Читать онлайн «Том 1. Педагогические работы 1922-1936». Страница 28

Товарищи, ну зачем же такие слова! Ну разве же можно такие вещи говорить десяткам тысяч наших воспитателей и учителей? Что они должны сделать под влиянием этой проповеди? Если они честные люди, им остается только одно: подать заявление об увольнении и искать места в кооперации. Между прочим, как бездоказательна подобная литература, так же могу быть бездоказателен и я и утверждать, что результаты будут иные. Рецептура доброго сердца только в некоторых случаях приведет к действительному подвигу, в большинстве же случаев она приведет к излюбленному нашему интеллигентному ханжеству.

Она, эта система, обязательно скоро, осложнится конкуренцией добрых сердец, гнусной борьбой за симпатии детей, за титул «наиболее любимого учителя». Физиономия сердца, на одной своей стороне добрая и любящая, вторую щеку свою сведет в судорогу злобы и зависти по отношению к коллеге, перещеголявшему всех в хитроумном своем педагогическом подвиге. А ведь у каждого педагога найдутся грешки и слабости, удобный фон для развенчивающей агитации.

И не будет никакого ровного рассеянного света у «детей солнца». Выйдут из них молодые старички с постоянной маской любви и добродетели на физиономии, лживые и хитрые эгоистики, привыкшие подрабатывать на выражении своих чувств и похвальных мыслей. Впрочем, это все к слову. Нет никакой надобности спорить с Н. Н. Иорданским.

Мы думаем о воспитании десятков миллионов наших детей. В этой огромной задаче нам нельзя строить свои планы в расчете на добрые сердца, энтузиазм и пр. В нашем распоряжении имеется и будет иметься только средний воспитатель, член профессионального союза и кооператива, обладающий обычными человеческими чертами. (Я тоже возглашаю: воспитатель — тоже человек.) Между прочими его чертами я отличу такие: он обладает средними способностями, но интересуется наукой и литературой, политической работой. Впрочем, не прочь сразиться и в футбол или шахматы, пойти в театр, поесть мороженого, а если он мужчина, то выпить бутылку пива с приятелем.

Вступивши воспитателем в детский дом, он хочет честно работать, но получить большее вознаграждение и обязательно двухмесячный отпуск. К тому же он или она обязательно в кого-нибудь влюбится. Им захочется вечер провести вдвоем в парке или зимой в теплой комнате. Потом он женится, во всяком случае обзаведется женой или мужем, комодом, книжной полкой и буфетом, и наконец, собственным ребенком, который обязательно представляется ему несколько лучшим по сравнению со всеми прочими ребятами на земном шаре. Можно с некоторой долей вероятности допустить, что имеется не один такой хороший ребенок, а два или три, и каждому необходимо по установленной норме белье, капоры и ботинки. Все это перемежается с фактами работы, приносящей то удовлетворение, то разочарование, но одновременно и с фактами служебных неприятностей, внутриколлективных антипатий, товарищеских ужинов, лечения аппендицита, пломбированием зубов и переводами на лучшую службу…

Из всей массы подобных работников нужно выделить: 0,01% творцов и действительных энтузиастов, 0,5% людей с добрым сердцем, отдающих себя чужим ребятам до отказа, 40% людей малоспособных и неактивных, 20% определённых лодырей и 5% морально дефективных. Кто не согласен с моим расчётом, имеет право утверждать, что малоспособных людей будет не 40%, а 20, что лентяев будет 10%, а людей с добрым сердцем 5%. Всё это не намного изменит общую картину и никого не заставит поверить, что в организации воспитания малоуместна ставка на энтузиаста, подвижника или доброе сердце.

Не ясно ли, наконец, что мы имеем право подойти к нашему делу, как к производству, и посмотреть на воспитателя, как на рабочего, которому вверяется деловая функция, ставится точная, пусть и трудная, но все же посильная задача, не требующая от него гипертрофии сердца или другого какого-нибудь не менее важного органа, не лишающая его возможности быть человеком, иметь свою личную жизнь и спокойную старость.

Мы имеем право так поставить вопрос, но мы и обязаны его так поставить. Если нам докажут, что воспитание возможно только в меру наших упований на реагирование личности педагога и на его преждевременную героическую кончину (потому что, какова же может быть длительность жизни воспитателя, по Иорданскому, кроме как максимум 35 лет), то нам остается махнуть рукой на воспитание, мы его не сможем организовать просто за недостатком личностей, желающих «влектися на заклание». Это во-первых.

