Читать онлайн «Карлица». Страница 4

Утром он сказал жене, что хочет возвратиться в Грозный. Жена должна была сообщить дочке по дороге в школу о его решении. В последнее время в ровном сиянии серых глаз дочки читался скрытый вызов, а в любом разговоре с ним она чуть сдвигала брови. Он любил дочь всё больше и больше, и теперь уже это было ясно ему самому: больше всего на свете. Это была чистая, жертвенная, немая любовь. Его рано повзрослевшая дочь, похожая на него каждой чёрточкой лица, холодно отдалялась от него. Иногда ему казалось, что она казнила его своим холодным, стальным взглядом за его прошлое с тайными мыслями о четвёртой жене и сыне и за его настоящее, в котором он, выхваченный резким дневным светом, неизменно выглядел жалким и никчёмным.

За окнами немного посветлело, назойливые звуки дождя казались немного приглушёнными. Абдулла спустился со второго этажа, сел на диван и принялся смотреть через окно на улицу. На стоянку перед костёлом съезжались автомобили, из них выходили люди и прятали под зонтиками свои хмурые рыхлые лица. Пробили колокола. Подъехал чёрный похоронный лимузин. Абдулла включил и прижал к щеке транзистор с горящей лампочкой и длинной антенной. В минуты душевной подавленности и немого одиночества он часто откидывался на подушки и приникал щекой с колючей седой щетиной к этому маленькому шипящему объекту с облезлой краской, должно быть привыкшему к его дыханию. Звуки и интонации родного языка, знакомая чеканная дикция дикторов неизменно приносили ему целительный, хоть и мимолётный, душевный покой. Он задремал на какое-то время, но выпавший из рук приёмник разбудил его своим падением и треском ломающейся пластмассы. За дверью безуспешно пытались вставить ключ в замок входной двери, и когда ключ всё-таки вошёл в замок, его со щелчком повернули. Открылась входная дверь, дочка с бледным лицом и горящими глазами вошла в дом первая. Жена тихо закрыла дверь. В припадке ярости, трясясь всем телом и упираясь в талию сжатыми в кулаки руками, дочка подошла к дивану. В изумлении и оцепенении выслушал он тяжёлые, как могильная плита, слова дочки, не позволяя своему сознанию до конца вникнуть в их смысл:

— Я не подчинюсь той участи, которую ты уготовил мне в своём косном, неприспособленном к жизни в Бельгии мозгу… Я ненавижу всех этих понаехавших сюда чеченских неучей в тюбетейках, с козлиными бородками, торгующих наркотиками и одновременно получающих пособие по безработице, этих недобитых паразитов, сидящих целыми днями на порносайтах и пять раз в день бормочущих бессмысленные молитвы, распластавшись на коврике задом кверху… Я ни за что на свете не поеду назад в Чечню, где девушек крадут на улицах и насильно выдают замуж, а замужних женщин, подозреваемых в измене, сбрасывают с вертолёта на горные хребты.

Мать обхватила руками бьющуюся в истерике дочку. Хоть и не сразу, но ей всё-таки удалось вытолкнуть её на кухню. Он же продолжал лежать на диване в полной прострации, как после операции под наркозом. Жена спустилась к Абдулле в гостиную из спальни, где она уложила в постель как-то сразу присмиревшую дочку, обняла Абдуллу за голову и попросила у него прощения за дочку.

После того, как осуждённый главный педофил страны напал на конвоирующих его полицейских, одолел их, заставил снять с него наручники и был пойман только на следующий день в другом конце страны, правительство Бельгии вынуждено было подать в отставку. Социалистическая партия терпимости и прогресса (эс пэТэпэ), воспользовавшись последовавшей за этим неразберихой, выдвинула свои притязания на портфель министра интеграции иностранцев. Именно эта партия в своё время выдвинула идею (единогласно одобренную правительством) об отмене наказания за побег из-под стражи под предлогом того, что любая попытка освобождения из тюрьмы является естественным стремлением человека к свободе. Теперь её лидеры утверждали, что перевоз заключённых в наручниках приводит к непредсказуемым проявлениям агрессии у заключённых моложе тридцати пяти лет. После недолгих закулисных переговоров и взаимных уступок между партиями правящей коалиции новым министром интеграции была назначена сорокадвухлетняя Режин Лёбек.

К этому времени к её уродливости привыкли не только зрители телевизионных новостей, но и известные политические мужи и дамы, коллеги и официанты в министерской столовой. Её простецкое круглое румяное лицо научилось при любых обстоятельствах профессионально складываться в мягко-резиновую улыбчивую гримасу. Таким улыбающимся клоуном-карликом казалась она во время телевизионных интервью, парламентских заседаний и королевских приёмов. Иногда, правда, ей приходилось хмурить чёрные густые брови и морщить лоб под короткой чёлкой в присутствии всеядных камер телевизионных новостей. Это случалось, когда ничем не брезгующие журналисты задавали ей вопросы о бурном и мутном потоке регуляризируемых мигрантов или же когда Режин беспокоили вопросами о скандале, связанном с её бывшим мужем. Режин к этому времени уже успела побывать замужем за африканцем из отдела разработки проектов помощи в развитии Африки.

