Читать онлайн «Крыша. Устная история рэкета». Страница 38

Вся эта деятельность требовала от «тамбовских» хорошей организации. Ближайшими к Кумарину людьми были Валерий Ледовских, Михаил Глущенко, Андрей Рыбкин, Александр Баскаков. Первые трое занимались тем, что организовывали работу коллектива и решали те важные вопросы, на которые у их шефа не оставалось времени, а Михаил Глущенко заодно курировал станки с наперстками. Баскаков возглавлял «рязанских», или, как их еще называли за крупное телосложение, «слонов». Он был приятелем Андрея Рыбкина и, благодаря этому, решил, в конце концов, со своим небольшим коллективом примкнуть к Кумарину. «Рязанские» стали при нем чем-то вроде боевой бригады. Помимо физической силы, у них был еще и крутой нрав. К тому же у Владимира Сергеевича всегда была возможность делать вид, что они не имеют к нему прямого отношения.

Сам Владимир Кумарин занимался уже исключительно принятием принципиальных решений и тем, что сегодня называется связями с общественностью. В рестораны «Нева» и «Север», где в гуляньях и драках проводило время его ближайшее окружение, он заглядывал иногда, лишь на 20 минут, чтобы собрать информацию и раздать поручения.

Весной 1989 года для стороннего наблюдателя Кумарин и Гавриленков все еще представляли собой одно целое, хотя это было уже не так. Они, конечно, были связаны исторически: вместе работали в «Таллине» и отбывали срок по одному делу, но все больше и больше отдалялись друг от друга. Фактически они возглавляли две обособленные организации с двумя разными источниками дохода. Николай Гавриленков не мог ничего приказать, скажем, Ледовских, хотя тот и выказывал к нему уважение. Внешне отношения старых товарищей казались доверительными, но как-то Кумарин случайно в разговоре назвал Гавриленкова «тигром на мягких лапах».

Гавриленкову подчинялись «великолукские». Если Кум держал наготове боевую ячейку из Рязани, то у Николая Степановича всегда была возможность вызвать подмогу из тех же Великих Лук. В этом небольшом городе располагалась достаточно известная крышка, и желающих подсобить земляку всегда находилось с избытком.

Как только после разборки в Девяткино появился термин «тамбовские», словоформа вошла в моду. Большинство из тех, кто собирался на рынках небольшими компаниями, чтобы заработать на наперстках, стали именовать себя прилагательными, образованными от названия их малой родины. Те, кто работал под началом Омета и Сиропа, превратились в «воркутинских». Они, конечно, принципиально отличались от «тамбовских»: если Кумарин создал целую организацию с множеством подразделений, то «воркутинские» так и оставались по сути шайкой уличных хулиганов. У них не было яркого лидера, не было внятной иерархии и, главное, не было никаких долгосрочных стратегий. Они мыслили исключительно категориями личного заработка. Их уделом так и осталось вымогательство.

Единственными настоящими конкурентами «тамбовских» стали сподвижники уехавшего в Швецию Малышева. Александр Малышев, в отличие от Кумарина, выстраивал взаимоотношения со своими товарищами как с рыцарями круглого стола. Любое его решение всегда обсуждалось с ними. Оставшиеся в Ленинграде Кудряшов, Викинг, Слон, Носорог успешно продолжали вести деятельность от имени «малышевских», хотя в отсутствие лидера быстро наращивать силовой ресурс и грамотно организовывать работу им не удавалось, так что пока они по всем практически показателям Кумарину уступали. Из тех небольших грядок, что стояли в Девяткино на стороне Малышева, тоже образовалось несколько отдельных группировок. Коля Длинный объединил вокруг себя «пермских». Артур Кжижевич вместе с Крупой и Геной Масягиным собрали приезжую толпу из Тольятти и окрестностей Казани. Называть их стали «татарами».

Фактически наличие мелких группировок мало сказалось на общей двуполярной картине организованной преступности в Ленинграде. Их лидеры не делились с Кумариным или Малышевым доходами, но между ними существовало негласное соглашение о взаимовыручке. Скажем, в случае любого крупного конфликта «воркутинские» должны были быть на стороне «тамбовских», а последние, в свою очередь, при случае вступались за «воркутинских» — еще долгое время силы распределялись так, как это было в Девяткино.

Термин «группировки» употреблялся только в прессе и в милицейских документах, сами спортсмены по старинке называли себя коллективами. Исчезло из их лексикона разве что молодежное слово «движение».

