Читать онлайн «Китайский алхимик». Страница 26

Басянь Гун — даосский храм, расположенный недалеко от восточных городских ворот Сианя и посвященный Восьми бессмертным. На другой стороне узкой улицы находится антикварный рынок, открытый каждое воскресенье и среду, а сегодня как раз было воскресенье. Чтобы туда попасть, надо пройти через восточные ворота в конце Дун Дацзе, затем свернуть налево и идти за городской стеной, туда, где между стенами и рвом был разбит узкий городской парк. В это холодное и солнечное воскресенье там сидела группа пожилых людей, слушая своих птиц, поющих в клетках, которые висели на ветках деревьев над тропинкой. Какие-то мужчины и женщины занимались тай-чи. Еще дальше музыканты играли на традиционных инструментах и пели. Кажется, они репетировали, и звуки музыки вдохновляли меня. Мне бы очень хотелось остановиться и послушать, но я шла по следу.

У самого северного края восточных ворот я перешла оживленную улицу, идущую параллельно стенам, и углубилась в тихий, старый квартал. В путеводителях обычно называют эту часть за восточными воротами и вокруг храма «захолустьем», но мне так не показалось. Лично я захолустными считаю ряды уродливых многоэтажных домов, возвышающихся над городскими стенами. Но стоит пройти мимо них, и вы увидите живых людей, занимающихся повседневными делами: они покупают еду, чинят велосипеды, ремонтируют обувь, идут к врачу.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы найти Басянь Гун, несмотря на то что у меня была с собой карта. Я несколько раз свернула не туда, и меня чуть не сбил мотоциклист, но за каждым поворотом открывалось что-то новое. Перед одним магазином высилась гора ярких пластиковых тазиков, перед другим — апельсины и зеленый лук. Пирамиды из яиц красивого нежно-голубого оттенка, каждое в крошечном соломенном гнездышке. Перед лавкой мясника с крюков свисали туши. В бамбуковых корзинах дымились горячие клецки. По всей улице стояли старые металлические барабаны с разожженым внутри огнем, где люди готовили лапшу или отваривали на пару овощи, пока покупатели болтали друг с другом в ожидании.

Базар у Басянь Гун небольшой и не отличается особым разнообразием. Во дворе у храма торговцы разложили на земле куски ткани и бамбуковые коврики, на которых выставили свои товары. Это было совсем не похоже на антикварные рынки, завсегдатаем которых я являлась, но мне все равно здесь понравилось. Самое изумительное, что в отличие от Пекина, тут на самом деле встречались древности. Я видела старинный нефрит и фарфор, бронзовые изделия, красивые рисунки и свитки, короче говоря, множество красивых вещей. Иностранцев было очень мало, возможно, еще один-два человека кроме меня, и торговцы кричали мне «Посмотри, мамаша», когда я проходила мимо их товара. Женщина в жакете и штанах времен Мао с небольшим шрамом на левой щеке была особенно настойчива, даже крепко ухватила меня за рукав. У нее действительно было несколько интересных экземпляров, и меня охватило искушение их купить, но на рынке висел плакат, предупреждающий покупателей о необходимости наличия экспортной марки, если они желают вывезти товар из страны. Я не увидела ни танской шкатулки, ни Бертона Холдиманда. Похоже, я его потеряла.

Я продолжала осматриваться, но не потому, что хотела увидеть Бертона, а потому, что мне это доставляло удовольствие. По другую сторону от импровизированных витрин располагались антикварные лавки, и я заглянула в каждую. Я попыталась что-нибудь разузнать о серебряной шкатулке, но никто меня не понял, даже когда я вытащила фотографию шкатулки Джорджа и помахала ею перед носом у продавцов. Только в Пекине можно было кое-как объясниться на английском. Я завидовала Бертону, потому что он знал язык.

В храме Бертона тоже не оказалось. Ему бы там понравилось, особенно хорош был зал, посвященный Сунь Симяо, известному фармацевту танской эпохи и одному из первых практиков китайской медицины, которому теперь поклонялись как буддистскому божеству. Сунь Симяо первым написал о медицинской этике, а также несколько книг по медицине, где встречаются, наверное, тысячи рецептов от разных болезней. Видимо, сам он был болезненным ребенком и ему удалось вылечить как себя, так и многих других страждущих. Стены зала были покрыты цветными фресками с изображениями сцен из жизни мудреца. Мне показалось, что это именно тот человек, который привлек бы внимание Бертона.

Помимо обладания традиционными познаниями в медицине Сунь Симяо был алхимиком, уединившимся на горе Чжуннань, где занимался практиками, которые позволили бы ему стать бессмертным. Он также верил в экзорцизм. Он написал сочинение на эту тему под названием «Основные правила из книг, посвященных эликсирам Высшей Чистоты», которое было, вероятно, основано на текстах из «Тайцин цзин», или «Книги Высшей Чистоты», одного из первых произведений по алхимии, к сожалению, потерянных для нас. Среди рецептов, возможно, встречались эликсиры на основе ртути и мышьяка, которые фармацевт, говорят, принимал лично. Очевидно, это сработало. Легенда гласит, что и через несколько месяцев после смерти Сунь Симяо его тело оставалось нетронутым.

Вся эта история с алхимией показалась мне довольно занимательной из-за танской шкатулки. Я считала, что в лучшем случае формула эликсира бессмертия, написанная на шкатулке, необычна, в худшем — нелепа. Но совершенно очевидно, что в эпоху Тан со мной бы никто не согласился. Утрата шкатулки была не просто кражей ценного предмета, как я начала понимать на вечеринке, устроенной доктором Се. Это был предмет, имеющий большую важность, и мне было жаль не столько Дори, не столько сам Китай, сколько всех нас, кто так ценит прошлое. Я также поняла, что мне известны только два специалиста по танскому Китаю, которые бы не сочли за странность, если бы я спросила у них про алхимию. Одним из них была Дори Мэттьюз, но теперь спрашивать ее было слишком поздно. Другим был Бертон Холдиманд. Чтобы обратиться к нему, придется проглотить гордость. Я не была уверена, что готова к этому.

Когда я вернулась в отель, Бертон не отвечал на телефонные звонки. Это вызвало во мне еще большее раздражение. Чтобы справиться со своим недовольством, я решила провести весь день в городе, посмотреть на прекрасных терракотовых воинов первого императора Китая Цинь Шихуанди, который правил с 221 по 210 год до нашей эры. Терракотовые воины заслуженно включены в список Всемирного наследия. Это невероятно захватывающее зрелище — сотни рядов солдат в натуральную величину с совершенно разными лицами: генералы, лучники, пехота, воины в тяжелых доспехах, кавалеристы с лошадьми и две великолепные колесницы для императора. Сам мавзолей императора, где предположительно захоронено его тело, так и не был открыт. Мы можем видеть лишь курган около горы Ли. Однако историк Сыма Цянь сообщал, что для первого Сына Неба был создан целый мир с выкопанными и наполненными ртутью Желтой рекой и Янцзы, которые текут, подчиняясь механическим устройствам, с небесами, на которых изображены созвездия. Чтобы уничтожить любого, посягнувшего на могилу, там были установлены автоматические арбалеты. В такой мавзолей трудно проникнуть. Очень рискованно, будь вы грабитель или археолог. Даже в те времена гробница считалась нечистым местом. Наследник Цинь Шихуанди похоронил с ним его бездетных наложниц, а также тех, кто трудился над строительством огромной гробницы. В вечности императора должны были защищать терракотовые воины, которых мы и видим сегодня.