Читать онлайн «Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)». Страница 16

Скорбь разлуки, пережитая полковником, сделала еще нежнее его и без того доброе сердце и породила в нем такую привязанность к детям, что он стал предметом постоянных шуток для всех старых дев, холостяков и просто рассудительных людей и кумиром всех малышей, одинаково им любимых, — были ли то ухоженные юные отпрыски сборщика налогов, или детишки сержанта, шнырявшие по всему поселку, или темнокожие чада его слуг-туземцев, ютившихся в хижинах у его ворот.

Достоверно известно, что на свете нет другого такого места, где бы женщины были так обворожительны, как в Британской Индии. Возможно, всему виной жаркое солнце — оно воспламеняет сердца, которые, быть может, бились куда спокойнее в родном климате. Чем еще объяснить, что не успела мисс Браун и десяти дней пробыть в Калькутте, как уже стала невестой? А мисс Смит, та не прожила на территории поста и недели, как получила шесть предложений руки и сердца! И не только холостяки пользуются здесь расположением юных дев; вдовцы тоже в цене. Поэтому можете не сомневаться, что такой обаятельный человек, как майор Ньюком, — благородный, статный, обходительный, уважаемый и вполне обеспеченный — словом, завидный жених, — в два счета сыскал бы себе подругу жизни, пожелай он найти заместительницу покойной миссис Кейси.

Полковник, как уже сообщалось, приехал из Индии с другом или сослуживцем, и они поселились вместе. Из шуток этого джентльмена (а он любил добрую шутку и часто к ней прибегал), я понял, что наш милейший вдовец, полковник Ньюком, не однажды мог изменить свою судьбу — столько раз осаждали его свободное сердце индийские дамы, пускавшие в ход всю свою стратегию, дабы взять эту крепость приступом, измором или подкупом. Миссис Кейси, его покойная супруга, одержала победу, потому что была жалкой и беспомощной. Она была так одинока, когда он встретился с ней, что он приютил ее в своем сердце, как дал бы ночлег в своем доме заплутавшему путнику; он поделился с ней пищей и, как мог, обогрел ее. "Том Ньюком женился на ней, чтоб иметь право оплачивать счета ее модисток", — говорил насмешник мистер Бинни; а в этом отношении она до конца дней своих предоставляла ему самые широкие возможности. Потускневшая миниатюра, изображавшая эту даму в белокурых локонах и с гитарой в руках, висела над камином в лондонской спальне полковника, где я мог часто ею любоваться. Позднее, когда они с Бинни сняли дом, в комнате для гостей появилась и другая, парная ей миниатюра — портрет предшественника Ньюкома, Джека Кейси, который при жизни имел обычай запускать тарелками в голову своей Эммы и погиб от роковой приверженности к бутылке. Я склонен думать, что полковник был не слишком привязан к жене и не очень скорбел по поводу ее кончины; Клайв со свойственным ему простодушием говорил мне, что отец редко вспоминал о матери. Брак этот, бесспорно, не был счастливым, хотя Ньюком долгие годы чтил память умершей жены, неустанно благодетельствуя и одаривая ее родственников.

Как ни старались разные вдовы и девы занять место Эммы, сердце Ньюкома оставалось для них наглухо закрытым, и все их усилия пропадали даром. Памятуя, что неприступный полковник играет на флейте, мисс Биллинг расположилась у ворот сей твердыни со своим фортепьяно и принялась разыгрывать бравурные сонаты с вариациями в надежде превратить их жизнь в гармоничный дуэт; но усилия ее были тщетными, и ей, как известно, пришлось перебраться со своим фортепьяно в дом его адъютанта, лейтенанта Ходкина, чье имя она и по сей день носит. Очаровательная вдовушка Уилкинс, державшая путь в Калькутту, остановилась в гостеприимном доме Ньюкома с двумя своими прелестными малютками, и уже поговаривали, что навсегда. Добрейший хозяин, по своему обыкновению, осыпал детишек подарками и лакомствами, а их маменьку обласкал и утешил; но в одно прекрасное утро, когда шел уже четвертый месяц ее пребывания в доме, пришли слуги полковника с паланкинами, и Эльвира Уилкинс отбыла прочь, заливаясь слезами, как и подобает вдове. Непонятно только, почему она потом в Калькутте, в Бате, в Челтнеме и всюду, куда бы ни забросила ее судьба, ругала его эгоистом, Дон Кихотом, гордецом и спесивым набобом. Я мог бы назвать еще с десяток дам из самых уважаемых семей, связанных с Ост-Индской компанией, которые, по словам злоязычного друга полковника мистера Бинни, всячески пытались снабдить Клайва Ньюкома мачехой.

