Читать онлайн «Мальчик с Голубиной улицы». Страница 19

— А ты карту полушарий видел? — спрашивал Котя.

— Ну, видел, — угрюмо отвечал Микитка.

— Не видел. Где ты видел? В конюшне? А скажи, где Лимпопо?

— Там, — неопределенно махнул рукой Микитка.

— Где там? Что там? Ой, насмешил!.. — кричал Котя.

— Там крокодилы, — вдруг сказал Микитка.

Котя окаменел от удивления.

— Откуда ты знаешь? — шепотом спросил он.

— Лучше тебя знаю, — отвечал Микитка.

— А пампасы — знаешь? Бунгало знаешь?

— Ну, знаю, — неуверенно храбрился Микитка.

— Там краснокожие, там скальпы снимают. Имеешь понятие?

— Ну, нож такой, — сказал Микитка.

— Нож! Понимаешь тоже! — хохотал Котя. — Берут человека за голову и — чик! А потом высушивают. Она, как орех, маленькая.

— Это ты голову — чик? — усмехнулся Микитка.

— А что? Я читал «Всадника без головы». Всадник мчался по прерии. Всходил красный месяц, как отрубленная голова… — декламировал Котя.

— А за что им головы снимают? — заинтересовался Микитка.

— Как за что? — снова захлебывался от негодования Котя. — Они краснокожие, они вредные.

— А вот я тоже тебе голову чик! Хорошо будет? — спросил Микитка.

Котя, пораженный, молчал.

— Ну, что — ловко будет?

Пузатые мальчики в платьицах переводили глаза с одного собеседника на другого, поглядывая то на ликующего Котю, резво снимающего скальпы с индейцев, то на крепко стоящего в биндюге, в мужичьих чеботах Микитку, еще не зная, кому отдать предпочтение и свое мальчишеское доверие.

Микитка, голый, держась за гриву и понукая босыми пятками коня, въехал в реку. Конь шел, отфыркиваясь и стараясь дотянуться малиновой губой до воды. Но Микитка крепко тянул за уздцы и до времени сдерживал его. Потом отпустил, и конь, жадно прильнув к воде, пил и пил, выпивая из реки солнце.

Напоив коня, Микитка заорал: «Но!» — и ударил его босыми пятками. И конь медленно, осторожно, храпя, пошел все глубже и глубже. А Микитка покрикивал: «Но, саврасый!»

В какой-то момент течение подхватило коня, и, всхрапнув, он поплыл. А Микитка, мокрый, лежал на зеркально-шоколадной лошадиной спине.

Посреди реки конь вдруг подал голос: ого-о-о! И Микитка, вдыхая ветер, сверкание солнца, чуя под собой коня, тоже кричал:

— Ого-о-о!

— Микитка! Микитка! — Я стоял на берегу и все тянулся к нему. — Хорошо, Микитка?

— Ого-о-о! — отвечал Микитка.

Он повернул коня и выплыл к берегу, весь в зеленых водорослях.

Пахло тиной, солнцем, безумно смелым и вольным миром реки. И сверкание реки, и ярко-зеленые блестящие ивы на берегу, и дальние, снежной белизны облака — все вместе с Микиткой радовались храброй отважной жизни.

Теперь, когда Микитка развез тяжелые баллоны и на обратном пути собрал пустые, легче пуха, и с грохочущими, катающимися по платформе баллонами приезжал на завод фруктовых вод, он распрягал коня, надевал на него торбу с овсом и шел к хозяину за получкой.

В больших, холодных, с цементным полом залах завода фруктовых вод по-пороховому пахло серой, в любой момент тут все могло взорваться и взлететь на воздух.

Но Микитка смело проходил меж медных кубов с массой изогнутых трубок, в которых била, клокотала вода. Острый газ бурей врывался в эти кубы, и все вокруг дрожало. И стрелки на манометрах, мускулисто подрагивая, показывали, какое это было страшное, динамитное напряжение. Микитка постукивал ногтем по манометрам и говорил:

— Хозяин, деньги.

— Деньги, деньги, — ворчал хозяин, — все время я только и слышу — деньги.

А Микитка, получив несколько мокрых монет, снимал свои чеботы, кожаный передник и кожаный картуз и снова становился босоногим, свистящим мальчишкой, гоняющим голубей, играющим в «чет-нечет», и «принц и нищий», и даже в прятки. И, глядя на него, трудно было угадать в нем того мужичка в кожаном переднике и кожаном картузе, который управлял тяжелой гремящей биндюгой, увозя за собой улицу. От него вкусно пахло лошадьми и динамитным газом.

— Жадюга! Теперь не старый режим, — сказал однажды Микитка хозяину «Фруктовых вод».

— Ну, иди, иди на все четыре стороны, — сказал хозяин.

