Читать онлайн «Елизавета и Фридрих Великий». Страница 4

Марию-Терезию он отныне величал не иначе как «Котильоном Первым», Елизавету – вторым, а Помпадуршу, соответственно, третьим. О любом подобном высказывании, однако, незамедлительно доносили Елизавете и этим только еще пуще распаляли ее гнев на короля Пруссии. Когда однажды находившийся в дружеских отношениях с прусским послом бароном Мардефельдом статский советник Репульев отважился заступиться за Фридриха Великого, императрица крикнула:

– Не будь на его голове короны, его знали бы только по кличке Плут.

Чашу терпения переполнило возвращение в Россию нескольких гайдуков, состоявших на службе у короля. Они рассказали одной камеристке царицы, что Фридрих Великий постоянно отзывается о последней только в самых презрительных выражениях. Камеристка поспешила донести об этом своей повелительнице и тем самым заставила ее еще больше метать громы и молнии.

Австрия в ту пору, совершенно в духе своих прежних и последующих традиций, обладала отменным дипломатическим корпусом. Кауниц в Париже и барон фон Претлах в Санкт-Петербурге превосходили самих себя в тонкости и находчивости, чтобы использовать в своих целях слабые места своего противника. Введенный Разумовским в интимный придворный круг царицы любезный и галантный посол Марии-Терезии быстро добился благосклонности Елизаветы, которая, все снова и снова побуждаемая к тому Бестужевым, наконец заключила второго июля тысяча семьсот сорок седьмого года союзнический договор с Австрией и в одной из тайных статей его пообещала Марии-Терезии оказать ей помощь во время отвоевывания у Пруссии утраченных провинций. Англия и Саксония присоединились к нему, и таким образом уже тогда была брошена искра, которая десять лет спустя привела к вспышке Семилетней войны[6].

Тридцатого ноября тысяча семьсот сорок седьмого года была заключена дальнейшая конвенция между Англией, Голландией и Россией, в соответствии с которой сорок тысяч русских солдат через Польшу, Моравию и Богемию выдвинулись на театр военных действий. Между тем Ахенский мир положил конец этой фазе борьбы, и на сей раз войска Елизаветы не вступили в сражение. После подписания мира последовала совершенная перегруппировка в позиции европейских держав относительно друг друга. Кауницу удалось договориться о создании большого альянса между Австрией, Россией, Францией, Саксонией и Польшей против Фридриха Великого, в то время как непримиримый, казалось бы, противник Пруссии, Англия, теперь стала ее союзницей.

В то время как на политической арене Швеции доминировала враждебная России партия «шляп», дипломатическим представителям царицы удалось втянуть Данию в европейское объединение против Пруссии и склонить ее к подготовке к войне.

Поскольку великий князь престолонаследник считался решительным сторонником и даже поклонником Фридриха Великого, Бестужев попытался не только подорвать его авторитет в глазах императрицы, но прямо вынашивал план не допустить Петра на престол. Чтобы добиться отъезда княжны Цербстской, в которой он по праву видел прусского агента, Бестужев постарался по возможности ускорить бракосочетание ее дочери Екатерины с престолонаследником. Сама царица с особым пристрастием занималась теперь приготовлениями к предстоящему событию.

По желанию Елизаветы русская миссия в Париже прислала подробное описание церемоний и торжеств, которыми сопровождалось бракосочетание дофина с испанской инфантой, аналогичным образом из Дрездена был затребован детальный отчет о великолепных свадебных празднествах Августа Третьего. Елизавета намеревалась воспользоваться этим удобным случаем и организовать все с невиданной помпой. Летом тысяча семьсот сорок пятого года руководимый курфюрстом Саксонским имперский викариат объявил Петра совершеннолетним, и первого сентября того же года состоялось его венчание с Екатериной. Десятидневные торжества, пышность которых напоминала восточную сказку, сопровождали его.

С самого начала, однако, обозначился серьезный и зловещий разлад в отношениях между наследником престола и его юной столь же смышленой, как и красивой, супругой. В то время как первый при всякой подвернувшейся возможности проявлял запальчивость, своенравие и ребячливость и со своего рода презрением отвергал все русское, Екатерина сумела медленно, но уверенно завоевать симпатии и двора, и народа. Чарующее впечатление ее индивидуальности, привлекательности и любезности только еще больше усиливалось благодаря ее редкой духовности, жажде знаний и сочувствию всему, что касалось ее новой родины. Она поспешила выучить русский язык и в скором времени совершенно свободно говорила и писала на нем.

