Читать онлайн «До Берлина - 896 километров». Страница 54

Мы уже знали, что командующий мощной немецкой группировкой «Центр» фельдмаршал Шёрнер стягивает, свои войска к Праге. Знали, что население Праги, вдохновленное победами Красной Армии, подняло антигитлеровское восстание. Слышали передаваемые по радио призывы пражских повстанцев, обращенные к союзннческому командованию и к Красной Армии. Сопоставляя все это, легко было догадаться, что Шёрнер, возможно, мечтает втянуть свои войска в город и под прикрытием пражских святынь отсидеться там до подхода американских армий. Наверное, отсюда и происходил повышенный интерес коллег к нашим намерениям на левом фланге фронта.

— Задать такой вопрос вы, конечно, можете, — ответил я, игнорируя то, что конец фразы этой дамы мне не был переведен. — Только у нас говорить о том, что будет, в армии не принято. Понимаете, коллега, плохая примета. А наши полководцы суеверный народ.

— Вы думаете, что он не ответит, — огорченно сказала собеседница. — Кстати, господа, где мой журнал?

А журнал с шаржем между тем пошел вдоль стола, передаваемый из рук в руки, перекочевал за соседние столы. И исчез. Испарился. Его попросту кто-то прикарманил. Собеседница была вдвойне огорчена.

— Терпеть не могу эту нашу отвратительную американскую привычку все тащить на сувениры… Кстати, вы не могли бы мне дать на память об этой встрече что-нибудь?.. Ну хотя бы вот эту звезду с фуражки?

Осип-Джо смеялся, переводя ее слова, и собеседница удовлетворилась тем, что заставила всех нас расписаться на память на голубой ленте, подаренной ей украинскими танцорами.

Потом произошел обмен сувенирами, так сказать, на высшем уровне. Постучав вилкой по бокалу и потребовав внимания, генерал Бредли заявил, что хочет подарить хозяину дома как памятку боевого братства вездеход системы «виллис». Это была отличная машина специальной сборки. Ее патронные ящики оказались набитыми американскими сигаретами. На щитке управления была прикреплена серебряная дощечка: "Командующему Первой Украинской группой Красной Армии маршалу И. С. Коневу от солдат американских войск 12-й группы армии".

Мы с интересом смотрели на командующего. Как он поступит? Что предпримет в ответ? И ответ оказался достойным. С давних пор, со Степного фронта, с дней битвы на Курской дуге, был у командующего вороной жеребец, отлично выезженный дончак. Конь этот сопровождал его в дни большого наступления от Белгорода до Карпат, через Украину, Молдавию до Румынии, а потом все те восемьсот девяносто шесть километров, что части Первого Украинского фронта прошли от Львова до Берлина. Конев — хороший наездник, любит верховую езду. Это мы знали, но никто из нас не видел его в седле. "Довоюем, наездимся", — говорил он, поглаживая шелковистую гриву коня.

Вот этим-то конем он и отдарил своего гостя, позаботившись о том, чтобы в походные переметные сумы было заложено достаточное количество икры и коньяку. Полководцы расстались, как боевые соратники. Под вспышки блицев и жужжание киноаппаратов они обнялись, расцеловались, а потом снялись, дружески держась за руки, как бы свидетельствуя меру взаимного солдатского уважения.

За вороным жеребцом был прислан специальный самолет.

Вернувшись со встречи с союзниками, нашел у себя на столе телеграмму: "Завтра в 12.00 все пишущие, снимающие и рисующие обоих фронтов соберутся на ступеньках рейхстага для коллективной исторической съемки. Сообщи всем ребятам. Ждем. Каперанг Золин, кавторанг Вишневский, подполковник Горбатов, майор Мержанов, капитан Темин". Уже по тому, как торжественно подписались под телеграммой правдисты с Первого Белорусского фронта, я понял, как увлекла их и в самом-то деле добрая затея. У нас инициатива соседей вызвала взрыв энтузиазма. Наиболее нетерпеливые, оказывается, уже выехали в Берлин. Мы с Крушинским, располагающие мощной автотехникой, решили все-таки выспаться после маршальского приема.

Но, как говорили в старину, человек предполагает, а бог располагает. Не успели мы натянуть на себя одеяла — телефонный звонок. У аппарата адъютант командующего полковник Александр Саломахин, давний друг всех пишущих и снимающих.

— Ты стоишь или сидишь?

— Я лежу, а что?

— А то упадешь. Найдена Дрезденская галерея.

— Но ведь она уничтожена, разбомблена.

