Читать онлайн «Первая мировая война. Катастрофа 1914 года». Страница 111

С рассветом три подлодки, игравшие роль приманки, всплыли согласно плану и подошли к острову Гельголанд, где их заметили немцы. Бой завязал один из миноносцев Гиппера, который в 7 утра обнаружил флотилии Тиритта и предупредил адмирала. Отлив, как и предполагали Киз и Тиритт, помешал тяжелым кораблям немцев выйти в море, но Гиппер отдал приказ восьми легким крейсерам выступить, как только разведут пары, на что у некоторых ушло до трех часов. Между тем эсминцы начали беспорядочные разрозненные столкновения, словно несколько охотничьих компаний, одновременно преследующих добычу на одном участке. Британские корабли подошли на расстояние выстрела береговых батарей, однако те не открыли огонь, поскольку видимость упала до 4,5 км и артиллеристам мешал туман.

В 8 утра вылазку Тиритта прервало появление первых двух легких крейсеров Гиппера – Frauenlob и Stettin. В соответствии с планом действий британцы повернулись и отошли к собственным крейсерам, Arethusa и Fearless, которые вступили в ожесточенную перестрелку. Вот тут-то британский флагманский корабль и показал свою неготовность к сражению: все орудия, кроме одного, заклинило, и они замолчали. Немцы били по 3500-тонной Arethusa снова и снова, точностью попаданий демонстрируя обескураживающее превосходство над кораблями Гудинафа. Еще в августе 1913 года британский морской атташе в Берлине капитан Хью Уотсон отправил на родину предупреждение: «Не вижу повода считать, будто немецкие морские офицеры… уступают своим британским коллегам. <…> Насколько я могу судить… в решающий момент они покажут куда большее мастерство, чем флотские офицеры политически союзных нам стран»{722} – подразумевая французов и русских. 28 августа подтвердило его правоту. Немецкий флот был еще молодым и не имел за плечами того великого наследия, которым мог похвастаться его противник, однако в Гельголандской бухте немецкие моряки проявили мужество и сноровку.

Arethusa спасло то, что единственная не вышедшая из строя 152-мм пушка удачным попаданием уничтожила капитанский мостик Frauenlob, превратив его в клубок покореженной стали. Из команды было ранено и убито 37 человек, включая капитана. Немецкому кораблю пришлось развернуться и пуститься наутек, оставив Arethusa в отчаянном положении – потерявшей ход и давшей течь. Почти сразу же корабли Тиритта встретили новую группу кораблей противника, возвращавшихся с патрулирования. Пять эсминцев ускользнули, однако один угодил в ловушку и затонул под шквальным огнем, до последней минуты отстреливаясь и не опуская флаг.

Едва британцы начали спасать уцелевших, как в бой после недолгого отхода с целью вывести котлы на максимальную мощность вернулся крейсер Stettin. Эсминцы Тиритта отвернули под обрушившимися на них снарядами, оставив две шлюпки немецких пленных и 10 британских матросов. Эти брошенные со страхом думали о своей судьбе посреди опустевшего моря, когда рядом всплыла подлодка Киза E-4. Она взяла на борт матросов Тиритта и трех немецких офицеров и погрузилась снова. Капитан, демонстрируя благородство, оставил врагам в шлюпке воду, галеты, компас и указал курс на лежащий в 22 км Гельголанд.

Шел всего лишь девятый час утра, однако день в бухте выдался богатый событиями. Не обошлось и без недоразумения, когда Роджер Киз заметил четырехтрубные крейсеры. Не подозревая о присутствии в море британских кораблей подобного класса, он доложил о них по радио на стоявший в отдалении линейный крейсер Invincible как о вражеских, а сам пустился наутек на своем маленьком Lurcher. Когда все разъяснилось, Киз забеспокоился, как бы его подлодки, до сих пор не ведавшие, что большие корабли на самом деле британские, не попытались их потопить. Они и в самом деле попытались, но попытка, к счастью, оказалась неудачной, как и таран, которому подверг Southampton нападающую на него британскую подлодку.

В 10:17 Тиритт, воспользовавшись затишьем, лег в дрейф – большой риск в водах, где могли сновать немецкие подлодки. Он вызвал Fearless к своей поврежденной Arethusa и в течение 20 минут оба корабля дрейфовали бок о бок, пока экипажи лихорадочно ремонтировали заклинившие орудия и латали пробоины, замедлявшие ход. Пока они закончили ремонт и подошли к Гельголандской бухте, прошло около четырех часов, и было очевидно, что к противнику вот-вот подойдет подкрепление. Отлив по-прежнему не пускал в море большие корабли, однако едва Arethusa запустила двигатели, как на горизонте возникли три легких крейсера Гиппера, которые тут же принялись стрелять по британским налетчикам.

Такого поворота следовало ожидать, однако Тиритт тут же принялся радиографировать Битти, которому оставалось еще часа два полного хода до места событий: «Меня атакует большой крейсер… Покорно прошу поддержки. Положение тяжелое». Коммодор получил передышку, когда немецкие легкие крейсеры заставила отвернуть массированная торпедная атака британских эсминцев. Однако Битти уже понимал, что осиное гнездо в Гельголандской бухте разворошено. Он не знал, какие именно вражеские силы (особенно подлодки) там ждут, но радиограмма Тиритта задела его за живое. Он обратился к своему флаг-капитану Эрнлу Чатфилду: «Что посоветуете делать? Мне следует идти вперед и поддержать Тиритта, но, если я потеряю хоть один из этих драгоценных кораблей, страна мне этого не простит». Чатфилд с энтузиазмом человека, с которого взятки гладки, ответил: «Разумеется, нужно идти». В 11:35 Битти на скорости 27 узлов двинул к бухте свою могущественную флотилию – Lion, Queen Mary, Princess Royal, Invincible и New Zealand.