Она так же быстро усвоила все обряды русской православной церкви, как и обычаи народа. Она умела прислушиваться ко всем слабостям царицы и шла навстречу любому ее капризу.

Только слишком рано, несмотря на свою молодость, Екатерина обнаружила, что ее супруг идет прямой дорогой к тому, чтобы вызвать к себе ненависть нации, даже, возможно, лишиться трона, и начала использовать по отношению к нему ту силу, которая рано проявилась в ней и благодаря которой она позднее подчинила себе огромную империю; хотя он тоже питал к ней сильное нерасположение, Петр тем не менее вскоре оказался целиком под ее влиянием и был неспособен что-либо скрыть от нее. Екатерина сколь возможно старалась удержать его теперь от всех безрассудных поступков, которые лишали его всяких симпатий, и с другой стороны, пыталась все больше и больше забирать в свои руки бразды политической интриги.

Сначала Бестужев был ей таким же противником как и противником ее мужа. Молодой двор находился буквально под надзором полиции. Один камердинер престолонаследника был подкуплен сообщать все, что происходило в маленьком дворце молодой великокняжеской четы, и даже похищал бумаги из письменного стола Петра, чтобы передавать их великому канцлеру.

В апреле тысяча семьсот сорок восьмого года Екатерина лично разоблачила предателя и, когда у Петра не хватило мужества наказать виновного, приказала связать его и собственноручно высекла. Потом она отправилась к Бестужеву и форменным образом потребовала от него объяснений.

С этого момента Бестужева точно подменили, он проникся своеобразным почтением, даже предпочтением к юной великой княжне и начал вынашивать мысль сделать ее наследницей Елизаветы.

В ночь на двадцать шестое августа тысяча семьсот сорок девятого года вся Москва, – как двор, так и сам город, – пришла в неописуемое смятение и возбуждение. Из уст в уста переходила весть о том, что царица Елизавета опасно занемогла и находится при смерти. Народ толпами собирался на улицах и перед слободой, ходили слухи, что Лесток отравил монархиню, чтобы расчистить дорогу к трону великому князю Петру, настроенному в пользу союза с Пруссией. Большинство собравшихся склонялось к тому, чтобы отправиться к дому ненавистного француза и устроить над ним самосуд, а некоторые даже высказывали намерение захватить наследника престола. Однако вовремя появился супруг монархини, граф Разумовский, и его заверения, что о серьезном беспокойстве за жизнь Елизаветы не может быть и речи, несколько успокоили взбудораженные массы. Прямо среди ночи отважный человек затем поспешил к Бестужеву, где, как он знал от одного доверенного лица, собрались в этот час министры, генералы и прочие влиятельные персоны, чтобы посоветоваться и принять решение о том, как следовало бы действовать в случае смерти императрицы.

Сперва прислуга отказывалась впускать Разумовского, однако когда тот пригрозил вернуться с гвардейским полком и пробиться силой, ему наконец отворили двери. Он застал Бестужева в тот момент, когда канцлер собирался изложить блестящему собранию вредные последствия и опасности, которые угрожали бы как империи в целом, так и каждому отдельному человеку в случае восшествия Петра на русский престол. Глаза его пылали пророческим огнем, когда он предсказывал то, что позднее и в самом деле произошло, когда великий князь стал императором Петром Третьим. Он красочно описал его слепую любовь к королю Пруссии и ко всему прусско-германскому, его достойную смеха склонность к солдатским забавам, его непонимание России, русской церкви и русского характера, его упрямство и граничившие с болезнью капризность и непостоянство, при этом он не забыл особо подчеркнуть жажду власти и честолюбие его молодой, но наделенной от природы весьма опасными дарованиями супруги.

Свою речь он подытожил предложением тотчас же принять все меры к тому, чтобы иметь возможность вовремя взять под стражу великого князя Петра и великую княжну Екатерину и тем самым обеспечить себе свободу рук, потому что после кончины Елизаветы России не от кого больше ждать благополучия и спасения, кроме как от томящегося сейчас в шлиссельбургской темнице принца Ивана. Начались прения, спорили за и против до тех пор, пока генерал Шувалов не выставил неоспоримый довод, что от назначенного царицей наследника можно ожидать только высокомерия и произвола, тогда как от того, кого они сами возведут на престол, освободив из заключения, лишь благодарности и податливости. Эта точка зрения и была в конце концов поддержана всеми, и присутствующие единогласно согласились с планом Бестужева. И тот уже готов был отдать необходимые распоряжения, но тут взял слово Алексей Разумовский.