Читать онлайн «Следствие сомбреро». Страница 16

«Я не помню, чтобы мать когда-нибудь обнимала Ричарда или говорила нам, что она нас любит», – из воспоминаний младшей сестры.

Трудно обвинять замотанных нищетой и беспросветностью людей в том, что у них не хватало сил на любовь к своим детям.

Маленькому мальчику, которому не хватало в жизни любви и игрушек, приходила на помощь могучая сила – воображение. Принимая облик Бодлера, рыбалки в Америке, арбузного сахара, загадочной библиотеки, где хранятся книги, которые никто не прочтет, таинственного старика, живущего у пруда в самодельной хижине, дождя над горами или самой смерти, – оно не покидало его до конца жизни.

Он хорошо учился, несмотря на постоянные переезды и меняющиеся школы, рано пристрастился к чтению, часами просиживал в библиотеках, начал сочинять сам и в пятнадцать лет твердо знал, что будет писателем, – выбор, который вызвал у окружающих, мягко говоря, недоумение. При этом характер у юного дарования был далеко не ангельский. Ни один из биографов Бротигана не обошел вниманием эпизод, о котором сам писатель почти никогда не вспоминал. В двадцать лет, поссорившись с подружкой, которой не понравились его стихи, он явился в полицию с требованием немедленно посадить себя за решетку. Арестовывать взбешенного поэта было не за что, но, вместо того чтобы мирно отправиться домой, Ричард перебил камнями окна в полицейском участке. Результатом стало двухмесячное пребывание и курс шоковой терапии в психиатрической лечебнице Портленда – той самой, в которой позже Милош Форман снимал «Полет над гнездом кукушки».

Вернувшись из лечебницы, Бротиган навсегда покидает Орегон и переселяется в Северную Калифорнию, где тогда жили битники и доцветал «Сан-францисский Ренессанс».

«Я приехал в Сан-Франциско потому, что хотел жить в Сан-Франциско», – сказал Бротиган в беседе с Брюсом Куком, автором известной книги о бит-движении, в ответ на его вопрос, стремился ли молодой поэт стать одним из битников. «Я лишь краем коснулся битничества, и то лишь тогда, когда оно уже практически умерло. Просто так случилось, что я их немного знал».

С 1956-го по 1972 год жизнь Ричарда Бротигана прочно связана с Северной Калифорнией. Он работал на случайных работах, сочинял стихи, выходившие мизерными тиражами в полукустарных издательствах, – тоненькие книжки своих стихов Бротиган часто раздавал на улицах прохожим; тусовался с хиппи, некоторое время жил в одной из первых хиппи-коммун в местечке под названием Биг-Сур. Стихи этого периода вошли потом в сборник «Пилюли vs. Катастрофа в шахте Спрингфилд». 8 июня 1957 года он женился на Вирджинии Дион Адлер, и в 1960 году родилась Ианте Бротиган. Летом 1961 года, живя с женой и полугодовалой дочерью в кемпинге штата Айдахо – у ручья, где водится форель, – Бротиган за несколько месяцев написал на портативной машинке роман, который принесет ему мировую славу: «Рыбалка в Америке».

«Я всегда любил писать стихи, но это требует времени, как долгое ухаживание, которое приведет к счастливому браку, потому что нужно сначала как следует узнать друг друга. Я писал стихи семь лет, для того чтобы научиться составлять слова в предложения, но на самом деле я всегда хотел сочинять романы и понимал, что не смогу этого делать, пока не научусь составлять слова. Поэзия была для меня в то время любовницей, а не женой», – так он писал позже, в 1971 году.

Вслед за «Рыбалкой в Америке» были написаны «Генерал Конфедерации из Биг-Сура» в 1963 году, «В арбузном сахаре» – в 1964-м и «Аборт: Исторический роман 1966 года» – в 1966-м. В то же время Бротиган сочиняет рассказы, которые затем войдут в сборник под названием «Лужайкина месть». Все это писалось в стол, не считая вышедшего в Нью-Йорке в 1964 году и оставшегося незамеченным «Генерала Конфедерации», – публиковать никому не известного автора никто не хотел, но Ричард Бротиган относился к этому спокойно. В романе «Аборт» он описывает библиотеку, куда неудачливые сочинители приносят свои никому не нужные шедевры, чтобы те стояли на полке и никогда никем не были прочитаны; среди прочих посетителей в библиотеке периодически появляется высокий мужчина с вьющимися светлыми волосами до плеч, в очках и с густыми усами – портрет самого Бротигана.

