Читать онлайн «Хочу быть в цирке дрессировщицей». Страница 12

То, что было на ней изображено, повергло в шок даже милиционеров. Камера зафиксировала подробную и томительную сцену, снятую в этом же подвале: обрезком трубы девочка-садистка в милой матроске избивала двух взрослых мужчин со связанными за спиной руками. После чего заставила их заниматься друг с другом любовью. Лица мужчин были не опознаваемы — один сплошной черный кровоподтек.

Тридцатитрехлетний хозяин и основатель первого в стране частного детского дома, созданного в Москве семь лет назад при шумной поддержке средств массовой информации и располагавшегося в этом помещении, Дмитрий Карпов, накануне был арестован РУОП. При задержании на улице он оказал сопротивление семерым оперативникам — в молодости был неплохим каратистом.

Начало было заурядным: выпускник педагогического техникума пришел работать воспитателем в один из московских детских домов. Что это за учреждения — всякий догадывается. Среди воспитанников здесь мало тех, чьи родные в одночасье погибли. Как правило, это сироты при живых деклассированных родителях. Чаще всего дети оказываются здесь в самом юном возрасте: на вопрос «с каких лет ты в детском доме?» одна из героинь этой истории ответила: «с рождения». Как правило, у этих детей никогда не было своей игрушки. Они не знают, что такое плескаться в ванне с детским шампунем. О результатах таких обстоятельств редко говорят: эти дети, взрослея, туманно представляют себе, как живут нормальные люди. Степень их неосведомленности сказывается, когда они становятся совершеннолетними и государство снабжает их паспортами и жилплощадью. И умывает руки.

Приспособиться к обычной жизни они чаще всего не в состоянии. Они никогда не разогревали себе котлеты и не варили сосиски: они всегда получали их на раздаче. Зачастую у них самое смутное представление о природе и свойствах денег. Они всегда боролись за существование внутри своей стаи, но никогда не добывали пищу. А главное — они всегда жили под опекой, и без опеки пропадают.

Их опекуны — чаще всего средних лет женщины со средним же образованием и ниже среднего общим развитием. У них была или есть семья. И есть свои дети. Работа в детском доме для них — тягостная необходимость: это труд тяжелый и низкооплачиваемый, в глазах окружающих малопочтенный, что-то вроде тюремного надзирателя. Отношение таких педагогов к своим воспитанникам далеко от материнской любви. Призираемые дети кажутся им лживыми, вороватыми, развратными, «не понимающими человеческого языка», потенциальными преступниками и проститутками, — такими, какими многие из них и являются. Для того, чтобы разглядеть в этих детях живые души, надо иметь время и терпение, чего эти замороченные женщины не имеют. Не говоря уж об известной деликатности души собственной.

Это средняя картина. Отклонения бывают в ту и в другую сторону. Худший вариант: мужчина-воспитатель, чаще алкоголик, с выраженными садистскими наклонностями. Или женщина же, но отличающаяся изощренной страстью к издевательству над своими питомцами. В тех детдомах, где такие люди у власти, детей не просто обкрадывают (это-то сплошь и рядом, тем более, что дело добычи средств в основном лежит на плечах администрации, так что себя забыть трудно), но рано растлевают, жестоко избивают и подавляют какие-либо остатки воли. Здесь цветут доносительство и детдомовская «дедовщина».

Но не все так мрачно. В советском искусстве можно найти образец: женщина-подвижница, монахиня в миру и макаренко в юбке, отдает всю себя воспитанию сирот. Ее воспитанники, повзрослев, становятся депутатами и летчиками-космонавтами, никогда не забывающими поздравить ее с восьмым марта. Быть может, есть и такие. В реальной жизни, впрочем, чаще встречается другой тип — относительно молодой мужчина, холостой и бездетный, посвятивший себя работе с детьми. Самое удивительное, что это именно тип, не единичные случаи, хотя такие люди в сплошь женских коллективах все равно кажутся исключениями. Они-то и становятся вожаками своей стаи человеческих детенышей

Прежде подобный тип встречался среди пионерских вожатых, учителей труда из отставников и инспекторов детских комнат. Среди мужчин-воспитателей детдомов тоже попадаются отставные военные и бывшие милиционеры. Бывают и экзотические случаи: в одном из московских детдомов работает сорокапятилетний мужчина, в прошлом — гражданский летчик, потом, после МГИМО, который он окончил в весьма солидном возрасте — сотрудник МИДа. Последние полтора десятка лет он — воспитатель детского дома, в котором, преимущественно и живет. Отпуск проводит с детьми в походах: учит разжигать костер и спать на голой земле; зимой у камелька читает им вслух Шекспира. Одержим американскими теориями о становлении характера и обучении межличностному общению, благо знает английский. Эти теории проверяет на практике. Говорят, дети в нем души не чают.