Но у полковника был в этом деле горький опыт, и он сказал себе: "Нет, не будет у Клайва мачехи. Раз уж господь лишил его матери, я буду мальчику сразу и отцом и матерью". Он держал его при себе до тех пор, пока индийский климат не стал слишком опасен для здоровья ребенка, а затем отправил в Англию. Отныне он думал о том, чтобы скопить побольше денег для своего отпрыска. По натуре он был человеком на редкость щедрым и, конечно, тратил пять рупий там, где другой, не потратив рупии, сумел бы еще, пожалуй, заслужить благодарность. Однако щедрость и радушие еще никого не разоряли. Мот меньше всего тратится на других. И так как у Ньюкома не было никаких разорительных привычек, а потребности были крайне скромные — почти как у индуса, — то он мог достаточно откладывать из своего вполне приличного жалованья и год от года увеличивать свои и Клайва сбережения: ведь он держал лошадей не для скачек, а для езды, подолгу носил платье и заказывал новый мундир лишь тогда, когда над ним начинал смеяться весь полк; он не стремился пускать пыль в глаза, и не было у него больше транжирки жены.

"Вот поучится Клайв в школе пять-шесть лет, — мечтал полковник, — сделается образованным человеком или уж, во всяком случае, усвоит столько классических знаний, сколько нужно светскому джентльмену. И тогда я приеду в Англию, и мы проведем вместе годика три-четыре: за это время он привыкнет ко мне и, надеюсь, полюбит меня. Я стану учиться у него латыни и греческому и постараюсь наверстать упущенное; ведь что ни говори, а без классических языков какое уж тут образование — "Ingenas didicisse fideliter artes emollnt mores nee sinisse feros" [17]. Я же поделюсь с ним своим жизненным опытом и уберегу его от жуликов и мошенников, которые обычно так и вьются вокруг юнцов. Я буду ему товарищем и не подумаю утверждать свое превосходство — где уж мне. Наоборот, мне самому найдется, чему у него поучиться. Я-то в его годы бил баклуши. Затем мы отправимся с ним путешествовать и сначала объездим Англию, Шотландию и Ирландию, ибо человек должен знать свою родину, а потом отправимся за границу. К этому времени мальчику исполнится восемнадцать лет, и он изберет себе профессию. Захочет — станет военным и постарается превзойти славой героя, в честь которого назван. А не захочет, займется богословием или юриспруденцией, как пожелает. Когда он пойдет в университет, я, по всей вероятности, буду уже генерал-майором и на несколько лет снова уеду в Индию; в Англию я вернусь к тому времени, когда он обзаведется своим домом, где найдется место и для старика отца. А если я к тому времени умру, то, уж по крайней мере, с мыслью, что сделал для него все, что мог: мальчик получил хорошее образование, необходимый достаток и отцовское благословение".

Такие планы строил наш мечтатель. Как он их вынашивал, с каким увлечением писал о них сыну, как усердно читал разные путешествия, изучал карту Европы!

— Рим, сэр, славный Рим! — говорил он. — Скоро, скоро мы поедем туда с моим мальчиком, увидим Колизей и поцелуем туфлю Римскому папе. Мы поднимемся по Рейну до самой Швейцарии, проедем через Симплон по дороге, проложенной великим Наполеоном. Вспомните, сэр, как у ворот Вены стояли турки, черт возьми, и как Собесский восемьдесят тысяч их прямо, можно сказать, смел с лица земли! А какое удовольствие получит мой мальчик от тамошних картинных галерей и от коллекции эстампов, собранной принцем Евгением! Принц Евгений-то, оказывается, был не только великим полководцем, но также ценителем изящных искусств, слыхали? "Ingenas didicisse", как там дальше, доктор, "emollnt mores пес", кажется?

— Emollnt mores, полковник? — удивился доктор Мактэггарт, который, однако, был слишком благоразумен, чтобы поправлять ошибки своего командира по части латыни. — Да принц Евгений был дичее любого турка! Разве вы не читали мемуаров принца Делиня?

— Зато он был отличным кавалеристом, — отвечал полковник, — и оставил великолепную коллекцию эстампов, это уж не спорьте. То-то Клайв придет в восторг! У мальчика редкий талант к рисованию, сэр, редкий! Он прислал мне картинку, на которой нарисована наша старая школа — ну прямо как в жизни, сэр: аркада, дверь, в нее входят мальчики в мантиях; у переднего розги в руках, а позади сам директор. Со смеху умрешь!

Он читал полковым дамам письма Клайва, и те из писем мисс Ханимен, где говорилось о мальчике, и даже своих слуг-туземцев донимал рассказами о сыне; наиболее азартные из молодежи заключали пари, сколько раз полковник упомянет имя Клайва — один раз за пять минут, три раза за десять, двадцать пять в течение обеда и так далее. Но если они и подтрунивали над ним, то беззлобно. Ибо полковник Ньюком был по сердцу всем, кто его знал — и кто ценил в человеке скромность, доброту и благородство.