Читать онлайн «Либидисси». Страница 32

В темной подворотне, вдали от посторонних глаз, я маскируюсь, быстро натягивая на себя принесенный девочкой кууд — длинный балахон из белой козьей шерсти с просторным капюшоном. В старину так обычно одевались паломники, у нынешнего же поколения горожан это облачение приобрело популярность лишь в последние годы. Кууд разрешается носить гахистам, которые прошли пешком до северных соленых озер и три дня постились там на территории бывшего лагеря для заключенных. Рассказывают, что Великого Гахиса держали в этой трудовой колонии, когда он был совсем молодым человеком. Совершив дерзкий побег, он шел, если верить рассказам, три дня и три ночи, дабы вернуться в одеянии чабана к своим осиротевшим и впавшим в уныние приверженцам. Только когда они все собрались вкруг него, он откинул закрывавший лицо капюшон и помог горстке адептов распознать себя — знаменитым изречением о соли в ране народа.

Эта легенда не считается неоспоримой даже среди гахистов. Сведения о происхождении, детстве и юности Гахиса скудны и противоречивы. На единственной фотографии, относящейся к годам его молодости и обретшей широкую известность, он сидит с обнаженным торсом за грубо сколоченным столом, держа в руках тесак, которым в здешних местах пользуются для рубки камыша. Вопрос, является ли снимок моментальным, отражающим реальность, или постановочным — ради придания ему глубоко символического значения, — чреват серьезными политическими и теологическими последствиями и требует крайней осторожности при его обсуждении, если избежать такового никак нельзя. В затуманенном фимиамом отделении своей бани Фредди как-то сказал мне шепотом, что все истории о кууде и пребывании Гахиса в лагере для заключенных родились в портняжных мастерских квартала Гото, где из свалянной в войлок козьей шерсти шьют старинным способом паломнические одеяния, там же и продавая их задорого. А означенную фотографию смонтировал наделенный фантазией умелец, отпрыск известного армянского рода, взяв для этого снимок неизвестного человека и портрет Гахиса в зрелые годы, отретушированный так, что пророк выглядит на нем совсем молодым. Подделанная голова оказалась на чужом туловище. Дельца от фотографии разоблачили сотрудники одного из городских комитетов борьбы за чистоту крови и нравов, органа гахистского правосудия. В наказание ему выкололи левый глаз и закрыли его студию на бульваре Свободы Слова. Но фотография, за короткое время прямо-таки заполонившая город и окрестности, уже стала предметом поклонения. Гахисты больше не отваживались называть ее подделкой. Напечатанная на имитации холста, она висит во многих мастерских и магазинах, обычно возле дверей и на высоте глаз, дабы клиенты и покупатели могли целовать руки изображенного на ней. От Фредди, который давно подкармливает меня сообщениями о больших и малых событиях, происходящих в городе и мире, и наверняка будет делать это и впредь, я также узнал, что эта икона революции попала даже в западные энциклопедии — по крайней мере в интернет-версии одной из них найти ее можно точно.

Неотъемлемая деталь кууда — маска, имеющая некоторое сходство с марлевой повязкой врача. Говорят, что пастухи на соленых озерах носят у рта и носа кусок войлока из козьей шерсти для защиты дыхательных путей от мельчайших частиц пыли. По представлениям паломников, кууд-маска означает, что правоверный оберегает себя от злых речей и вредных мыслей, от ядовитых проявлений духа, которые подчас овевают его со всех сторон. Я сам рад-радехонек, что по совету Лизхен прикрыл нижнюю часть лица войлочным четырехугольником, ибо в наш вагон вошла группа подростков: пять юнцов в бедной одежонке, с узкими белыми повязками на бедрах — это признак их принадлежности к сторонникам Гахиса. Усевшись на длинной деревянной скамье напротив нас с Лизхен, они сразу же начинают собирать из деталей, что у них в пластиковых пакетах, маленький миномет китайского производства — устаревший, но славящийся своей надежностью и потому все еще популярный вид оружия. Одну из трех сошек заменяет грубо подогнанный по длине сук, примотанный к остову проволокой. Без лишних слов мальчишки быстро решают, как состыковать отдельные части. Под конец один из них обрабатывает молотком ствол, в который уже вставлена мина, похожая на большой огурец.

