Читать онлайн «Элмер Гентри». Страница 31

Но в порыве страсти всякая осторожность была забыта, и теперь ее вопрос прогремел для него, как гром среди ясного неба. Гнуснейшее осложнение! Мысли эти вихрем пронеслись у него в голове, пока он мямлил, запинаясь:

- Я… мы… пожалуй, сейчас еще рано решать. Надо подождать, пока я получу диплом, осмотрюсь, устроюсь в хорошем приходе…

- Да, может быть, ты и прав, - смиренно ответила она своему избраннику, самому лучшему, самому ученому, самому сильному и, безусловно, самому интересному человеку из всех, кого она знала на свете.

- Так что ты никому ничего не говори, Лу. Даже родителям. Ты вот поняла, а они могут и не понять, как трудно священнику первый раз получить сносный приход.

- Хорошо, дорогой. Поцелуй меня!

И, прежде чем сбежать к себе в комнату, пришлось еще целовать ее без конца в этой жуткой, холодной гостиной.

Он сел на кровать, убитый, жалкий. "Ах ты, черт побери! - сокрушался он. - Не надо было заходить так далеко! Так ведь думал, она хоть будет сопротивляться… А-ах! И стоило рисковать… Бр-р! Она глупа, как телка! Бедняжка! - От сознания собственного великодушия он снова смягчился. - Жаль ее. Но, господи, какая она тряпка!… Сама же виновата по-настоящему… Но все-таки… Фу ты! Какого ж я дурака свалял! Ну, что ж, мужчина должен найти в себе смелость посмотреть правде в лицо и честно признать свои ошибки. Я и признаю. Я себя не оправдываю. Я не боюсь признаться в своих ошибках и раскаяться".

И так он в конце концов смог лечь спать, восторгаясь своей добродетелью и почти простив Лулу.

Страстные ласки Лулу, горделивое сознание, что у него теперь свой собственный приход в Шенейме, радость при виде того, как надрывается Фрэнк Шаллард, работая рычагами дрезины, - все это не могло развеять скуку, которой с понедельника до пятницы Элмер томился в семинарии - скуку, которую всю жизнь обречены терпеть священнослужители, кроме тех немногих сельских пасторов, что увлекаются спортом, да еще настоятелей больших, напоминающих фабрики церквей, связанных с благотворительными заведениями, училищами и мастерскими.

Он нередко подумывал о том, чтобы отказаться от духовной карьеры и поступить на службу в какую-нибудь фирму. Поскольку елейные речи и внушительные манеры могли пригодиться не только в церкви, но и в конторе, он уделял сугубое внимание занятиям, которые вел мистер Бен Т. Бонсок, "Профессор Ораторского Искусства и Литературы, Специалист по Постановке Голоса". У него Элмер научился вкрадчивой и в то же время твердой, как сталь, манере вести себя с прихожанами, научился не допускать грубых грамматических ошибок в публичных выступлениях и узнал, что ссылки на Диккенса, Виктора Гюго, Джеймса Уиткомба Райли [55], Джоша Биллингса [56] и Микеланджело придают проповеди очень шикарный, столичный тон.

Красноречие Элмера разрасталось и наливалось соком, как августовская тыква. Он уходил в лесок и практиковался. Однажды на него наткнулся какой-то мальчишка. Элмер стоял на пеньке посреди просеки и приветствовал мальчугана грозным рыком: "Я обличаю всю мерзость вашей сладострастной и похотливой… э-э… похоти!" И мальчишка с воем убежал, навеки утратив беззаботную резвость, отличавшую его доселе…

В те минуты, когда Элмер начинал верить, что все-таки сможет удержаться на торной, но нудной тропе священнослужителя, он уделял внимание и лекциям декана Троспера по практическому богословию и гомилетике. Доктор Троспер учил будущих слуг божьих, что говорить у одра больного, как избежать неприятных последствий близкого знакомства с церковными хористками, как привести в систему поучительные и смешные анекдоты, чтобы не забыть их ненароком, как готовиться к проповеди, когда тебе нечего сказать, а также в каких руководствах можно найти наилучшие, многократно уже проверенные конспекты проповедей и главное - как заставить свою паству раскошелиться.

Тетрадь Эдди Фислингера с лекциями по практическому богословию (перед экзаменами Элмер считал ее также и тетрадью Элмера Гентри) была исписана от корки до корки такими ценными указаниями:

"При посещении прихожан:

Никому не отдавать предпочтения перед другими.

Не пренебрегать домашней прислугой, быть любезным.

Сдержанная беседа, приятные манеры. Можно посмеяться, при случае - забавный анекдот, но никаких сплетен, никакой критики в адрес других.

Сидеть не более 15 - 30 минут.

Спросить, хотят ли помолиться вместе, не настаивать.