Ветеранов спортивного движения в городе было не больше сотни. Между тем в 1989 году вокруг них уже смыкалось кольцо тех, кто пока не принимал участия в игре в колпаки, не гулял в ресторанах по ночам и не теснил фарцовщиков. Это тоже были профессиональные спортсмены, только на несколько лет моложе и с меньшими заслугами. Большинство из них еще пять или семь лет назад видели таких, как Дедовских, Кудряшов и Челюскин, на соревнованиях и относились к ним с придыханием. Если тогда они восхищались победами в единоборствах, то теперь засматривались на машины, спутниц и манеры старших. Но для того, чтобы всем этим обладать, не нужно было прорываться сквозь строй легионеров от спорта, достаточно было лишь примкнуть. Тем более, существительное «ворота» не ассоциировалось у них с заводской проходной.

Рэкетиры чувствовали, что они находятся только в самом начале своего подъема, конкуренции между ними не было. Началось с того, что к Михаилу Глущенко на площади Пролетарской диктатуры подошли бор-цы-вольники и без особой надежды на успех попросили пустить их на хлебное место. Глущенко их удивил, сказав, что своим он легко уступит половину площади. После этого процесс пополнения коллективов пошел сам по себе. Среди бывших коллег по спорту появилась традиция обниматься при встречах — крепко похлопывать друг друга по спинам в знак того, что они долго вместе шли одним путем.

В разговорах стали мелькать новые имена и прозвища: Чум, Пластилин, Женя Рукопашник, Боцман, Ефим, Кочубей, Акула, Сокол, Салават. Большинство из них влились в команды «малышевских» и «тамбовских». Как правило, спортсмен оказывался в той группировке, где у него были знакомые. Первоначальная тенденция разделения на практике оказалась проста: ленинградцы шли под крыло к Малышеву, приезжие — к Кумарину.

За мастерами единоборств пришла очередь представителей и других видов спорта — легкоатлетов, игроков в гандбол и водное поло. Михаил Кашнов, мастер спорта по прыжкам с шестом, стоявший на воротах в баре «Космос», славился столь резким ударом, что даже боксеры его стали опасаться и прозвали Кошмаром.

Число чемпионов, мастеров и кандидатов в мастера спорта к концу 1989 года возросло со ста до пятисот. Практически все они знали друг друга в лицо.

С этого времени молодому человеку, добившемуся успехов в спорте, было гарантировано трудоустройство в группировке рэкетиров. Заслужившие имя продолжали приходить в свои спортзалы. Не для системных тренировок, а для того, чтобы размяться, поболтать с тренером, поиграть в баскетбол, а в раздевалке познакомиться с восемнадцатилетними борцами. Что бы ни происходило в стране, спортшколы продолжали набирать новых учеников, а значит, ОПГ были обеспечены притоком новых, хорошо подготовленных физически кадров.

Я имел отношение к организованной преступности.

Я с детства занимался легкой атлетикой, метал молот. Это был еще глубокий социализм. Я в спорт попал, как и большинство,— тренеры ходили по урокам физкультуры, смотрели на первоклассников, буквально брали за запястья и тащили уже в свой спортзал. Это было тогда нормально — спорт был государственной идеей.

В моей семье все прекрасно понимали, что такое коммунизм. Мой дед служил в войсках НКВД, и для него все было прозрачно. Он часто нам рассказывал, как на войне комиссары только языком мололи. Тем не менее он при таком отношении к жизни не мог воровать. Его устроили как-то на овощную базу, а он, проработав три месяца, сказал: «Братцы, я не могу так воровать». А отец работал водителем, и ему пришлось вступить в партию, чтобы получать летом отпуск. После этого дед с ним сильно поссорился. Кричал на него: «Как ты можешь!» Так что часто в нашей семье издевались над выступлениями Брежнева по телевизору.

Со мной спортом занимался мой товарищ — Дмитрий Боев. Он в начале 90-го также влился в ряды «комаровских». Так вот, у него мать работала бригадиром холодного цеха в ресторане гостиницы «Спутник». У нас спортивный лагерь был возле Осиновой Рощи, и у нас с Димой в шкафу висели всегда колбасы твердого копчения. Лежали сыры. Даже икра. Что касается черной икры, то в их семье ею кормили даже кошку, которая разъелась ею до неимоверных размеров. Дима говорил: «Так сохнет, вот и кормим».