Читать онлайн «Живые и мертвые». Страница 36

Ноги Серпилина в разрезанных выше колен галифе лежали на голубом одеяле и кровоточили через измазанные кровью бинты. Автоматчики, положив его на кровать, вышли из избы вместе с ординарцем Климовича, который спешил скорее увести их и накормить, а адъютант Серпилина – высокий изможденный политрук – стоял, как ангел-хранитель, над изголовьем своего командира и, облокотясь на спинку кровати, сверху вниз неотрывно смотрел ему в лицо. Климович присел на табуретку рядом с кроватью.

– Товарищ комбриг, я вызвал врача, с минуты на минуту прибудет. Разрешите, прежде чем говорить, сделать вам перевязку.

– Отставить врача, подполковник, – с трудом двигая губами, сказал Серпилин. – Отправишь прямо в медсанбат: здесь все равно операции не сделают. Но сначала свяжи меня с командующим армией. У тебя есть связь?

– Есть.

– Кто у вас командующий?

Климович назвал фамилию командующего.

– Сергей Филиппович? – спросил Серпилин, и на его измученном лице мелькнула тень улыбки.

– Да.

– Мой однокашник по академии, – сказал Серпилин. – Соединяй!

Климович без возражений стал звонить командующему. Ему все равно надо было докладывать, он и так в горячке просрочил десять минут.

– Докладывает подполковник Климович, – сказал он, когда командующий подошел к телефону. – В результате боя в мое расположение с оружием в руках вышла группа до трехсот человек. Командир группы хочет взять трубку.

– Дай, – сказал в телефон командующий.

Обходя стол и вытаскивая шнур из-под его ножек, Климович стал переносить телефон к изголовью. Комбриг закинул голову, увидел над собой лицо адъютанта и сделал глазами движение, которое тот сразу понял, – подоткнул подушки и помог комбригу приподняться.

– Товарищ командующий, – сказал раненый в телефонную трубку уже не тихо, как он говорил с Климовичем, а громко, всем голосом, – докладывает комбриг Серпилин! Вывел в ваше расположение вверенную мне Сто семьдесят шестую стрелковую дивизию... Здравствуй, Сергей Филиппович, Серпилин говорит...

И только тут, при этих последних словах, голос его сдал, спазм рыдания перехватил ему горло, и он отвалился на бок вместе с подушками, которые от неожиданности не успел удержать адъютант. Трубка упала на пол. Поднимая ее, Климович услышал слова, которые говорил командующий, думая, что его слушает Серпилин.

– Серпилин, какой Серпилин?.. Это ты, Федор Федорович? – говорил командующий в трубку, которую сейчас прижимал к своему уху Климович, потому что Серпилин лежал без сознания.

Вбежавший военврач нагнулся над раненым, а сестра торопливо раскладывала на табуретке коробки со шприцами и ампулами.

– Что ты молчишь, Серпилин? Это ты или нет? Какой Серпилин? Что ты молчишь? – кричал в трубку командующий.

Климович смотрел на потерявшего сознание Серпилина, он забыл, что уже давно пора сказать командующему – его слушает не Серпилин, а он, Климович.

– Товарищ командующий, – наконец сказал он, отрывая глаза от Серпилина, которому сестра перед уколом протирала руку ватой с эфиром, – это подполковник Климович, я взял трубку, комбриг ранен, он потерял сознание.

– Какой он из себя? – допытывался командующий. – Высокий, худой, лысоватый?..

– Так точно, – ответил Климович, не глядя в эту минуту на Серпилина.

Он уже и без того запомнил на всю жизнь, что Серпилин высокий, худой и лысоватый, и что у него один ромб с обломанной эмалью, а другой вырезан из околыша фуражки, и что на груди у него орден Красного Знамени, и что он такой человек, с которым армия всегда будет армией, даже если она отступала от границы до Ельни, – такой человек, на которого не надо смотреть два раза, чтобы понять и запомнить, какой это человек.

– Он, Серпилин! – обрадованно крикнул в телефон командующий. – Откуда взялся? Он же... – Командующий с маху чуть не сказал того, что Климовичу вовсе не обязательно было знать, и добавил, что сейчас сам приедет в бригаду. – Врач есть у тебя там? Что он говорит?

– Есть, товарищ командующий, сейчас спрошу. – Климович повернулся к врачу: – Командующий сейчас приедет сюда, спрашивает вас, как состояние комбрига.

Военврач стоял над Серпилиным, держа руку на его пульсе.

– Нельзя сюда приезжать, – сказал врач, даже не повернув головы. – Сейчас наложим еще жгут, и надо везти в медсанбат, прямо на стол. Каждая минута дорога, доложите командующему.

– Товарищ командующий, – Климович снова взял трубку, – врач докладывает, что комбрига надо сейчас же прямо на стол в медсанбат.

