Читать онлайн «Вилы». Страница 8

Илецкий богомаз Прохоров подобрал на атаманском дворе брошенный в грязь портрет Екатерины, почистил, заштопал и намалевал персону ожившего императора. В 1924 году этот портрет отыщется в запасниках Исторического музея. Реставраторы осторожно коснутся его щёточками – и над головой Емельяна из-под краски откроются очи Екатерины.

Жуткое супружество императрицы и самозванца в 1775 году наяву увидит в Петербурге Мартемьян Бородин, новый атаман Яицкого войска. Но за это свидетельство он расплатится жизнью.

Войско Пугачёва поднималось по Яику, словно косяк на нерест. И речными порогами стояли на Яике крепости-«транжементы». Они были небольшие, размером с футбольное поле. Квадратом шла куртина: невысокий земляной вал с оградой поверху. Внизу – ров. По углам выдвигались плечи бастионов, каждый бастион – с чугунной пушкой. Особые выступы куртин назывались редантами, дощатые площадки на бастионах – барбетами. Внутри крепости располагались казармы, цейхгаузы – склады оружия, пороховые погреба, храм и дом коменданта. Вроде бы – несерьёзное укрепление, но по степи не ходят пешком, а для всадников «транжемент» оказывался неприступным. Рядом с крепостями размещались форштадты – казачьи посёлки. Гарнизоны «транжементов» состояли из местных казаков и сменных солдатских рот.

Мыс, где стояла Нижнеозёрная крепость

Двигаясь на Оренбург, маленькая армия Пугачёва подступилась к маленькой крепости Рассыпной, которую защищал маленький гарнизон майора Веловского.

Бунтовщики поскакали на приступ. Крепостица звонко отлаивалась из четырёх пушчонок. Солдаты из ружей бабахали поверх брёвен ограды. Майор Веловский с бастиона махал платком, командуя залпами. Бунтовщики с гиканьем и пальбой носились вокруг крепости на конях, как на каруселях. Но за спиной у солдат крепостные казаки ломали ограду. И на очередном обороте бунтовщики бросили коней в ров, разбрызгали осенние лужи, взлетели на взрытую куртину и ворвались в крепость. Пугачёв «взял на слом» Рассыпную.

Секунд-майор Иван Веловский и три офицера, отбиваясь штыками, отступили в избу. Распахнув окошки, офицеры отстреливались из пистолетов. Но казаки высадили шаткую дверь и вломились в горницу. Маленькую трагедию маленькой крепости высветил багрянцем огромный закат. Избитые и связанные офицеры видели, что их казаки-предатели уже на равных разъезжают среди бунтовщиков, а солдаты угрюмо стоят на плацу без шляп и париков, без ремней и ружей. Рядом – виселица. На коне бородатый самозванец, подбоченясь, ждёт присяги. Но человеку чести невозможно присягать самозванцу. Поп, атаман и офицеры вразнобой закачались над площадью в петлях, а солдаты покорно преклонили колени перед конём Емельяна Пугачёва.

История Рассыпной будет повторяться от крепости к крепости. Солдаты отбиваются, но казаки открывают бунтовщикам ворота. Крепость капитулирует, офицеров казнят. Маленькие трагедии Великой Степи.

В Рассыпной в плен к мятежникам попала жена майора Веловского Ирина. Она будет уговаривать солдат из бывшего гарнизона своего погибшего мужа бросить бунтовщиков и бежать в Оренбург. Но какой-то негодяй выдаст Ирину Веловскую, и потом, в Татищевой крепости, Пугачёв повесит жену офицера.

Нижнеозёрная крепость, ближайшая к Рассыпной, лежала на высоком мысу над Яиком. Она погибла так же, как Рассыпная. Комендант майор Захар Харлов с горсткой офицеров из орудия вёл огонь по мятежникам. Но Пугачёв только усмехнулся, глядя на эту жалкую оборону. Стоя на виду у канониров крепости, он даже не пригнулся. «Разве на царей пушки льются?» – хмыкнул он товарищам.

Мыс Нижнеозёрной крепости. Рисунок Пушкина

Когда крепостные казаки открыли ворота, Харлов понял, что пропал, и начал скатывать бочонки с порохом с обрыва в Яик. Бунтовщики влетели на бастион. Один из них рубанул майора саблей. Харлов упал. Но он не успел умереть от потери крови: его на руках донесли до виселицы и сунули головой в петлю.

Историю майора Харлова и его молодой жены через 60 лет после бунта узнает Пушкин. Он выйдет из тарантаса и поднимется на заросшую травой куртину былой крепости. Над осенним Яиком, над Великой Степью будут плыть журавлиные клинья. Тени облаков будут тихо стекать по белёсым склонам прибрежных гор. Пушкин поймёт, что ни чертополох во рву, ни Российская империя уже не помнят об отваге и чести майора из дальней провинции, о тоске и ужасе его юной жены. И Пушкин им всем напомнит о маленьких трагедиях «транжементов». В «Капитанской дочке» он сделает захудалую Нижнеозёрную крепость Белогорской крепостью – главной крепостью русской литературы.

