Читать онлайн «Книга снобов, написанная одним из них». Страница 22

Кто-то — не то "Четыре мастера", не то Олаф Магнус, не то О'Нил Даунт в своем "Катехизисе по истории Ирландии" — рассказывает, что когда Ричард II посетил Ирландию и ирландские вожди приветствовали его, становясь на колени, — бедные простаки! — и преклонялись, и благоговели перед английским королем и его щеголями-придворными, английские милорды и джентльмены насмехались и издевались над своими нескладными поклонниками-ирландцами, передразнивали их говор и жестикуляцию, дергали стариков за их жалкие бороды и смеялись над нелепым покроем их одежды.

Благородный английский сноб поступает точно так же и доныне. Быть может, нет другого сноба на свете, который так несокрушимо верил бы в самого себя, и так унижал бы весь свет, и выказывал бы такое нестерпимое, завидное и глупое презрение ко всем людям, кроме "своих", ко всем кругам, кроме своего собственного.

Какие анекдоты, должно быть, рассказывали про "ив-ландцев" эти молодые денди из свиты короля Ричарда, когда, возвратившись на Пэл-Мэл, раскуривали сигары перед клубом Уайта!

Ирландский снобизм проявляется не столько в гордыне, сколько в раболепии, низкопоклонстве и подражании соседям в пустяках. Меня удивляет, что Токвиль, Бомон и специальный корреспондент "Тайме" до сих пор не объяснили ирландского снобизма, по контрасту сопоставив его с нашим, английским. Наш снобизм — это снобизм нормандских рыцарей Ричарда II, надменных, грубых, неумных и вполне в себе уверенных; их снобизм — это снобизм бедных и простодушных вождей кланов, готовых всему удивляться и перед всем преклонять колени. Они и до сих пор стоят на коленях перед английской модой, эти бедные дикари; и в самом деле, трудно не усмехнуться некоторым проявлениям их наивности.

Несколько лет назад, когда лорд-мэром Дублина был один великий оратор, он носил красную мантию и треуголку, великолепие коих восхищало его не меньше, чем кольцо в носу или стеклянные бусы на шее пленяют королеву Квошинебу. В этой одежде он делал визиты, ездил на митинги, — за сотни миль в красной бархатной мантии. И если послушать, как народ кричал: "Да, милорд!" и "Нет, милорд!" — да почитать в газетах удивительные отчеты о его деятельности, то можно поверить, что и народ, и его самого вводила в обман эта грошовая роскошь. Действительно, грошовое великолепие царит во всей Ирландии и может считаться самой характерной чертой снобизма в этой стране.

Когда миссис Мулхолигэн, супруга бакалейщика, удалившись от дел, поселяется в Кингстауне, она велит намалевать над калиткой своей виллы вывеску "Мулхолигэн-вилль" и встречает вас в дверях, которые никак не закрываются, или взирает на вас из окна без стекол, занавешенного старой нижней юбкой.

Никто не желает признаваться в том, что держит лавчонку, как бы убога и жалка она ни была. Лавочник, у которого всех запасов — одна булка да стакан леденцов, называет свою лачугу "Американская бакалея", или "Магазин колониальных товаров", или еще как-нибудь в этом роде.

Что касается гостиниц, то их в Ирландии нет: там изобилуют отели, обставленные так же роскошно, как вилла "Мулхолигэнвилль"; и опять-таки, в них но найдешь ни хозяина, ни хозяйки: хозяин занят псовой охотой, а миледи беседует в гостиной с капитаном или играет на фортепьяно.

Если у джентльмена найдется сотня фунтов в наследство детям, то все они становятся джентльменами, все держат лошадей, охотятся с гончими, чванятся и хвастают в "Фениксе" и отращивают эспаньолку, как многие настоящие аристократы.

Один из моих друзей стал художником и уехал из Ирландии, где считается, что он опозорил свою семью, избрав такую профессию. Отец его — виноторговец, а старший брат — аптекарь.

Трудно сосчитать, сколько встретишь в Лондоне и на континенте людей, у которых в Ирландии имеется хорошенькое поместье, дающее в год две с половиной тысячи доходу; а таких, у которых будет девять тысяч в год после чьей-то смерти, — еще больше. Я сам встречал столько потомков ирландских королей, что из них можно было бы сформировать целую бригаду.

А кому не приходилось встречать ирландца, который корчит из себя англичанина, забыл свою родину и старается забыть ирландский акцент или сделать его незаметным?

— Идем, пообедаем вместе, дорогой мой, — говорит О'Дауд из О'Даудстауна, — вот увидите, там будут все наши, англичане, — и это он говорит с таким ирландским акцентом, какой не часто услышишь и в Дублине. А разве вы никогда не слыхали, как супруга капитана Макмануса рассказывает про "Ивла-андию" и про имение своего папаши? Очень немногие не сталкивались в обществе с этими ирландскими феноменами, с этой грошовой роскошью.

