Читать онлайн «Бэлла». Страница 1

По своей тематике послевоенная французская литература знает три группы писателей: колониальных, космополитических и национальных.

Первые две группы, к которым принадлежат Фердинанд Дюшен, Пьер Бенуа, Поль Моран, — наиболее читаемые, наиболее прославленные; третья группа — наиболее талантливая и наиболее ценная по своей внутренней значительности.

Книги космополитических и колониальных писателей — заказы издателя, выполняемые в лучших литературных мастерских, по самым новейшим конструкциям.

Для их выполнения требуется небольшое путешествие, во время которого были бы испробованы все известные доселе виды продвижения от верблюжьего горба до аэроплана и атлантика; некоторая перелицовка лубочно-экзотических декораций Пьера Лота; развитие нескольких трюков из модного авантюрного кино-сценария. Все это приправлено небольшой долей скепсиса газетного «стоика».

Даже наиболее талантливые книги этих двух групп характеризуют лишь вкусы и потребности современнаго французского книжного потребителя, но меньше всего говорят о самой жизни этого потребителя. О них говорит лишь творчество третьей группы писателей.

Если литература первых двух групп имеет своим источником записную книжку журналиста, путевые впечатления и размышления интернациональных коммивояжеров от литературы, то источник третьей группы — живая французская жизнь. Их литературная традиция — не газета, не кино, а большая вековая французская литература. Среди ряда блестящих имен этой группы одно из первых мест принадлежит Жану Жироду, которого французская критика ставит на-роду с Марселем Прустом, с Андреем Жидом, хотя он чрезвычайно выгодно разнится от них как по своей манере письма, так и по своей тематике.

Темы Жан Жироду — большие проблемы современной Франции. Послевоенное сознание Франции. Франция в плену у своих союзников. Проблемы послевоенного сожительства и сотрудничества Франции и Германии, этих двух гегемонов западной культуры в течение столетий. Проблема кризиса демократии в стране, которая четыре революции проделала во имя торжества республики демократии.

Мы подробно говорили о творчестве Жана Жироду в статье «Бунтарь в плену у обывателя» — предисловие к издаваемой одновременно с настоящим романом книге Жана Жироду «Зигфрид и Димузэн». Сейчас укажем лишь та одну основную черту его творчества.

Жана Жироду волнуют социальные проблемы современной Франции. Он здесь продолжает традицию большой французской литературы, которая со времен Вольтера, со времен В. Гюго и до Анатоля Франса и Ромен-Ролана волновалась величайшими и наиболее сложными проблемами современности.

Но он хранит верность и другой великой традиции французской литературы. Он вскрывает свои проблемы в плане исключительно-литературной, чисто-художественной разработки, чуждой публицистической дидактики и тенденциозной схематики.

Он дает свои проблемы через живого человека в бытовом аспекте.

Так он разрабатывает проблему франко-германских отношений в упомянутой книге «Зигфрид и Лемузэн», так он вскрывает кризис демократии в предлагаемом романе «Бэлла».

Пять лет политические руководители Франции и Германии, используя прессу и театр, парламент и школу, университетские кафедры и кино, делали все, чтобы внушить своим народам взаимную ненависть и презрение, чтобы заставить свой народ видеть в другом народе источник всех своих бедствий.

Сейчас война окончена. Вопреки Версальскому смертному приговору Германии — Германия живет, творит. Она становится все больше и больше фактором не только европейской культуры, но и европейской экономики и политики.

Вопреки воде версальцев возобновилось сотрудничество Франции и Германии. Но что там кроется за этим внешним миром? Как рядовые французы и немцы, средние граждане, которые верили своим правительствам и честно выполняли свой долг перед родиной, как они сейчас относятся к своему вчерашнему «врагу»?

Выяснению этой проблемы Жан Жироду посвящает свой роман «Зигфрид и Лимузэн».

