Читать онлайн «Том 4 Начало конца комедии». Страница 71

— Можно ли назвать органы, управляющие наукой на данном этапе ее развития, «черными ящиками»? Вчера ночью нейрофизиологи объяснили мне, что невротические состояния, затем атеросклероз, гипертония, инфаркт неизбежны, если человек ставит перед собой и пытается решить сверхтрудную задачу. Ты принадлежишь к тем, кто пытается руководить наукой?

— Да, но в очень маленькой степени, — сказал Ящик. — Управлять наукой и не обнаруживать длительное время невротических состояний — значит признаться в отходе своей нравственности от общечеловеческой нравственности, ибо задача управления наукой есть в современных условиях архисложная задача. Но без управления невозможно. Тогда организм правителя неизбежно должен изменить аппарат своих эмоций, защититься от отрицательных эмоций толщиной кожи. Понять эту тривиальную истину нормальный в нравственном отношении человек неспособен, как неспособен понять палача. Последний, как и любой ученый руководитель, самоблокирует отрицательные эмоции под действием инстинкта самосохранения. Вероятно, в будущем нейрофизиологи смогут следить за допустимостью отхода научного руководителя от эталона общечеловеческой нравственности по характерным признакам невротического состояния: утомляемость, сонливость, нерешительность или, наоборот, раздражительность, «взрывчатость». Если ничего из подобных признаков руководитель не проявляет, значит, толщина его кожи стала уже опасной для общества, ибо руководитель уже не способен отличить белое от черного, добро от зла, жизнь от смерти. Он не только научился подавлять внешние компоненты эмоций или «разряжать» их, но он уже вполне способен не позволять им в определенной обстановке возникать вообще. Он разрушает условия формирования в себе отрицательной эмоции, например жалости, величием научных побуждений. Если же жалость пробьет его кожу, то существует еще один современный способ от нее избавиться: проглотить таблетку аминазина, который блокирует любой страх перед угрызениями совести.

— Растущая сложность управления наукой заставляет думать о машинном управлении ею. Что скажешь об этом?

— Машинное управление? Конечно! Но тогда падение интеллекта ученых неизбежно, так как наиболее умные люди в наибольшей мере мешают регулирующему действию машинного, рационального управления. Вопрос о пользе глупости совсем не так глуп, как это кажется выдающимся умникам. Такие умники не понимают, что ум способен в той или иной ситуации вредить обществу, задавая те вопросы, на которые еще нет реальной возможности, средств, сил, времени искать ответы. А так как вопросы, придуманные умником, соблазнительны, увлекающи, заманчивы, заключены в яркий образ, действуют эмоционально, то общество клюет на красивый крючок и начинает маневр средствами, силами, временем, людскими ресурсами в стратегически невыгодный момент. Так гениальные идеи, далеко опередившие свое время, компрометируются негодными средствами их воплощения, клеймятся клеймом негодности, выкидываются на свалку истории и своими ржавыми скелетами долго пугают тех новых умников, которым опять приходят в голову даже и в назревшее уже для них время.

Меня, как и всякого дилетанта, влекут вопросы телепатической направленности, но я крепко-накрепко запретил себе затрагивать темы колдунов и подсознаний в Академгородке, чтобы не выставиться совсем уж полным дураком.

И напрасно.

Вечером перед отъездом я оказался в компании тонкоголосого молодого нигилиста-математика, сокрушившего меня после выступления; молодой женщины с таинственными манерами Аэлиты или русалки — психолога; бородатого физика моих лет и дамы-генетика, которая чихала на мои матриархатные прогнозы.

Дело было на квартире физика.

Пока хозяева хлопотали на кухне, сооружая сибирские пельмени, мне был предоставлен отдых в отдельной комнате, шлепанцы и «Журналист» № 2 за 1974 год.

Я должен был прочитать статью «Явление из-за горизонта».