Помни: не пропускать удобных случ. - болезни, несчастья, свадьбы и т. п.

Спросить шутливо, почему супруг редко ходит в церковь".

К курсу гимнологии Элмер относился без особого отвращения, лекции по толкованию Нового завета, истории церкви, богословию, истории миссий и сравнительному изучению религий он терпел стоически и проклинал от всего сердца. Кому какое дело до того, что Адонирам Джадсон [57] стал баптистом после того, как прочел Новый завет на греческом языке? К чему вся эта болтовня о пророчествах, якобы скрытых в апокалипсисе? Он-то, ведь не собирается упоминать эту напыщенную дребедень в своих проповедях! Какое идиотство думать, что кому-то понадобится история этого богословского спора о "filioque" [58]!

Преподаватели Нового завета и истории церкви были некогда священниками, однако впоследствии восхищенные их талантами и умирающие от скуки столичные приходы избавились от них путем перевода на более высокую должность. Тому и другому вежливые церковные старосты заявили: "Мы полагаем, брат, что вы созданы скорее для ученой, нежели пасторской деятельности. Вы истинный ученый. Мы нажали все пружины, чтобы добиться для вас достойного места - профессорской кафедры в одной из баптистских семинарий. Правда, платить вам будут, возможно, несколько меньше, зато это именно то почетное положение, которого вы, безусловно, заслуживаете. Да и работа, как говорится, куда легче".

Ученые мужи с благодарностью приняли предложение и теперь коротали свой век, вещая избитые истины, сладко подремывая и бормоча зевающим студентам чахлую и многословную книжную премудрость, именуемую ими наукой.

Но более всего раздражали Элмера лекции доктора Бруно Зеклина, преподавателя греческого и древнееврейского языков, а также истории Ветхого завета.

Бруно Зеклин был доктором философии Боннского университета и доктором богословия Эдинбургского. Он был одним из десятка настоящих ученых, которых можно было насчитать во всех духовных учебных заведениях Америки, а кроме того, он был совершеннейшим неудачником. Он читал лекции, запинаясь, писал туманно, непонятно, он не умел разговаривать с господом богом так, словно был его близким знакомым, и не мог заставить себя дружески обращаться с тупицами.

Мизпахская семинария принадлежала к правому крылу баптистской церкви, представляя то течение, которое лет двадцать спустя стало известно под названием "фундаментализм"; и в Мизпахской семинарии доктор Зеклин слыл еретиком.

К тому же он носил языческую рыжеватую немецкую бородку и родился он не в Канзасе и не в Огайо, а в городе с нелепым названием Франкфурт.

Элмер презирал его - презирал за бородку; за горячее увлечение древнееврейским синтаксисом; за то, что он не мог дать молодым честолюбивым пророкам ни одного полезного житейского совета; за то, наконец, что он словно с каким-то особенным удовольствием проваливал Элмера по греческому, когда Элмер плел отсебятину так храбро и отчаянно, что на него просто жаль было смотреть.

А Фрэнк Шаллард любил доктора Бруно Зеклина - любил только его одного из всех преподавателей семинарии.

Отец Фрэнка Шалларда был баптистский священник, человек мягкий, большой книголюб и умеренный либерал, добившийся известного успеха в жизни; мать была из довольно захудалой семьи родом из Мэн-Лайн. Фрэнк родился в Гаррисбурге и воспитывался в Питсбурге - так сказать, под сенью церковных шпилей, впрочем, достаточно благодатной и мирной в его случае, хотя отец его и затягивал семейные молитвы и поучал чад своих избегать мирских соблазнов, к которым относил танцы, театр, а также непристойные сочинения господина Бальзака.

Сначала дома шли разговоры о том, чтобы послать Фрэнка в Браунский или Пенсильванский университет, но когда ему минуло пятнадцать лет, отцу дали богатый приход в Кливленде, - а христианские откровения, сокрытые в Плавте [59] и Гомере, в таблице умножения, баскетболе и истории французской революции открыл Фрэнку Оберлин-колледж, штата Огайо.

Фрэнк был, в сущности, прирожденным поэтом и, как нередко случается с поэтами, отличался логическим складом ума и тягой к наукам. И то и другое - его воображение и его разум - поглотила религия, и такая религия, которая всякое сомнение почитала не только грехом, но, что гораздо хуже, признаком дурного вкуса. Душевная чуткость, которая могла бы привести его к розам и стихам, к боевым знаменам и геройской удали или состраданию к обездоленным труженикам, была отдана преклонению пред устрашающим величием Иеговы иудеев, пред мечтательной кротостью спасителя. Душа его была очарована сказками о рождении Христа, легендами, яркими, как эмалевые цветы: волхвы в драгоценных уборах, пастухи у кочевого костра, мерцающие звезды и младенец в яслях…