Одержимость — главный стержень характера людей этого типа, обратной стороной этого качества является известная, скажем, ограниченность. Как и любыми мужчинами, ими движет страсть к самоутверждению. От своих воспитанников они относительно легко добиваются не только любви, но — обожания. И — что весьма важно — полного подчинения и готовности к самопожертвованию. Согласитесь, живя среди взрослых людей, даже уча обыкновенных школьников, получить такой результат непросто. Проще добиться этого от малоразвитых и брошенных детей, чаще всего никогда не видевших своих отцов. Последний момент играет решающую роль. Вожатый в лагере или учитель в школе получают детей на время, детдомовский воспитатель — в многолетнее владение. Он замещает воспитанникам отца в самом глубинно психологическом смысле, становясь «символом упорядочивающей инстанции». Подобной, скажем так, сиротской харизмой с младых лет отличался, судя по всему, и Дима Карпов.

Он сам в прошлом прошел школу-интернат: среди воспитателей детских домов высок процент бывших детдомовцев, — для кого тюрьма, а для кого мать родна. Самозабвенный энтузиазм новичка быстро был оценен его питомцами, и столь же скоро вызвал неприязнь остального педагогического коллектива. Он был спортсмен, велеречив, хорош собой, обаятелен, нравился молодым дамам, что в таких случаях — минус. Производственный конфликт закончился, естественно, в пользу женского большинства, и Диме указали на дверь воспитательного учреждения.

Но тетечки из детского дома, победив, не учли ряд обстоятельств.

Во-первых, их противник настолько привязал к себе ребят, что десяток человек его воспитанников ушли за ним на неуютную столичную улицу. Во-вторых, за время междоусобицы Дима успел завести связи среди журналистов, которые развернули кампанию в его защиту. «Он всегда был очень убедителен», — скажет одна из них, сделавшая для Карпова едва ли не больше других. Так начала восходить его педагогическая звезда.

Здесь впору притормозить, чтобы обратить внимание на два момента начала этой истории.

Первый связан с вмешательством средств массовой информации в одну из тех сфер, что любому кажутся элементарными, как изящная словесность. Дети — материя близкая всем; поэтому журналистам, особенно женщинам, представляется, что здесь они должны себя чувствовать, как рыбы в воде. Журналистская самоуверенная некомпетентность потрафляет массовым ожиданиям: статьи и передачи рисуют вполне сусальные картины. Дело усугубилось и тем, что на дворе была — «перестройка». Перестроечная общественность радостно проглотила лакомую наживку: с одной стороны — косный коллектив малообразованных женщин, следующих заветам советской педагогики; с другой — молодой новатор-энтузиаст. И между ними дети, сошедшие с иллюстрации к святочному рассказу писателя Достоевского «Мальчик у Христа на елке». Кампания понеслась, как с горы. Появились статьи в газетах и журналах, передачи на телевидении. CNN сделала об этой истории сюжет. Из Франции прилетела сердобольная христианка-меценатка с гуманитарным грузом. Это была теория малых дел в действии: для многих тысяч детей-сирот в России ровным счетом ничего не изменилось, тогда как четыре мальчика и пять девочек под водительством Димы Карпова уже через полтора года чудесным образом оказались в частном детском доме, под который отвели помещение детского сада, — помещение, рассчитанное, кстати сказать, на несколько групп малолетних детей по двадцать голов и на пол дюжину человек персонала.

И второй момент. По-видимому, этот сказочный переворот в жизни девяти сирот из отдельно взятого детского дома с юридической точки зрения был не вполне законен. Точнее, вполне незаконен. Скажем, пока помещения не было, дети год жили с Карповом в квартире его любовницы. А ведь отвечать за них по-прежнему должны были те самые тетечки из детского дома, куда дети были приписаны. Но, гласность, мы знаем, страшная сила, и неюные воспитательницы, по-видимому, не стали искать на свои натруженные плечи лишних приключений. Непонятно куда смотрел и департамент социальной защиты, на глазах которого разворачивалась вся эта история. Это русская черта: исполнение законов у нас и всегда, не только в «перестройку», ставят много ниже торжества высшей справедливости.