В глазах моряков каждый из этих гигантов обладал своим неповторимым характером: Queen Mary и New Zealand не знали себе равных в принципе, Princess Royal отличалась самой дружной и веселой командой, Lion воспринимался чересчур суровым – возможно, давило присутствие на борту адмирала со штабом. Теперь же эти олицетворения британской морской славы на всех парах спешили в гости к кайзеру. Решение Битти вмешаться было мужественным и, наверное, единственно возможным, учитывая полученный им приказ оказать поддержку Тиритту, однако от этого не менее опасным. Во времена Нельсона для строевого корабля было чем-то из ряда вон понести ущерб от корабля меньшего размера. В 1914 году, наоборот, если для орудий более мелких кораблей дредноуты по-прежнему оставались неуязвимыми, то мины и торпеды с легкостью пробивали их броню, тем самым наделяя мелкие корабли большой разрушительной силой, что казалось крайне несправедливым некоторым морякам со школьными представлениями об иерархии.

Джеффри Харпер писал: «Всегда недолюбливал подлодки, и ничто не заставит меня изменить свое мнение, поскольку я и прежде не относил их к настоящему флоту, а теперь и подавно. <…> Они действуют подло, исподтишка, словно ножом в спину. <…> И я не одинок в своей неприязни, я повсюду встречаю тех, кто сходится во мнении: это нечестно, нам это не по нраву. Разумеется, наши подлодки ничем не лучше вражеских. Независимо от национальной принадлежности, любой, кто служит на подлодке, ведет нечестную игру»{723}. Даже если отбросить эти нелепые рассуждения, 28 августа эскадра Битти рисковала по-крупному, двигаясь навстречу неведомым опасностям Гельголандской бухты, причем не столько ради завоеваний, сколько ради славы Королевского флота.

Тем временем битва смещалась на запад относительно курса линейных крейсеров: в бой вступил 4350-тонный Mainz, который принялся палить по британским эсминцам, 11 из которых выпустили по легкому крейсеру торпеды, но безрезультатно. Корабли Тиритта ощутили на себе прицельную точность выстрелов Mainz: его первый залп накрыл Laurel, взорвав подготовленные для стрельбы боеприпасы, в результате чего эсминец лишился кормовой трубы и капитана, который был тяжело ранен. Мачта Liberty скрылась под водой, мостик уничтожен, капитан погиб. Залп, полученный Laertes, остановил корабль на полном ходу. Британцы снова оказались на грани катастрофы, однако Mainz вдруг отвернул в сторону на всех парах. Немецкие дозорные заметили три стремительно приближавшихся крейсера коммодора Гудинафа. Но Mainz опоздал с отходом: через несколько секунд по нему ударили британские 152-миллиметровки. Эсминцы Тиритта выпустили еще один торпедный залп, сами при этом получив несколько орудийных попаданий от бесстрашного немецкого корабля. Почти все торпеды прошли мимо цели – кроме одной, которая серьезно повредила ходовую систему. Потеряв ход, Mainz стал легкой мишенью для британских крейсеров, которые теперь по очереди шли мимо, обстреливая его от кормы до носа.

«Залпы обрушивались на нас градом, – рассказывал позже помощник капитана Mainz. – Я считал вспышки каждого залпа – раз, два, три, четыре, пять, затем снаряды долетали до нас, сея смерть и разрушение. Сотрясался весь корабль»{724}. О том, что происходило на Southampton, писал Стивен Кинг-Холл:

«Нас переполняет небывалое упоение. Хочется еще желтых сполохов, хочется растерзать его, разрушить, ты говоришь себе: “Еще! Получай! Так его!”, словно помогая орудиям. И хотя снаряды бьют в цель, этого мало, потому что на расстоянии 9 км в этом тумане разглядеть всплески от снарядов и скорректировать огонь почти невозможно. К тому же он все еще уходил от нас. К нашему негодованию, все заволокло туманом, и на пять минут мы потеряли его из вида. Машинное отделение (в полном неведении о происходящем наверху) раскочегарило котлы так, что турбины уже не выдерживали. Засвистели аварийные клапаны, и пар с оглушительным ревом повалил из труб. Внезапно – в морском бою, где корабли движутся со скоростью 26 узлов, все происходит внезапно – мы выскочили прямо на Mainz, который шел в каких-нибудь 6 км от нас, и расстояние стремительно сокращалось. Что-то с ним произошло, пока он пропадал в тумане, потому что он почти не двигался. <…> Мы подошли ближе, попадая в цель каждым залпом. Одна из кормовых пушек противника беспорядочно стреляла, но снаряды пролетали высоко над нами. Через 10 минут Mainz затих, превратившись в груду дымящегося искореженного железа, и вода уже заливала якорный клюз. Видно было, как прыгают в воду фигурки размером с муравьев. Солнце разогнало туман, и мы медленно прошли в 300 м от корабля, просемафорив “СДАЕТЕСЬ?” международной азбукой. Когда мы остановились, грот-мачта медленно склонилась перед нами и, как огромное дерево, плавно легла на палубу»{725}.