— Здание, этот самый дворец Цвингер разбомблен, а картины, оказывается, сохранились… Сейчас у самого был этот ученый трофейщик из 5-й гвардейской. Рабинович. Он доложил маршалу: сокровища найдены.

Нас с Крушинским будто пружины выбросили с постелей — Дрезденская галерея! Все эти дни мы жили ожиданием этой новости. Уже известно было, что авиация союзников, совершившая свои «ковровые» налеты на открытый город, разнесла весь его исторический центр, и в частности Цвингер. Но, как оказалось потом, разбили только коробку. Взяв город, в развалинах не нашли ни одного предмета искусства. Стало быть, сокровища спрятаны. Но где?

Командующий, несмотря на наступательную горячку этих дней, находил время регулярно интересоваться судьбой галереи. В гвардейской армии у генерала Жадова среди офицеров трофейной бригады оказался ученый-искусствовед, тот самый Рабинович, о котором только что сообщил Саломахин, толковый, деятельный, энергичный человек, кстати сказать, хорошо говоривший по-немецки. Вот ему-то командующий и поручил руководить поисками. Из Москвы прибыла группа искусствоведов. Но шли дни, поиски ничего не давали. И вот эта новость.

Зеленоватая майская ночь уже тронута на востоке розовой зарей. Душистая прохлада наполняет старый замковый парк. Маленький кудрявый полковник Саломахин, свесив русый чуб над картой, показывает местонахождение найденных сокровищ.

Тем временем рассвело. Курчавые головы грабов и буков окрасились в оранжевые тона, выступили из предрассветной мглы, и горькие ароматы цветущей черемухи приобрели предутреннюю остроту. Дорога летит по-над Эльбой, повторяя ее некрутые величавые изгибы. Сильный лимузин бесшумно глотает километры.

Крушинский, следящий за дорогой по карте, поднимает руку. Сбросив скорость, машина сворачивает направо, и перед нами в горном распадке открывается старая, заброшенная каменоломня. Подчеркиваю, заброшенная, ибо всем — и рыжими, заржавевшими рельсами, ведущими куда-то в глубь горы, поврежденными вагонами, гниющими на путях, высоким, в человеческий рост, бурьяном — словом, всем своим видом каменоломня являет собой картину мерзости запустения. Но как оказалось, все это было лишь искусной маскировкой.

Двери огромных ворот, не видных из-за каменного завала, прикрывали путь в штольню, из которой когда-то вывозили добытый камень. За первыми ветхими воротами были другие, такие же с виду ветхие, но крепкие, плотные, с резиновыми прокладками, каткие бывают у дверей бомбоубежищ. Открыв калитку, мы сразу как бы перешагнули в волшебное царство. Сияло электричество, а в причудливых изломах стен виднелись приборы, какие бывают в музеях и картинных галереях, в общем, в помещениях, где поддерживаются заданная температура и влажность.

Да, это была поистине волшебная пещера, ибо из глубины ее на нас уже смотрели с детства знакомые по множеству репродукций лица. Молодой веселый Рембрандт, смеясь, поднимал бокал, прочно держа рукой полный стан своей молодой супруги, сидящей у него на коленях… Очаровательная шоколадница с чуть приметной улыбкой на серьезном красивом лице держит поднос с чашечкой. А из глубины провала, шагая по облакам, шла Сикстинская мадонна, держащая на руках очаровательного лохматого малыша. И казалось, будто бы не отсветы электрических ламп, а она, прекраснейшая из юных женщин, сама излучает этот мягкий голубоватый свет, которым полна картина.

Глаз как-то сразу зафиксировал эти три полотна, и уж потом мы увидели фигуры солдат, бережно выносивших оттуда, из глубины пещеры, картины, обернутые в пергаментную бумагу. Несколько странных офицеров, в нескладных, необмявшихся шинелях, пахнущих нафталином интендантских складов, с погонами майоров и подполковников, тихими, вежливыми голосами руководили этими работами. Все они напоминали статистов какой-то массовки на провинциальной сцене, наскоро нарядившихся в чужую одежду. Команды, которые они отдавали, звучали весьма своеобразно:

— Товарищ, товарищ, я очень прошу вас, пожалуйста, поставить это к стене, а вот это, будьте добры, доверните так, чтобы можно было рассмотреть…

Солдаты иронически относились к таким командам «ряженых» майоров и подполковников и охотнее слушались энергичную женщину в штатском. Это известный московский искусствовед Наталия Соколова. С ней, активной участницей поисков галереи, мы уже знакомы.

— Господи, это такие сокровища! — воскликнула она, даже еще не поздоровавшись, когда мы робко подошли к ней, запятой делами. — Какое же счастье, что все это цело!