Лизхен с интересом наблюдала за сборкой миномета. В какой-то момент даже встала, приблизилась к паренькам и сказала, что один болт у них поставлен неправильно, и те отнеслись к ее словам с вниманием. Взаимоотношения полов среди приверженцев гахисизма всегда оставались для меня неясными. Рассказывают, что в Голубом Храме одно время находился Ларец Матери, небольшой сундучок черного дерева, в котором хранились простые украшения и зачитанные книги матери Гахиса. Труды Пророка якобы содержат не допускающее отклонений учение о наследственности, согласно которому все добродетели — а гахисизм знает исключительно бойцовские — заключены в материнских генах. С другой стороны, ни одна религиозная община не испытывает такого трепета перед менструацией, какой свойственно испытывать гахистам. Мелкие группировки радикального толка даже считают запах разлагающейся женской крови смертельным. И если верить сообщениям западной прессы, то эта догма уже использовалась для обвинения женщин в убийстве супругов. Зиналли, который видит в Пророке законного наследника великого Дарвина, знает об этом всё. Панический страх суеверных сектантов, говорит он, может основываться лишь на том изречении Гахиса, которое гласит: Волчонок боится крови волчихи. Но не следует, конечно, понимать этот тезис буквально — уразуметь его глубокий смысл можно только в контексте биоисторического учения Пророка.

На первой станции у бульвара юные гахисты выходят. Им стоит немалых усилий протащить миномет через двери: сошки у монстра сильно раздвинуты. Когда это наконец удается, один из подростков еще раз заглядывает в вагон и, обращаясь не столько к нам обоим, сколько ко мне, паломнику, выкликает прощальное приветствие. Это просьба о благословении в пространной, архаичной формулировке; последние слова разобрать невозможно: они поглощаются шипением пневматических дверей.

Нет сомнения, что Лизхен отправилась в дорогу сразу же после моего звонка. Я, местный иностранец, даже не знаю, где находится станция надземки в квартале тряпковаров. Лизхен подходила к гавани в Гото как раз в ту минуту, когда я возвращался туда из здания бывшей баптистской миссии. Звонкий стук ортопедических башмаков доносился до меня через всю площадь. Девчонка шла быстрым твердым шагом. В лунном сиянии Лизхен показалась мне более высокой, чем в обычной обстановке, — впечатление было такое, будто она неудержимо росла в тени моего внимания, рядом с унылым течением моих лет. Она энергично, чуть ли не весело помахивала пакетом с тесемками. Его пластик был явно белым-пребелым, ибо светился оранжевым светом — в тон луне. Прежде чем я спросил, что у нее в пакете, она заметила мою рану: задумавшись, я поднес правую кисть ко рту, чтобы слизнуть кровь. Лизхен тотчас же велела мне показать руку, и вместе с девочкой я впервые увидел рваную рану. Ткань правого указательного пальца глубоко разошлась над средним суставом. Лизхен поставила пакет на мостовую и запустила в него обе руки. Я услышал похожий на жужжание звук открываемой молнии, после чего в руках у девочки оказались пакетик с липким пластырем и маникюрные ножницы.

Теперь, в свете вагона надземки, боль, появившаяся в руке лишь после ее врачевания девочкой, еще раз напоминает о моем коллеге. В темноте Культурного центра им. Гёте лунолицый американец помог мне напоследок спрятать электронику в полу. Складной механизм, в общем-то практичный, но всегда работавший с натугой, впервые заклинило, и пришлось дружно и ритмично надавливать на него с обеих сторон, чтобы разблокировать шарниры. Во избежание повторения такой загвоздки надо бы при следующем визите туда принести с собой какую-нибудь смазку. На сей раз, во всяком случае, я был ужасно рад, что американец мне так ловко подсобил. Мы вместе стали спускаться вниз. Коварная лестница в баптистскую миссию при спуске требует гораздо большей осторожности, чем при подъеме. Я шел первым и предупреждал моего спутника, если ступеньки в том или ином месте отсутствовали. Лишь у подножия лестницы я пропустил его вперед. Благоприятствуя моему замыслу, луна висела теперь низко, свет ее широкими полосами падал на обломки мебели и аппаратуры. С любопытством осмотревшись, коллега склонился над грудой старых дискет. Я не мешал ему, я ковырял носком туфли в мусоре, будто там могло найтись что-нибудь и для меня. Он опустился на корточки и вынул из внутреннего кармана очки, чтобы прочесть какую-то надпись. Подойдя сзади, я спросил, что там написано. Однако первые слова ответа, который, вероятно, мог бы быть куда более пространным, потерялись для меня и, таким образом, для потомков в инфернальном грохоте, которым сопровождался выстрел из дамского пистолета. Мой коллега рухнул на баптистские дискеты так, будто я не только выстрелил ему в голову, но еще и пнул ногой в спину.