Микитка плюнул и бросил к его ногам кожаный картуз и кожаные рукавицы, а потом разулся, бросил и сапоги и ушел босиком. Теперь он получил картуз с серебряным галуном «Экспресс» и в своей удивительной фуражке ходил по городу с ведерком и мазилкой.

Мальчики забегали вперед, смотрели на его фуражку и громко вслух читали: «Э-к-с-п-р-е-с-с». И когда Микитка останавливался у афишной тумбы, они тоже останавливались и молча, с трепетом наблюдали, как он разворачивал афишу с большими квадратными красными и синими буквами, осторожно прикладывал концы и вдруг, непонятно как, одним взмахом руки приклеивал ее всю сразу, а потом еще делал по афише несколько поперечных ударов кистью и зачем-то крякал. И мальчики тоже крякали.

Булька, который, как всегда, был тут, пока его хозяин работал, сидел и умильно смотрел на него, а когда афиша была наклеена, подходил к ней ближе и вдруг подскакивал и лизал клей. А мальчики вслух, перебивая друг друга, читали афишу.

Микитка шел к следующей тумбе, мальчики шли за ним, и все повторялось сначала.

Когда сумка пустела, Микитка возвращался к «Экспрессу» и совершенно свободно проходил в это загадочное, полное чудес здание с куполом и серебряным шпилем, красивее и заманчивее которого не было на всем свете.

И однажды я тоже прошел туда. Нет, не через парадный вход, у которого горели газовые фонари и мерещились неведомые дальние страны, не мимо того светлого окошечка кассы, из которого торчал крючковатый нос вредного и неприступного кассира. Микитка повел нас через проходной двор, а потом какой-то винтовой железной лестницей.

Холодным ветром встретила нас освещенная пыльной лампочкой огромная сцена. Словно во сне мы двигались в этом выдуманном мире, мимо нарисованных лесов и городов, мимо картонных колонн и крылечек, за которыми не было домов.

Микитка привел нас в пустой, гулкий зал с рядами красных стульев и сказал:

— Сейчас будет «Великий немой».

Непонятно откуда заструился зеленый стрекочущий свет, и все вокруг ожило, а впереди, на белой простыне, замелькало, замельтешило и разлилось голубыми волнами море из «Сказки о рыбаке и рыбке». На высокой волне, то поднимаясь к небу, то падая в пропасть, летел похожий на огромного майского жука аэроплан.

— Блерио! Блерио! — закричал Котя.

А потом замелькала улица, и по ней смешно, точно заведенные ключиком, задергались и побежали человечки в котелках и высоких цилиндрах. Они влетали в магазины и в ту же секунду как ошпаренные выскакивали с пакетами и неслись, стараясь друг друга обогнать. Но — удивительно — успевали при этом, встретив знакомых, на ходу поднять котелок или послать воздушный поцелуй. Они вскакивали в извозчичьи пролетки и в двухэтажные омнибусы. Но и тут не успокаивались, а, словно сидели на иголках, вертелись, размахивали руками, секретничали друг с другом. И вдруг ни с того ни с сего выбегали и снова неслись, точно выпущенные из рогатки. Куда и зачем они так торопились?

На секунду волшебный свет погас, а когда он снова застрекотал, уже маршировали солдаты в касках с шишаками, высоко подкидывая ноги.

— Эйнс, цвай, драй! Эйнс, цвай, драй! — зашептал Котя.

Гусиной цепочкой пробежали они по перрону, в одно мгновение исчезли в вагонах, и видно было, как паровоз выпустил сжатые клубы пара. Замелькали, закрутились колеса, и поезд исчез вдали.

И все это молча, молча, сквозь волшебную сетку дождя давних времен.

И наконец маленький, смешной человечек с усиками, с тросточкой, в котелке и нелепых башмаках взбежал по лестнице, сбил с ног лакея с огромным тортом и теперь стоял с жалким, белым от крема лицом.

Котя громко захохотал:

— Так ему и надо!

Вспыхнул свет. Открылось скупое, скучное, серое полотно экрана. А вокруг заспанные, удивленные лица. И будто ничего не было, будто бы все приснилось.

Я оглянулся: откуда все это?

Я проснулся среди ночи от чего-то необычного, еще никогда не бывалого и очень страшного.

В комнате было так светло, словно среди ночи взошло солнце. Но отчего оно такое зловещее, багровое?

Тетка ходила по комнате и ломала руки:

— Что это будет? Что же это будет?

И неизвестно было, что горит. Одни говорили — станция, другие говорили — графский парк, третьи говорили, что горит весь мир.

По ночным улицам, ярко освещенным заревыми облаками, с разбойничьим свистом неслись «вольные казаки» на красных конях. Осенний ветер с дождем хлестал жовто-блакитные флаги Центральной Рады.

В эту ночь в нашем доме появился новый, странный человек.