Читать онлайн «Рассказы и истории». Страница 7

— Нет, с этого часа мы больше не расстанемся! Наша жизнь и любовь не знает преград!

Впрочем, официант не отнесся к его словам с той сердечностью, какую от него можно было ожидать.

Позднее, в тот же день, когда Вильгельм и Сьюки сидели за столом и беседовали с официантом и несколькими друзьями, раскаявшийся Маггл вошел в комнату, положил Шмицу на колени сложенный лист бумаги, произнес глухим голосом: «Будьте счастливы!» — удалился, и с тех пор его больше не видели.

Внимательно прочитав документ, Вильгельм поднялся на ноги; под влиянием этого волнующего момента он бессознательно сложил импровизированный стих:

На этом мы оставим его; кто отныне посмеет усомниться в его счастье? Разве он не получил Сьюки? А получив ее, он может быть доволен.

Вот подлинная и ужасная история о комнатах в замке Окленд в Шотландии и о вещах, происходивших с торговцем Мэттью Диксоном, о присутствовавшей там некой Даме, именуемой Гонлесс, и о том, что в наши дни никто не дерзает спать там (в силу великого страха), каковые события происходили во дни блаженной памяти епископа Бека и были записаны мною в году тысяча триста двадцать пятом, в феврале месяце, начиная со вторника, и в другие дни.

Когда помянутый Мэттью Диксон привез свои товары в это место, мои господа похвалили их и распорядились, чтобы его хорошо угостили вечером (что вскоре произошло, и он отужинал с превеликим аппетитом) и уложили на покой в определенной комнате, теперь называемой Шотландской, откуда он выбежал в полночь с таким ужасным криком, что разбудил всех, и, пробегая по коридорам, продолжал кричать, пока не упал без чувств.

После чего его отнесли в чертог моего господина и с большим трудом усадили на стул, откуда он трижды упал на пол, к великому удовольствию всех присутствующих.

Но, будучи подкрепленным различными Крепкими Напитками (прежде всего Джином), он спустя некоторое время изложил жалобным тоном нижеследующие подробности, впоследствии подтвержденные девятью крепкими фермерами, проживавшими поблизости, каковые свидетельства я тоже привожу в строгом порядке.

Свидетельство Мэттью Диксона, торговца сорока лет от роду, находящегося в здравом уме и твердой памяти, хотя и жестоко пострадавшего от Зрелищ и Звуков, испытанных мною в этом замке. Касаемо Видения Шотландии, двух Призраков, в нем присутствовавших, и некой странной Дамы, а также о прискорбных вещах, ею упомянутых, наряду с печальными песнопениями и мелодиями, созданными ею и другими Призраками, о холоде и тряске моих Костей (посредством великого страха) и о других вещах, приятных для знания, особенно о Картине, внезапно явленной моему взору, и о том, что произойдет потом (как истинно предсказано Призраками), о Тьме и прочих вещах, более ужасных, чем Слова, и еще о том, что люди называют Химерой.

Торговец Мэттью Диксон свидетельствует: «Хорошо отужинав вечером молодым гусем, пирогом с мясом и другими Яствами, поданными к столу по великой милости Епископа (при этих словах он посмотрел на моего господина и попробовал снять шляпу перед ним, но не смог, ибо на голове у него не было шляпы), я отправился в опочивальню, где долгое время был осаждаем жестокими и ужасными Сновидениями. В одном сне я увидел молодую Даму, одетую не в Платье, а в некую Накидку, быть может, в широкий плащ». (Здесь главная Горничная подтвердила, что ни одна Дама не станет носить такое, и он ответил: «Я признаю свою ошибку», — и даже попытался встать, но не смог.)

Свидетель продолжил: «Помянутая Дама размахивала большим Факелом, а тонкий голос выкрикивал „Гонлесс! Гонлесс!“[11] И вот, когда она стояла посреди комнаты, с ней произошла великая Перемена: ее облик становился все более старым, волосы седели, и все это время она говорила самым печальным голосом: „Ныне без платья, как бывает с Дамами, но в грядущие годы они не будут испытывать недостатка в платьях“. При этом ее накидка медленно растаяла и превратилась в шелковое Платье, которое шло складками вверх и вниз и разлеталось в стороны». (Тут мой господин, потеряв терпение, стукнул его по голове, чтобы он поскорее заканчивал свою историю.)