За три месяца до её назначения на пост министра её супруг был задержан в брюссельском аэропорту и обвинён полицией в контрабанде наркотиков с использованием дипломатического паспорта. Процедуру развода пришлось ускорить, чтобы не скомпрометировать личность будущего министра.

В это же время, предваряя первое в новейшей европейской истории назначение женщины-карлика на пост министра действующего правительства, произошло ещё два знаменательных события. Режин Лёбек, по мнению большинства газетных фельетонистов, выиграла воскресное телевизионное дебат-шоу. В самом начале она провозгласила себя последовательной сторонницей разнообразия в природе и обществе, потом она назвала своего оппонента навозным жуком и расистом, и в заключение, в неожиданном порыве искренности, призналась телеведущему, что у неё имеется оригинальное хобби — она разговаривает со стволами деревьев в своём саду. Вступление Режин в должность министра внутренних дел было, однако, омрачено другим событием. В дни Рамадана начались столкновения мусульманской молодёжи с полицией, и разъярённая толпа сожгла здание полицейской конторы в Брюсселе, освободив из камер задержанных накануне арабов. Всё правительство было в панике. Но вдруг в самый разгар конфликта беспорядки сами по себе закончились. На волне всеобщего вздоха облегчения новоиспечённый министр интеграции Режин Лёбек попросила у премьер-министра разрешения сделать первый шаг к умиротворению мусульманской общины. В вечерних новостях показали новоиспечённого министра Режин Лёбек, заявляющую о своём глубоком уважении к исламской религии и её религиозным представителям и о своём предстоящем посещении самой большой брюссельской мечети.

Забытьё прерывистого дневного сна не принесло Абдулле знакомого облегчения. За окнами становилось темно, старый шкаф, стол, комод приобретали всё более размытые, беззащитные формы. Мадина пристально смотрела на светящийся экран с мелькающими фигурками, ожидая официального сообщения о всеобщей амнистии долгожителей-нелегалов. В какой-то момент Абдулла скользнул глазами по экрану телевизора и от неожиданности увиденного стал медленно приподнимать голову с подушки, затем резким движением мальчика-гимнаста перевёл своё тело в сидячее положение. Он узнал это лицо, терзавшее его все эти годы в неотвязчивых и горестных кошмарах. Грубое, мясистое, немного приукрашенное визажистом лицо женщины-карлика самоуверенно и насмешливо обращалось к нему…

У него оставалась одна ночь на приготовления. Жена и дочка мирно спали на втором этаже в разных спальнях. Нескончаемое количество коротких стежков двойной ниткой на внутренней стороне штанины, тесьма, вырванная из дождевика, — всё выходило как задумано, его руки работали чётко, лёгкая приятная дрожь в плечах не мешала работе. Полночи ушло на пришивание кармана. Вторую половину ночи он провёл, вышагивая лёгкой походкой по пустынным улицам пригорода. Редкие ночные автомобили проносились мимо с шипением насекомого, оставляя за собой ядовитый шлейф выхлопных газов. В прозрачной звенящей тишине не было места сомнениям, запутанный узел должен быть разрублен одним ударом. Под утро он вернулся домой; в гостиной горел оставленный им свет. Он снял со стены русский матросский кортик, купленный в антикварном магазине за сумму двух месячных пособий на проживание, вынул кинжал из ножен, просунул его в пришитый карман, подвязал рукоять тесьмой снизу и вышел из дома.

На улице возле соборной мечети стояло несколько припаркованных полицейских машин. Семья знакомых чеченцев жила в здании, примыкающем к мечети. Приученные к ранним визитам Абдуллы, они радушно встретили его и предложили чай. Он хотел бы помолиться в мечети. Туда ведь можно попасть через сад, избегая полицейского контроля. Ему помогли перелезть через забор. Недавно отстроенная мечеть была уже заполнена мужчинами. Он всовывал руки в карманы брюк, тут же их высовывал, слегка покашливал в кулак. В момент, когда Режин Лёбек в сопровождении двух телохранителей переступила порог мечети, Абдулла стоял в метрах десяти от входа. Его взгляд выхватил красные сапожки, ряд пуговиц, сверкнувших на коротком жакете, блестящее улыбающееся лицо. Он бросился навстречу карлице и ударил её ножом в основание шеи. Нож издал хлюпающий звук. Его руки и одежда покрылись пятнами липкой крови.