда и капитала. Именно поэтому гитлеровская Германия в той или иной форме смогла взять в свои руки в борьбе с США, СССР и Великобританией, сохранившимися империями, ресурсы всех стран континентальной Западной Европы, в том числе и «нейтральных». Именно поэтому таким легким оказалось завоевание других европейских стран или военный союз с ними. Вся континентальная Западная Европа воевала с нами как непосредственно участвуя в военном противостоянии, так и передавая Гитлеру необходимые ресурсы.

Наша война с гитлеровской Германией в первую очередь была войной многонационального русского народа Советской империи России, других народов Восточной Европы с немецким национальным государством, его народом и стоящей за ними Западной Европой, а не войной коммунистов против нацистов. Представить Великую Отечественную войну как борьбу коммунистической и нацистской идеологий стремятся, прежде всего, англосаксонские ревизионисты-историки, так как в соответствии со своими геополитическими целями США и Великобритания намеревались использовать Гитлера для уничтожения СССР – России, хотя и не собирались отдавать ему Европу и допускать создания германской империи.

Бескровная победа США над СССР, приведшая к его демонтажу и беспрецедентному разграблению за счет декапитализации реальных советских активов (для мнимой экономики США это было принципиально), дала возможность американской пирамиде (и участвующей в ней Западной Европе) продержаться еще как минимум десятилетие. Нет никаких оснований считать, что цели такого демонтажа и грабежа сняты с повестки дня и не распространяются на Российскую Федерацию, Украину и Белоруссию в их сегодняшних границах.

Целью мировой войны, начатой в 1914 году и продолжающейся попеременно то в горячей, то в холодной фазах, является окончательное решение русского вопроса и уничтожение русского исторически преемственного государства как цивилизационной, политической и географической реальности. Разумеется, лучше всего достичь этого усилиями самих русских. Поэтому окончание собственно религиозного противостояния (и краткосрочное «принятие» восточной стороной веры западных «победителей») вовсе не означает окончательной победы Запада над нами в исходном, базовом, историческом, геополитическом противостоянии. Тем более что в исторической перспективе либеральная и коммунистическая вера показали свою практическую конвергенцию и потерю антагонизма, оказавшись тождественными в догматических основаниях: человеку должна быть обеспечена полная свобода, он сам является божеством и может создавать себя сам, государство должно исчезнуть, должно быть достигнуто изобилие и полностью удовлетворены любые потребности.

Почему не распалась Россия – Российская Федерация? Почему также не распалась пока Украина, хотя она гораздо ближе к этой грани? Почему Белоруссию устраивает диктатура? Ведь целью импорта демократизации было создание множества самовольных субъектов, конкуренция между которыми и должна была привести к окончательному демонтажу российской и украинской государственности.

Причины делятся на две группы.

С одной стороны, народ (именно народ, а не «население») сменил веру лишь условно, в рамках краха светской веры как таковой. Вера в демократию у нас имеет крайне условный, имитационный и компенсаторный характер, ее пик пройден – он, собственно, пришелся на перестройку и начало 90-х годов. Именно на осознании этого реального исторического факта строится сейчас внутренняя политика российской власти. Украине еще только предстоит осознать последствия демократизации, которая не остановилась на рубеже веков, а продолжилась революцией 2004 года, поглотившей остатки советской государственности, унаследованной от СССР и УССР.

В России власть и государство имитируют демократию с согласия народа для временной передышки в противостоянии с Западом. Однако стратегической перспективы «управляемая демократия» как институт не имеет, поскольку мы все равно подлежим «демократическому демонтажу» и никакого другого применения эти инструменты не имеют. В управляемую демократию как высшее достижение цивилизации, признаваемое Западом, не верит не только русский народ. В нее не верит и так называемая элита, новые богатые, которые не готовы передать публичные функции власти и полномочия «профессиональным политикам», которым «доверяло» бы население. Новые богатые сами лезут во власть, не полагаясь друг на друга, стремясь самостоятельно обслуживать свою долю в приватизации, лично обладать престижем власти и влияния, иметь особую защиту и реальные права. Их самая высокая социально-политическая мечта – быть «меншиковыми» при императоре. Скрывать и прятать свое богатство они не готовы и не хотят.

Наше будущее заключено в отказе от механизмов светской веры как таковых, от управляемой всеобщей демократии. Оно в возвращении к исходным принципам христианской цивилизации – и в мистическом, метафизическом плане (для этого у нас есть христианская ортодоксия), и в рациональном, онтологическом плане, в плане продолжения всех линий русской философии, всех оснований исторической жизни нашего государства, всей практики русской власти.

С другой стороны, хозяйственный и экономический разгром России в ходе революции 1985–1999 годов не смог сломать несколько единых инфраструктур, ставших материальным скелетом сохраняющегося Российского государства. Это газодобывающие и газотранспортные мощности, система электроснабжения, железные дороги, космический ядерный щит со всем, что его обеспечивает. Это также реальный исторический факт. Опять-таки ничто не гарантирует сохранения этого положения в будущем, так как противник не прекращает поиска «слабых мест» в этих инфраструктурах и цели его не изменились.

В итоге мы находимся теперь в очень тяжелом положении, напоминающем 1942 год: Москву враг не взял, но продвинулся далеко в глубь страны и угрожает жизненно важным ее «органам».

СССР построил общество фактического равенства, навязав его в качестве образца всем остальным государствам европейской цивилизации. Мы обладаем опытом современного городского коммунализма, далеко опережающим Запад. Ничего, кроме известного нам равенства и фактического бесклассового общества, за лозунгами демократии и прав человека в позитивном плане не стоит. Именно такое общество и было построено в СССР.

От реального развитого социализма СССР западный городской коммунализм отделял себя, прежде всего, утопией изобилия. Именно эта иллюзия довольства и достатка (и «подпирающее» ее потребительское общество) стали основным нашим соблазном, подталкивающим к разрушению собственного государства. Именно этот соблазн примирял с мыслью о допустимости немногочисленных личных сверхбогатств при выполнении принципов бесклассового, эгалитарного устройства общества в целом – также построенного и на Западе, хотя и в «догоняющем» режиме.