Французский интеллигент, учившийся до войны в Мюнхене в университете, узнает, что его без вести пропавший во время войны друг находится в Мюнхене. Он отправляется туда в поисках своего друга. Там он встречается с мюнхенскими друзьями своей студенческой молодости, с немецкими девушками, выходящими замуж в надежде родить пять сыновей, каждый из которых будет мстителем Англии, Франции, Америке, Италии и Польше, поработивших и унизивших Германию. Там он встречается с немецкими учеными, философами и композиторами, которые в дни советской власти в Баварии сражались за нее, не во имя идеи социального освобождения, а потому, что закрытие Лондонской или Вашингтонской биржи на один день способно привести к величайшим катастрофам, тогда как лишь забавным курьезом для мира было бы, если бы они, потомки и продолжатели Канта и Бетховена, об'явили забастовку и отказались впредь писать свои философские книги и исполнять свои симфонии. Он там, наконец, находит своего друга. Но с тем приключилось редкое происшествие. Он на войне от полученной раны забыл все то, что с ним происходило до момента ранения. Приведенный в немецком лазарете в чувство, он оказался взрослым новорожденным: без языка, без жизненного опыта, без памяти о вчера. Немецкая сестра милосердия, которая ухаживала за этим взрослым младенцем, воспитала его, как немца. Перед ним человек, с французской кровью, французским темпераментом и французским умом, но с немецким воспитанием, с немецкой методичностью и дисциплиной, и главное с немецким послевоенным сознанием и послевоенной враждебностью к французскому победителю.

Через эти противоречия французской крови и немецкого сознания писатель вскрывает ужас империалистической войны, жертвой которой являются две одареннейшие и культурнейшие нации Запада, жертвой которой становится, как мы это показали в упомянутой статье «Бунтарь в плену у обывателя», и сам Жан Жироду. Вложив в уста своих персонажей остроумнейшие и убийственные характеристики империалистической Европы и Америки, он, в конце концов, признал избранность Франции, преимущества французского духа над немецким, а главное, засвидетельствовал, что Франция, которая вое туже затягивает версальскую веревку на шее немецкого народа, — олицетворение воли к миру, тогда как Германия живет лишь жаждой мести.

Буржуазный плен сказался и в предлагаемом романе «Бэлла», особенно нашумевшем во Франции, ибо прототипом для центрального персонажа послужил не кто иной, как сам Пуанкарэ-Война.

Здесь автор поставил проблему кризиса демократии. Выхода он не указал, буржуазный плен не дал ему возможности для этого. Но сам-то кризис он показал с совершенно исключительным блеском и остротой. Некогда лозунг демократической республики выражал наиболее прогрессивные идеи эпохи. За республику боролись, ее оберегали лучшие люди Франции. Честные идейные республиканцы, хранители заветов, если не великих революционеров 1793 года, то великих демократов 1848 года.

Ныне третья республика — псевдоним диктатуры наиболее проституированных политических интриганов и карьеристов.

В романе «Бэлла» Жан Жираду дает столкновение идейно-либерального вечера и интригански-карьеристического сегодня республики.

Две семьи французских политиков. Обе в течение нескольких десятилетий поставляли Франции президентов, премьеров, председателей палат.

Старшая семья представляет собою честь и талант нации. Она хранительница лучших традиций французской демократии. Она воспиталась на искренней суб'ективной варе в народоуправство, в суверенитет народной воли. Власть для этой семьи поэтому была великим служением народу. Другая семья — более молодая. Это семья Мильеранов, Брианов, это семья, где за каждой деталью выглядывает образ Пуанкарэ. Она смеется над старыми сказками. Если она продолжает какую-нибудь традицию, то это традицию политики из «Восстания ангелов» А. Франса. Оттуда она усвоила принцип: «La guerre — c'est l'affaire». Война — доходное дело..

Для Ребандара — читай для Пуанкарэ — война лишь средство для преуспевания, для повержения в прах врага — семью Дюбардо. Взяв под подозрение патриотизм Дюбардо, он больше, чем с Германией, воюет с ними и занят их изоляцией больше, чем изоляцией Германии.

И так сильна в «демократической» и «свободной» Франции власть интриги, столь неограничена мощь прохвоста, что Ребандар-Пуанкарэ отлично в этом преуспевает. Никто не смеет больше не только заступиться за Дюбардо, но даже встречаться с ними. Почтальон, изнывавший раньше под тяжестью посланий, адресованных Дюбардо, больше не останавливается у их виллы, ибо никто больше не смеет даже частного письма им написать. Лишь у одного Анатоля Франса хватило мужества прислать, однажды, письмо, и у мадам Кюрэ стало независимости, чтобы раз по телефону позвонить.