А что вы скажете об ирландских верхах — о Замке — с поддельным королем и поддельными царедворцами, поддельной верностью трону и поддельным Гарун аль-Рашидом, который расхаживает в поддельном маскарадном одеянии, притворяясь любезным и щедрым? Замок — это цвет и гордость ирландскою снобизма. "Придворные известия" с двумя столбцами о совершившемся крещении некоего младенца достаточно плохи, но представьте себе людей, которым нравится подделка под "Придворные известия"!

В Ирландии вранье мне кажется более возмутительным, чем во всякой другой стране. Человек показывает вам холмик и говорит, что это самая высокая гора во всей Ирландии, или некий джентльмен сообщает вам, что произошел от Бранена Бору и доходу у него три с половиной тысячи фунтов в год; или миссис Макманус описывает вам поместье своего папаши; или старик Дэн встает и говорит, что ирландские женщины красивей всех на свете, ирландские мужчины — самые храбрые, а ирландская земля — самая плодородная, — и никто никому не верит; ни рассказчик этой истории, пи слушатель — но они делают вид, будто верят, и возводят вранье в религию.

О Ирландия! О моя родина! (Ибо я не сомневаюсь, что и я тоже происхожу от Брайена Бору.) Когда же ты признаешь, что дважды два — четыре, и назовешь палку — палкой? Это самое лучшее, что ты можешь с ней сделать. Тогда снобы в Ирландии переведутся, и мы больше не услышим о "наследственном рабстве".

Наша коллекция снобов за последние несколько недель носила слишком густую политическую окраску. "Покажите нам снобов в частной жизни", восклицают милые дамы. (Передо мной лежит письмо одной прелестной корреспондентки из рыбачьего поселка Брайтхелмстон в Сассексе, а разве можно ослушаться ее приказаний?) "Дорогой мистер Сноб, расскажите нам еще что-нибудь из Ваших наблюдений над снобами в обществе". Боже храни бедняжек! Они теперь привыкли к этому слову — ненавистное, вульгарное, противное, неудобопроизносимое слово "сноб" соскальзывает с их губок как нельзя свободнее и милее. Я бы не удивился, если бы оно было в ходу и при дворе среди фрейлин. Я знаю, что оно употребляется в самом высшем обществе. А почему бы и нет! Вульгарен снобизм, но в самом слове нет ничего вульгарного. То, что мы называем снобизмом, и при ином названии все же таким и останется. Ну так вот. Сезон приближается к концу, многие сотни добрых душ, снобов и не снобов, покинули Лондон, убрано много гостеприимных ковров, шторы прикрыты листами "Морнинг гералда", особняки, некогда населенные жизнерадостными хозяевами, ныне оставлены под присмотром унылой "locum tenens" [23] экономки — какой-нибудь замшелой старухи, которая, в ответ на безнадежный звон колокольчика, с минуту глядит на вас из кухни, потом не спеша отпирает парадную дверь и сообщает, что миледи уехала из города, или что "семейство в деревне" или "уехало на Рейн", и мало ли что еще, и так как сезону и званым вечерам пришел конец, то почему бы не заняться на время снобами, дающими вечера, и не рассмотреть поведение тех особей, которые на полгода уехали из столицы?

Одни из этих достойных снобов прикидываются яхтсменами и, вооружившись подзорными трубками и облачившись в бушлаты, проводят время между Шербуром и Коузом; другие ютятся кое-как в Шотландии, в унылых хижинах, запасшись жестянками готового супа и герметически запаянного фрикандо, проводят дни на болотах, стреляя куропаток; третьи, после тягот сезона, отдыхают и принимают ванны в Киссингене или наблюдают за игрой в trente et quarante [24] в Гамбурге и Эмсе. Теперь, когда все они уехали, мы можем и покритиковать их. Теперь, когда нет больше званых вечеров, давайте нападем на дающих эти вечера снобов. Снобы, дающие обеды, дающие балы, дающие завтраки, дающие conversazione [25]. Боже! Какой переполох поднялся бы среди них, если бы мы напали на них в разгаре сезона! Мне пришлось бы завести стража для защиты от скрипачей и кондитеров, негодующих на оскорбление своих патронов. Мне и так уже говорят, что из-за некоторых дерзких и неосторожных выражений, якобы унизительных для Харли-стрит и Бейкер-стрит, в этих респектабельных кварталах упали цены на квартиры и были отданы распоряжения более не приглашать мистера Сноба на вечера. Ну вот, все они уехали, давайте же порезвимся на свободе, разгромим все и всех, словно бык в посудной лавке. Они могут и не узнать о том, что происходило в их отсутствие, а если и узнают, то не станут же сердиться целые полгода. Мы начнем снова ублажать их примерно с февраля месяца, а уж будущий год пускай сам о себе печется. Мы не станем обедать у дающих обеды снобов и ходить к снобам на балы; ни слушать концерты ("мерси, мусью!" — как говорит Джимс) у снобов, а в таком случае что же помешает нам говорить правду?