Командующий вздохнул в трубку и тихо и горько выругался.

– Тогда скажи врачу, пусть везет. Передай, что сам приеду в медсанбат, – может, поспею еще до операции... Или нет, не говори: еще, чего доброго, будут нервничать, зарежут. Скажи, приеду в медсанбат сразу после операции. Об остальном, когда отправишь, позвонишь начальнику штаба. У меня все.

Через десять минут внесли носилки и уложили на них Серпилина. Климович вышел к санитарной машине проводить. Вслед за ним вышел адъютант Серпилина. Он хотел влезть в машину вслед за врачом и сестрой, но врач сказал, что нет места, да и нет необходимости.

– Как хотите, товарищ военврач, а я поеду. – Адъютант взялся рукой за борт «санитарки».

– Товарищ подполковник! – обратился военврач за поддержкой.

Но Климович неожиданно для врача поддержал не его, а адъютанта. Он считал в порядке вещей, что тот хочет ехать в медсанбат вместе со своим комбригом.

– Ничего, политрук, лезьте! Место найдется. А потом вернетесь той же «санитаркой».

– Это как комбриг прикажет, – отозвался политрук.

– Понятно. Но, если вернетесь, приходите прямо ко мне.

– Товарищ подполковник, скажите нашему комиссару Шмакову, что я повез комбрига! – уже на ходу из машины крикнул политрук.

«Санитарка» ушла.

Мельком подумав, что он, кажется, где-то раньше видел этого длинного политрука, Климович вернулся в избу, перенес на прежнее место телефон и позвонил помощнику по тылу, чтобы на радостях не перекармливали истощенных людей и не поили их водкой.

– Танкистское гостеприимство в рамки не введешь! – попробовал тот отшутиться по телефону.

– А вы введите, – отрезал Климович. – И за ночь помойте их всех, вот это будет гостеприимство.

После этого он позвонил комиссару бригады и спросил, не у него ли сейчас комиссар вырвавшейся из окружения группы Шмаков.

– Здесь. Его малость оглушило. Рядом мина рванула. Но уже отлежался, в порядке, сейчас ужинать сядем.

– Ладно, приступайте, сейчас я тоже к тебе приду, – сказал Климович и, отдав распоряжения своему ординарцу на тот случай, если политрук вернется ночевать, вышел из избы.

По небу, гонимые ветром, бежали низкие, серые, рваные облака; сквозь них помаргивали бледные осенние звезды. Над фронтом стояла такая мертвая тишина, словно не было и в помине никакого боя.

...А Синцов в это время трясся в машине по ухабистой лесной дороге, сидя на корточках у изголовья Серпилина.

На полпути Серпилин пришел в сознание, но продолжал молчать, только иногда сквозь сжатые губы покрякивая на ухабах.

Потом наконец спросил:

– Куда едем? В медсанбат?

И, узнав голос Синцова, сказал ему, чтобы он, доехав до места, возвращался в дивизию. Так он упрямо два с лишним месяца называл выходивших с ним из окружения людей, так продолжал называть их и теперь.

– Не хотел бы оставлять вас. – Синцов думал о медсанбате и предстоящей операции.

Но Серпилин понял его по-другому:

– Э-э, брат, так ты со мной до Урала доедешь. Мало ли где меня теперь лечить будут! А когда же воевать? Сейчас только самая война и пойдет!

– Я только хотел дождаться, пока операция...

– Ну, ну, дождись! – теперь поняв его, сказал Серпилин. – По моему фельдшерскому разумению, раны не тяжелые, только хреново, что крови много ушло.

Он вздохнул и вдруг спросил:

– Помнишь, как наша докторша плакала, что раненым в окружении кровь нельзя было перелить? И кровь бы люди дали, и руки у нее золотые, а перелить нет возможности! Ни инструмента, ни лаборатории... Да, брат, плохо безоружным быть, хуже нет на свете! Ты, кстати, о ней там не забудь, позаботься!.. И Шмакову скажи, и сам... – Серпилин при этих словах коснулся руки Синцова своей ледяной от потери крови рукой.

– Товарищ комбриг... – ощутив это прикосновение, дрогнувшим голосом сказал Синцов и не знал, что добавить.

Он еще никого на этой войне не боялся так потерять, как Серпилина, но не будешь же вслух просить его: «Товарищ комбриг, не умирайте!»

Весь медсанбат был на ногах. Туда еще до Серпилина привезли много тяжелораненых.

В приемно-сортировочном отделении и в предоперационной некуда было ступить.

Носилки с Серпилиным торопливо вытащили из «санитарки» и, отогнув брезент, внесли в палатку приемного покоя.

Синцов протиснулся за носилками и при слабом желтом свете ламп в последний раз на полминуты увидел иссиня-белое, бескровное лицо Серпилина.