«Восемь лет назад американскому криминалисту Бакстеру пришла в голову мысль попробовать детектор лжи, с которым он работал много лет, на растениях… Среди данных, которые анализирует детектор лжи, есть также измерение, связанное с электропроводимостью кожи. Два электрода датчика прикрепляются, например, с наружной и с тыльной стороны ладони, и самопишущее перо прибора рисует спокойную линию — разницу потенциалов двух точек кожи. В момент изменения эмоций запись превращается в ломаную кривую — психологические события меняют электрические данные кожи…

Заслуга Бакстера перед наукой велика, и иронии в этой фразе нет: перемещение известного инструмента в новую зону поисков — ценная и смелая идея».

Решил проверить, лгут ли березы? Когда обидой опилась душа разгневанная… Деревья! К вам иду!.. В зеленых отсветах рои — как в руки плещущие… Простоволосые мои! Мои трепещущие…

«Итак, Бакстер прикрепил датчик прибора к наружной и внутренней стороне листа комнатного растения, а другой лист окунул в горячий кофе. Ничего не произошло. Он подумал, что, возможно, лучше поджечь второй лист, и, очевидно, ярко представил себе живую зелень, пожираемую огнем. И с удивлением увидел, как перо самопишущего прибора изменило невозмутимую спокойную линию движения. Глянув на нее, любой, кто долго работал с детектором лжи, уверенно сказал бы: здесь была выдана преступником эмоциональная реакция.

И тогда Бакстер поставил точный эксперимент, с исследовательской устремленностью добиваясь, чтобы растение зафиксировало факт не чего-нибудь, а убийства. Жертвами науки стали живые креветки. С маленькой доски, расположенной прямо над кастрюлей с кипящей водой, очередная живая креветка падала в кипяток. Промежутки времени задавались с помощью датчика случайных чисел, определявшего совершенно разные сроки. Сотрудников не было в лаборатории, вообще никого не было, кроме приборов, крохотных рачков-креветок, кипящей воды и растения — единственного свидетеля. Его электрические показания писались всю ночь. Сотрудники пришли утром. Всплески электрической активности на длиннейшей записи точь-в-точь совпадали с моментами автоматизированного ради науки убийства каждой креветки.

Став достоянием гласности, такие эксперименты, естественно, вызывают сенсацию и немедленно перепроверяются придирчивыми коллегами. „Эффект Бакстера“ (так было названо явление) подтвердился во всех лабораториях.

Что же это за таинственное поле, снова заставляющее вспомнить прекрасное выражение древних греков — „всеобщая симпатия“, поле сочувствия, связи и сопереживания, к которому причастны даже растения? Уж не пресловутое ли биологическое поле, которое никакими приборами не улавливалось покуда, но вот безотказно и явственно действует на растения?»

Примечание. Необходимо отметить, что с тех пор прошло уже некоторое время и «Литературная газета» разоблачила кое-какие махинации Бакстера. И автор об этом знает. Но здесь совсем не важен смысл всевозможной чертовщины, а важен факт научного интереса к ней.

Это был «Журналист» — издание газеты «Правда», которая по давней традиции не любит сенсаций. Это было двадцать раз перепроверено, и, так как, очевидно, деваться от этой чертовщины стало совсем уж некуда, это было напечатано тиражом в сто двадцать тысяч экземпляров.

И сразу радостно запрыгало во мне иррациональное, зашевелилось идеалистическое, ожило суеверие, темное, древнее, языческое, библейское, спиритическое, потустороннее, включая надежду на бессмертие — на вечное легкокрылое парение моей души среди звезд и фридмонов.

Бог мой, как ждет все это даже слабого толчка, полученного с помощью детектора лжи и сваренных креветок, как рвутся мои клетки к феноменальности, как их тошнит от рациональности, как хочет мое рабство Антимира!

Правда, явная неспособность современных физики и химии объяснить явления, подобные «эффекту Бакстера», не дает никаких оснований сомневаться в том, что они могут быть объяснены этими науками. Неясно только, почему вокруг любой таинственной проблемы клубятся психологи. Вероятно, это еще одно из свидетельств того, что грань между гуманитарным и специально-научным значением всегда была, есть и будет весьма подвижной. Она есть функция человеческого нахальства, чему прекрасный пример и этот очерк, и поведение Бакстера, использовавшего прибор, фиксирующий самое омерзительное в человеке — ложь — для обнаружения какой-то великой тайны Природы.