Все изменилось в 1967 году, когда в калифорнийском издательстве «Four Seasons Foundation» был напечатан роман «Рыбалка в Америке». Ричард Бротиган проснулся знаменитым.

По миру с шумом и воплями неслись шестидесятые. Размахивали длинными волосами и транспарантами с «куриной лапой мира», собирали толпы стадионной поэзией и рок-н-роллом, грохотали напалмом во Вьетнаме и танками в Праге. Поколение Любви! Хотим Свободы! Мы не станем ни пушечным мясом, ни фаршем из ваших мясорубок! Венки из полевых цветов на головах, ромашки в дулах автоматов. По Америке и по свету катилась предсказанная Керуаком «рюкзачная революция». Хиппи-коммуны, секс-драгз-рок-н-ролл, – незаполненной оставалась только литературная ниша, но и она пустовала недолго. Поколение, провозгласившее своим лозунгом «Не верь никому, кто старше тридцати», назвало литературным идолом застенчивого и негромкого тридцатидвухлетнего поэта – Ричарда Бротигана.

Бесполезно пересказывать его книги, и меньше всего хочется называть их романами. Поэтическая проза, антироманы, нероманы, проза, написанная по законам поэзии, – шестилетнее ухаживание за капризной любовницей не могло пройти бесследно. Дело дошло до того, что критики заговорили об особом жанре, предлагая называть его книги «бротиганами». Слово не прижилось, а сам виновник торжества не особенно вдавался в литературоведческие подробности и продолжал говорить о своих книгах как о романах, не придавая значения терминам. Прозу и стихи Ричарда Бротигана объединяют мягкий марк-твеновский юмор, пристальное внимание к деталям, вывернутая наизнанку логика, особый взгляд на мир, позволивший говорить о присущем только ему «чувстве искажения», и еще отстраненная и неброская фигура главного героя-рассказчика, альтер эго автора, «человека, который в этом мире не дома» – цитата из романа «Аборт».

Книги расходились миллионными тиражами, переводились на европейские языки, критики, жонглируя постмодернистской терминологией, рассуждали о «феномене Бротигана», издатели и книготорговцы говорили о том, что авторитет дутый и что волна популярности неизбежно должна схлынуть, а сам герой контркультуры, кажется, не очень понимал, что с ним произошло. Он продолжал жить в дешевой квартире чуть в стороне от Ван-Несс, по-детски радовался, когда его узнавали на улице, с удивлением доставал из карманов мятые долларовые бумажки, словно не понимая, как они там оказались… В доме кинозвезды, куда его теперь приглашали как новую знаменитость, мог напиться и раскидать по комнате цветы из вазы, объясняя свои действия тем, что ему не хватает слов, чтобы выразить свою позицию в споре. А больше всей земной славы любил свою восьмилетнюю дочь.

Ему не нравилось, когда его называли хиппи-романистом. «Все, что я пишу, – это ответ человека на вопросы двадцатого века», – говорил он в интервью газете «Bozeman Daily Chronic». Ответ Ричарда Бротигана двадцатому веку был под стать самому веку и его вопросам – сюрреалистичный, запутанный и не столько разрешающий, сколько порождающий новые вопросы.

В 1972 году издательство «Warner Books» выпустило серию «Писатели – семидесятым». В нее вошли четыре книги, посвященные авторам, творчество которых, на взгляд составителей, должно было быть особенно интересно читателям в начинающемся десятилетии; вот эти писатели: Курт Воннегут, Герман Гессе, Дж. Р. Р. Толкин и Ричард Бротиган. Первые трое сейчас признанные классики мировой литературы, звезда же Ричарда Бротигана, вспыхнув ярко, не смогла удержаться на книжном небосклоне, и меньше всего в этом повинен человек, который в этом мире не дома.

Менялось время. Поколение длинноволосых постепенно превращалось в то, для чего они были рождены, – в поколение беби-бумеров, чья могучая энергия призвана не мытьем, так катаньем все-таки приблизить мир к идеалам их молодости, пусть даже для этого приходится изрядно корректировать сами идеалы.