Свидетель продолжил: «Помянутое платье стало меняться на разный манер, заворачиваясь вверх здесь и там и открывая нижние юбки всяческих оттенков, даже алого цвета, при каковом зловещем и кровавом зрелище я застонал и залился слезами. Тут последняя юбка раскрылась в Необъятность за пределами человеческой способности повествовать об этом, наполненную Обручами, Тележными Колесами, Шарами и тому подобными вещами. Эти видения заполонили всю комнату, придавив меня к постели, пока она не удалилась, опалив своим Факелом мои волосы по пути. Потом я, пробудившись от сна, услышал шелест тростника и увидел свет». (Здесь Горничная перебила его, воскликнув, что видела пламя свечи с тростниковым фитилем в той самой комнате, и сказала бы еще больше, но мой господин остановил ее и строго велел ей молчать ради спасения ее души.)

Свидетель продолжил: «Несмотря на всепоглощающий Страх, заставляющий мои кости дрожать в суставах, я попробовал встать с постели и обрести покой. Однако я был слаб скорее телом, а не сердцем, а потому мне довелось выслушать отрывки старинных баллад мастера Уильяма Шекспира в ее исполнении».

Мой господин поинтересовался, что это за баллады и может ли он исполнить их. Торговец отвечал, что помнит лишь две под названием «В Трафальгарской бухте, парень // Мы французам дали жару» и «В подветренных водах Бискайского залива», каковые мелодии он напел, безбожно фальшивя под улыбки собравшихся.

Свидетель продолжил: «Помянутые баллады я могу напеть под музыку, но без аккомпанемента у меня ничего не получится». Тогда его препроводили в аудиторию, где стоял Музыкальный Инструмент под названием «пэан-о-форти» (в том смысле, что он имел сорок извлекаемых Нот и был Пэаном, или Триумфом Искусства), где две юных Дамы, племянницы моего господина, которые жили здесь (и якобы брали музыкальные уроки, хотя, полагаю, больше маялись от безделья), устроили громкую Музыку, под которую он пел изо всех сил, выводя доселе неслыханные Напевы.

(Усердное вступление хора из всех присутствующих.)

Свидетель продолжил: «Потом она явилась облаченной в такую же свободную Накидку, когда я впервые увидел ее во сне, и проникновенным голосом поведала мне свою Историю».

«Свежим осенним вечером можно было увидеть молодую Даму, гуляющую в саду у замка Окленд, чопорную и надменную на вид, но обликом не лишенную приятности и даже красивую, если бы ее черты были более кроткими.

Этой молодой Дамой, о несчастный, была я. (Тут я спросил, почему она считает меня несчастным, и она ответила, что это не имеет значения.) В то время я кичилась не столько моей красотой, сколько статностью Фигуры, и всем сердцем желала, чтобы какой-нибудь Художник написал мой портрет, но их запросы были слишком высокими — полагаю, не в мастерстве Живописи, а в цене. (Тут я самым смиренным образом поинтересовался, какую цену запрашивали Художники в то время, но она высокомерно ответила, что денежные дела — это вульгарная тема и она об этом ничего не знает и знать не хочет.)

Так случилось, что некий Художник по имени Лоренцо приехал в эти края и привез с собой чудесную машину под названием Химера (то есть баснословная и совершенно невероятная вещь), с которой он изготовлял множество картин, каждую за один бой часов или за время, пока человек успевает сказать „Джон, сын Робина“. (Я спросил ее, что такое один бой часов, но она нахмурилась и не ответила.)

Он взялся изготовить мой портрет, от которого я требовала одного: чтобы меня изобразили в полный рост, ибо никак иначе статность моей Фигуры не могла быть явлена миру. Но, хотя он сделал много картин, все они оказались негодными, ибо некоторые, начинаясь от Головы, не доходили до Ног, а другие, изображающие Ноги, оказывались без Головы; если первые были огорчением для меня, то Последние были посмешищем для других.

Эти вещи вызывали у меня справедливый гнев, и если сначала я была дружелюбна к нему (хотя он был бестолковым и унылым на вид), то потом часто била его по Ушам и выдирала из его Головы пряди Волос. На это он издавал Вопли и говорил, что я превратила его жизнь в тяжкое бремя; сие не вызывало сомнений и доставляло мне большое удовольствие.