Во-вторых, мы деловым образом обязаны поставить вопрос еще и потому, что вокруг нас на каждом шагу видим детские дома и колонии, не только не наполненные сгорающими личностями и любимыми учителями, но, напротив, обслуживающиеся самыми средними людьми, даже, может быть, ниже чем средними прямо пропорционально величине жалованья.

И в порядке естественного приспособления к процессу производства, к его реальным условиям, среди этих обыкновенных людей зарождаются организационные идеи, идут чисто производственные поиски, находятся стремления осмыслить и понять деловую сущность своей работы, найти ту рабочую установку, которая одновременно и позволит им делать порученное им дело, и не потребует от них самих нечеловеческого напряжения.

Нужно подчеркнуть, что эти поиски еще очень несовершенны, еще очень далеки от науки. Не находится ученый ум, который бы синтезировал опыт, дал ему систему и толчок для развития. Тем более велика трудность этих большей частью бессознательных начинаний, что рядом с ними стоит признанная педагогическая наука с горящими глазами и растрепанной шевелюрой, призывающая к чудесам. Так, как разрешается педагогическая проблема у Иорданского, мы не только не можем разрешать, но нам это, очевидно, и в голову не может прийти.

У нас проблема воспитателя выражается, конечно, в других формах. Привезли в колонию револьверный станок. Квалифицированная воспитательница спрашивает:

— Привезли револьверный станок? А что, разве мы будем револьверы делать?

Да что там револьверный? Наши воспитатели не знают, что такое торговый дюйм, калькуляция, метчик, шкив, какая разница между болтом и гайкой. Воспитатели совершенно не разбираются в вопросах организации труда, они не знакомы с условиями стандартной работы, они не имеют вообще никаких мыслей и знаний, касающихся производства, им не знаком чертеж и рисунок, на готовальню они смотрят, как на набор зубоврачебных инструментов, они могут серьезно напасть на мальчика за то, что он неохотно работает в машинном отделении деревообделочной мастерской, но они совершенно неспособны себе представить, сколько требуется силы и напряжения, допустим, на долбежном станке. Они не видят никакой существенной воспитательной разницы между сапожной мастерской и слесарной, они не могут решить вопроса, нужно ли мальчику дуть меха в кузнице или для него это лишнее.

А между тем они все-таки воспитатели в детском рабочем коллективе. Пока ребята в мастерских, воспитателям ничего делать, в мастерские они и заходить боятся. А когда уставшие ребята к вечеру должны, казалось бы, отдохнуть, педагоги нападут на них в полном вооружении своей науки, и тут уже ребятам пощады нет. Кого уговорят, кого устыдят, кого придавят при помощи дисциплины, во всяком случае обязательно усадят на какое-нибудь заседание, а потом еще и обижаются:

— Ваши ребята ничем не интересуются. Я им читаю о феодализме, а они спят, а когда кончила, так и сон прошел, все моментально в саду.

Воспитатели кое-что понимают в организации кружков, но специальных знаний о клубной работе среди детей у них нет при самой высокой квалификации. Наш иновец если и может организовать кружок, то обязательно или литературный, или драматический, да и в литературном кружке не знает толком, какую литературу нужно предложить ребятам.

Ребята хватаются за приключенческую, а воспитатель, воспитанный на лучших традициях, сует им Тургенева.

Правильно это или неправильно, проблема это или не проблема? А если не проблема, то что?

Вечером собирается оркестр. Кое-кто из ребят танцует вальс. И опять педагогическая проблема: можно вальс танцевать или нельзя. А если нельзя, то запретить будет педагогично или непедагогично?

Так и вертится воспитатель среди множества различных проблем. Неудивительно, что очень скоро огромное большинство воспитателей опускаются на обыкновенное и не очень храброе надзирательство. Скучно ходить по коридорам и мешать ребятам заниматься своими делами, а при возможности постарается удрать с дежурства, вот до какого падения сплошь и рядом опускается педагогическая деятельность. Неужели и это не педагогическая проблема?

Но вот проблема — не отдельный воспитатель, а воспитательский коллектив.

Советское воспитание может быть делом только коллектива воспитателей. Отдельный воспитатель не имеет права ни на какую политику и ни на какую методику в детском доме. Между прочим, он не имеет права ни на какую любовь к себе лично со стороны воспитанников, если это не входит в план всего педагогического коллектива.