Оренбургский губернатор Рейнсдорп давал бал. «Народ, который поёт и пляшет, зла не думает», – некогда поучала государыня. И вдруг посреди менуэта грянуло известие, что яицкие казаки опять взбунтовались, присягнули самозванцу, взяли Илецкую крепость и летят к Оренбургу. Офицеры кинулись в казармы, дам в обмороках разносили по каретам.

Через день из Оренбурга вышел отряд барона Христиана Билова: 200 солдат и 150 казаков сотника Тимофея Подурова. Но решимость барона кончилась за десять вёрст до Нижнеозёрной крепости. Билов послушал, как в осенней дали, в чистой тишине отчаянно грохочет пушка майора Харлова, и скомандовал ретираду в Татищеву крепость, самую надёжную в округе.

Эту крепость Оренбургская экспедиция заложила в 1736 году на впадении речки Камыш-Самарки в Яик. Здесь сходились три дороги: из Оренбурга, Самары и Яицкого городка. Татищев, командир экспедиции, приказал укрепить земляной «транжемент» бревенчатыми стенами и назвал крепость своим именем.

27 сентября 1774 года Татищеву крепость осадили мятежники Пугачёва. Из окон домов форштадта высунулись рыла бунтовских пушек. Гарнизоном «транжемента» командовал старый полковник Григорий Елагин. Солдаты Елагина и Билова и казаки Подурова заняли места на валах и батареях.

Ложбина на окраине села Татищево – бывшее русло Яика

Восемь часов по улочкам Татищевой крепости катался гром канонады. Ядра мятежников перелетали через куртину и звонко лупили в брёвна цейхгаузов. По лужам во рву поплыли свежие жёлтые щепки. «Транжемент» трясся от обстрела как от ужаса, но не сдавался. Пугачёв разделил своё войско пополам и приказал штурмовать Татищеву крепость с двух сторон.

В исцарапанную, старую подзорную трубу полковник Елагин увидел, что толпа мятежников, пригибаясь, бежит по правому берегу Камыш-Самарки. Елагин требовательно глянул на Билова. Барон отрицательно покачал головой: биться в чистом поле своих солдат из крепости я не поведу, пускай идут казаки Подурова.

Казаки Подурова выехали из крепости и угрюмо остановились посреди речки на виду у мятежников. «Против царя пошли, регулярщики?» – испытующе крикнули из толпы бунтовщиков. Речка бурлила вокруг конских ног, сносила хвосты лошадей. «Петру Фёдорычу предаёмся», – хмуро сказал Тимофей Подуров.

Пожилой оренбургский казак, он станет надёжным помощником Пугачёву. Умелым командованием он наведёт страх на гарнизон Оренбурга. Под горой Маяк он заманит в ловушку и сгубит симбирскую команду полковника Чернышёва. Однако через полгода князь Голицын разгромит бунтовщиков, и Подуров угодит в плен. А Пугачёв не вернётся отбивать сподвижника. Подуров проклянёт Пугачёва. Но зимой 1775 года их обоих казнят в Москве на одном эшафоте.

Офицеров потрясла измена Подурова. А Пугачёв ухмыльнулся и отдал приказ о штурме. Казаки двинулись на крепость, толкая перед собой возы с горящим сеном: прятались от картечи в густом белом дыму. Обозлённые солдаты палили из пушек и ружей. Но вечерний ветер перекинул огонь с возов через куртину, и в крепости запылали крыши цейхгаузов. Солдаты бросились тушить пожар, оголив оборону. На опустевшем реданте напрасно бил тревогу барабанщик. Мятежники рванулись к воротам, вышибли створки и вломились в крепость.

Врукопашную отбивались только офицеры. Полковника Елагина и бригадира Билова ранили. Немца-барона казаки не удостоили и казни – докололи на улочке, как бешеного пса. А Елагина и других офицеров вздёрнули на виселице. Жена старого полковника Анисья Семёновна с воем вырывала окровавленного мужа из рук бунтовщиков, и бабе тоже накинули на шею петлю.

Заброшенный степной мост, по которому проезжал Пушкин

Дряхлые яицкие «лыцари» потом расскажут Пушкину, что мёртвого Елагина мятежники сняли с виселицы, освежевали, как борова, и его салом мазали свои раны. Пушкин поверит этой сказке: озверение – неизбежное следствие бунта. Но ужас смерти пугал и без страшилок. Дым разгромленной и сожжённой Татищевой крепости тонкой пряжей растянулся над остывающей степью.